В Санкт-Петербургском «Манеже» назвали лауреатов премии «Архитектон»-2023.
Гран-при жюри отдало студии Rhizome за отель «Игора. Времена года». Приз за «Лучший общественный проект» получила «Студия 44» за музейный комплекс «Центр промышленного прогресса» в Выксе. В номинации «Лучший реализованный проект жилой функции» приз достался студии Головин&Шретер за проект виллы «Петергоф». Приз за еще не реализованный проект жилой функции присужден бюро Mayak Architects за проект ЖК WarmStone.
Призы вручены, но фестиваль продолжается, в его программе — выставки и видеопрезентации ведущих архитектурных бюро, дискуссии и лекции архитекторов, урбанистов, градозащитников, архитектурных критиков.
Кураторы «Архитектона» Георгий Снежкин и Лиза Савина рассказали «Культуре», как локальная петербургская премия переросла в событие более серьезного размаха.
— Премии «Архитектон» больше 20 лет, но она всегда была камерной, очень закрытой. В какой момент вы решили изменить ее условия?
Георгий Снежкин: Идея создать фестиваль возникла у Союза архитекторов Санкт-Петербурга в 2022 году, мы поняли, что премию можно и нужно поменять. Пора превратить это маленькое событие, узкопрофессиональное, в большой архитектурный фестиваль в городе. И в какой-то момент, когда мы занимались придумыванием этого фестиваля, мы поняли, что у нас за столом сидят шесть человек — и это архитекторы мужского пола. Нас смутила не столько гендерная несправедливость, сколько узкопрофессиональный взгляд на вещи. Поэтому мы пригласили Лизу Савину разбавить наш коллектив, и она, конечно, привнесла в нашу историю много нового и интересного.
Лиза Савина: Я не архитектор, я искусствовед, всю жизнь занималась современными художественными практиками как куратор, продюсер, креативный директор. На чем мы с Георгием, собственно, сошлись, о чем мы говорили последние годы, это необходимость подтвердить тот образ культурной столицы, который существует в головах жителей Петербурга.
То есть это не идентичность города, это идентичность жителя, он может жить на Парнасе, в Купчино, выезжать в центр города один раз в полгода, но при этом считать себя жителем культурной столицы. И вся эта культурная идентичность города считывается через архитектуру. Философия, литература, музыка, искусство, которое в Петербурге, кстати, никак не может стать достаточно современным, оно все время заваливается в изящное искусство. Даже радикальный Тимур Петрович Новиков, как известно, кончил «Новой академией».
И этот фактор, конечно, определяет та визуальная среда, в которой мы находимся. Поэтому у нас, например, не прижился концептуализм. Я помню, когда в Эрмитаже открывалась выставка Кабакова, петербургские искусствоведы с таким большим-большим искусствоведческим опытом говорили: «Фу, разве так можно? Что же это такое, куда же вы идете?»
Г. С.: Лиза сейчас описала то, что появилось снаружи. А изнутри, пока Союз архитекторов пытался пересобрать эту премию, мы в первую очередь думали, как нам повернуть архитектуру так, чтобы открыть ее городу и жителям, потому что у нас очень герметичное сообщество. Внутри него тоже не существует нормальной коммуникации, то есть все так немножко по своим углам. И это вторая задача — наладить диалог между архитекторами нашего города. И конечно, есть у фестиваля еще и некая просветительская цель. Мы хотим с помощью премии показывать и подсвечивать какие-то лучшие образцы и давать знать, что вот жюри, профессиональное сообщество считает именно это правильным направлением или каким-то интересным прецедентом.
— Как у вас складываются отношения с Москвой? Есть ведь давнее противостояние между Москвой и Петербургом.
Г. С.: У нас с этим все отлично, потому что в нашем жюри почти все москвичи. Мы сознательно позвали московское жюри, с тем чтобы у нас был какой-то внешний взгляд, чтобы не закукливаться, не провинциализироваться, чтобы у фестиваля была какая-то возможность посмотреть на себя со стороны. Но сам формат премии предполагает участие только архитекторов или работ, созданных в Петербурге и в Ленинградской области, и, соответственно, архитекторов, зарегистрированных в Петербурге и Ленинградской области.
— На площади позади Манежа выстроилась шеренга архитектонов, супрематических объектов, созданных пятнадцатью молодыми петербургскими архитекторами в рамках городской паблик-программы «Музейная линия». Какую роль в вашем фестивале играет паблик-арт и современное искусство в целом?
Л. С.: У нас есть выставка, она как раз находится в той концепции, которая мне кажется в настоящий момент самой актуальной. Мы пытаемся переосмыслить архитектурное наследие и восстановить его связь с архитектурой модернизма. Потому что эмоциональный разрыв, который случился в 1990 году, порвал и эту связь.
Некоторые архитекторы, которые строили во времена позднего модернизма, возвели великие, прекрасные здания. Есть архитекторы, которые обезличенно строили в 90-е, в нулевые. И есть авторы, которые строили и то и другое, и они до сих пор живы. И проследить эту линию преемственности в ленинградском модернизме нам тоже хотелось. Поэтому у нас есть большой блок про ленинградский модернизм, с совершенно волшебными предметами, которые мы собрали в музеях, в частных коллекциях и даже в списках Ассоциации пятидесятников «Ковчег». Они дали нам невероятной красоты кальки, и мы это покажем.
У нас есть часть, которая переосмысляет идею руины, потому что Петербург долгое время жил в состоянии такого шика, который мы, жители Петербурга, искренне любим. Когда лет 8–10 назад появилась инициатива сделать на брандмауэрах Василеостровского района красивые муралы, как делают в Москве, жители вышли стройными рядами и сказали: «Оставьте нам, пожалуйста, нашу петербургскую облупку, мы ее любим и хотим на нее смотреть». И поэтому у нас есть часть, которая исследует руину, и там внутри лежит идеологическая основа — альбом гравюр Шиллинговского «Руины и Возрождение" 1923 года, ему сейчас исполнилось 100 лет.
И есть у нас четвертая часть, которая рассказывает про город будущего. Это наша тревога, потому что мы не понимаем, что будет в будущем, но мы верим, что будет хорошо. Вот такая у нас история по искусству.
— Если говорить о формате фестиваля — вы больше ориентируетесь на выставки или на дискуссии?
Л. С.: Мне кажется, это равновесные части. Потому что есть часть публики, которая идет посмотреть, а есть часть публики, которая идет послушать. И у нас много звездных приезжих спикеров, есть большая сцена, которая разговаривает о широком круге проблем, и малая сцена, которая разговаривает о внутрипрофессиональном круге проблем. И это должно, надеюсь, получиться хорошо. Мне очень нравится тема «Провал», когда архитекторы говорят про свои неудавшиеся кейсы. И это тоже важная история, потому что не хочется полировать действительность лоском девелопмента.
Это, кстати, важное, наверное, отличие нашего фестиваля от всех остальных, той же «АрхМосквы», например, потому что она все-таки больше про девелопмент и материалы, а мы хотим вернуть взгляд на архитектуру как искусство. Не знаю, что у нас получится, но мне кажется, что даже сама интенция очень важна.
И тут, кстати, мы приходим к предыдущему вопросу, потому что даже на этапе подготовки там я слышала уже много вопросов типа: «Почему вы не выходите на федеральный формат?» Потому что нормального архитектурного фестиваля в стране нет. Есть «АрхМосква», есть «Зодчество», есть Петербургская архитектурная биеннале, но она скорее про коммуникацию архитектуры и девелопмента. «АрхМосква» — про девелопмент и домостроение. Нам хочется все это перешагнуть и выйти хотя бы на федеральный формат. Внутри себя я, наверное, ориентируюсь на Венецианскую архитектурную биеннале.
— Вы в самом начале разговора упомянули музей. У вас есть какая-то коммуникация с великими питерскими музеями?
Л. С.: Есть, конечно. Во-первых, мы интенсивно работали с Музеем истории Санкт-Петербурга, там довольно приличная коллекция карт и архитектурной графики. Мы поработали тоже с Научно-исследовательским музеем при Российской академии художеств, у нас оттуда есть предметы. Плюс архивы — Центральный архив и архив Санкт-Петербургского союза архитекторов. Это то, что мы успели окучить в этом году. Плюс еще частные коллекции, ЛенНИИпроект нам что-то дал. К сожалению, даже если говорить о таком недалеком сроке хранения, как 50 лет, многое не сохранилось.
Г. С.: Да, практически все архивы проектных институтов оказались пусты. И личные архивы многих архитекторов тоже не досчитываются огромного количества работ. Поэтому мы по крупицам собирали материал для выставки. Что-то представлено в оригиналах, что-то в копиях, но в целом довольно стереоскопическая картина получается, если говорить про модернизм.
— И последнее: насколько массовым, по-вашему мнению, должен быть архитектурный фестиваль?
Г. С.: Мы специально так его проектировали, чтобы даже человек, который случайно зашел с улицы и не знает ничего про архитектуру, нашел что-то для себя понятное и вышел из Манежа не таким же, каким он туда вошел. И, кстати, по поколениям мы тоже стараемся захватить всех, у нас есть, например, высшие учебные заведения, а есть школы. Последний день у нас детский, детские занятия идут. Так что мы хотим, чтобы это было понятно, по крайней мере, в какой-то своей части, а даже если непонятно, то интересно. То есть ты пришел, и, может быть, ты ничего не понял, но ты такой: «Ого!»
Фотографии: Александр Гальперин / РИА Новости.
