Не знаю, что происходит со слюноотделением у некоторой части нашего общества, но такое физическое действие или явление, как плевок, оно явно возводит в ранг сакрального образа. Сказал кто-то из второстепенных, ну, пусть даже из первостепенных, западных политиков что-то неприятное о России, обязательно это высказывание трактуется, как плевок всем нам прямо в лицо. Сделал кто-то из сопредельных президентов неверное телодвижение, затрагивающее наши интересы, опять плевок. Вернули на российский канал Диму Шепелева вести передачу о животных – ну, конечно, это плевок в лицо нашему народу, хотя, я уверен, что большая часть народа не сразу и вспомнит, кто такой Дима Шепелев.
Я не выступаю за то, чтобы предателей прощать, или не замечать и не реагировать на враждебные высказывания и не дружественные телодвижения бывших партнёров. Но сколько можно культивировать все эти виртуальные «плевки» со стороны противника, тем более что противник наши слова и действия в свою сторону за плевки не выдаёт. Ещё чего! Они тут же в ответ выплеснут ушаты оскорблений и лжи, но признать наши слова и действия за плевки в свои высокомерные лица они и не подумают. Это ниже их достоинства. Иногда и у врагов следует чему-то поучиться.
Вон возьмите для примера бравого американского сенатора, который заявил, что убийство русских – это хорошее вложение денег со стороны США. В ответ на свои слова сенатор получил по всем видам связи немало резких выражений. И что, он стоит и утирается? Ничуть не бывало: он стоит и ухмыляется, и гордится собой. Ещё бы, как здорово он задел врага, как заставил истерить душевно не уравновешенную часть российского общества. Да, в ответ полетели оскорбления, но они ему – как с гуся вода. И всем остальным западным политикам то же самое. Безусловно, они реагируют, но так, чтобы больнее задеть противника.
Ещё со времён Советского Союза помню выражение, что идеологическая (читай, информационная) война – это война нервов. У кого крепче нервы, тот эту войну и выиграет. В наше время к стальным нервам нужно ещё добавить полную беспринципность и бесстыдство. И тут нам с Западом тягаться сложно. Они же врут, как дышат. В их мировоззрении и такого понятия совести, как у нас, нет. Но и тут у нас есть своё преимущество. Потому что отец лжи – это дьявол. С нами правда, и, значит, с нами Бог.
И поэтому грешно воспринимать ложь и подлость с той стороны, как плевки и душевные оскорбления в нашу сторону. Не они как бы плюют нам в лицо, у них слюны не хватит, а мы сами оплёвываем себя, постоянно представляя свою Родину и свой народ в виде безвольной оплёванной жертвы. Сами огород городим. А когда это делается типа из патриотических соображений, вроде как душа у нас болит, то это уже совсем никуда не годится. Оплёванный патриот – это что же за явление такое.
К месту или не к месту, но мне хочется привести один эпизод из великого романа Виктора Гюго «Отверженные». То самое место, где полиция в лице инспектора Жавера задержала на улице публичную женщину Фантину, привела её в полицейский участок, и ей грозит за пустяшный проступок шесть месяцев тюрьмы. В этот момент в комнату заходит мэр городка господин Мадлен, под чьим именем скрывается бывший каторжник Жан Вальжан.
Он слышал оправдания Фантины, её рассказ о своей горькой судьбе и о судьбе её дочери Козетты и решил вмещаться.
– Погодите минуту!
Жавер поднял глаза и узнал господина Мадлена. Он снял шляпу и поклонился ему принуждённо и с досадой.
– Извините, господин мэр… – начал он.
Фантина, которая считала, что во всех её несчастьях виноват именно мэр, как олицетворение несправедливой власти, кинулась к нему с криком:
– Ах, вот что! Так это ты – господин мэр?!
И, разразившись хохотом, плюнула ему в лицо.
Господин Мадлен вытер лицо и сказал:
– Инспектор Жавер, отпустите эту женщину на свободу.
Служака Жавер, побледнев, решился на немыслимое. Он начал спорить с мэром:
– Прошу прощения, господин мэр, но оскорбление вашей особы касается не только вас, оно касается правосудия.
– Полицейский надзиратель Жавер, – возразил господин Мадлен, – высшее правосудие – это совесть. Я слышал рассказ этой женщины и знаю, что я делаю.
Господин Мадлен не только освободил Фантину и поместил её в больницу, но и принял участие в судьбе её дочери Козетты, которую после смерти матери воспитал, как родную дочь.
А какие выводы можно сделать из этого отрывка из великого романа? Наверное, первый заключается в том, что когда-то и в Европе высшим правосудием, пусть и не для всех, называлась совесть. И второй: никакой плевок не может быть оскорблением для благородной души. В лучшем случае плюющий только выказывает свою грязную натуру, в худшем – ты сам признаёшь правомерность его плевков.