23
Мы становимся смелее потому, что наш страх переходит с нас самих на наших близких. Сейчас я бесстрашен, как никогда в жизни. Я боюсь не за себя. Я боюсь за Таню и наших детей. Боюсь за близких и далеких, за всех, кого знаю и не знаю.
Однажды в один из наших приездов домой я повел Таню в соседнюю деревню Хорошевку – показать, куда я ходил в девятом классе на первые в своей жизни свидания. Через мостик на речке, три километра по полевой дороге мимо кладбища – и вот она, Хорошевка. Ничего нет лучше этой туманной полевой дороги. Слоями туман, запахи, тепло и прохлада воздуха, звезды над головой и скрип коростеля внизу у речки, где совсем уж темно и непроглядно дымчато...
Я рассказывал, как возле кладбища била меня дрожь от страха, потому что часто видел здесь белесые фигуры, сотканные из чего-то, совсем не похожего на туман. Было страшно так, что я готов был бежать без оглядки, но все-таки знал, наученный кем-то, что бежать нельзя – пятна эти обязательно догонят.
И в этот вечер мы увидели их. Несколько, поодаль друг от друга, они висели в воздухе над кладбищенским рвом, словно спрашивая нас, зачем мы пришли.
Вот тогда я впервые и понял, что это такое, бояться не за себя, а за другого. Боялся, что Таня испугается. Хорошо, что она это восприняла как обычные подробности деревенской жизни, лишь вцепившись в меня сильнее и чуть отступив за меня. Лишь потом, когда возвращались, спросила: «Сколько их, куда их гонят?..»
Я запомнил, что там, у кладбища, страх исчез из меня, и я готов был броситься на эти пятна, защищая Таню.
Так и сейчас. Я не боюсь.
Но какой же огромный, непосильный страх за людей! Это значит, что они в большой опасности.