Соседка Наталья Семёновна была пожилой, но очень доброй и приветливой женщиной. Алексей ее всегда маманей называл. Она не обижалась, а он привык. Всегда и приголубит, и обогреет с тех пор, как он остался один, без родителей.
Тяжелое было время, но Семёновна поддержала его тогда. То к себе позовет, накормит, напоит. То к нему заглянет вечерком, не надо ли чего. Так и жили по соседству, как родные.
А потом Алексей женился. Жена Тоня не была ни красавицей, ни семи пядей во лбу. Работала на его же заводе в диспетчерской.
А как-то после ночной смены они вместе домой поехали. Тоня к себе позвала, позавтракать. Да так и позавтракал он до следующего вечера. И пообедал, и поужинал.
Готовила Тоня хорошо, с чувством. А Алексей, привыкший к сухомятке да к обедам в заводской столовой, и растаял. Тем и взяла она его, ну, если не считать еще и женской ласки, на которую она не скупилась.
После свадьбы квартиру Тони сдали, а она перебралась к Алексею. И сразу же подружилась с Семёновной.
- Хорошую женщину взял, - говорила она Алексею, а сам он об этом особо не задумывался.
Все по-своему перевернула в его квартире. Обои в спальню купила – ужас тихий! Оранжевые в разводах, будто мокрые и никак не высохнут. Ремонт сама сделала. На кровати самодельное лоскутное одеяло. В стиле "кантри", как говорила Антонина.
Кухня тоже вся во фруктах-ягодах на стенах. Живой куст в углу, за которым следить нужно. Не нравилось ему все это, и злился Алексей. А скандалить не привык. Семёновне пожаловался как-то раз, а она сказала:
- Вот мне бы кто пришел и поклеил обои, хоть оранжевые, хоть цвета детской неожиданности, но новые. Спасибо сказала бы. А ты нос воротишь. Нельзя так, Лёша.
А через месяц Тоня и поклеила обои Семёновне, за так, бесплатно. Но старушка в долгу не осталась. Пирог им с мясом с капустой испекла и принесла на ужин. А сама не осталась. Некогда ей, от сына звонка ждет.
Сын Семёновны – это была ее боль душевная. После армии домой так и не вернулся, хотя уж лет двадцать прошло. Как служил где-то на Севере, так там и остался.
Писать не писал, звонил только. И номера телефона не давал. Нечего ей названивать ему, дорого больно. Ни адреса, ни города Семёновна толком не знала. То ли Северодвинск, то ли Новодвинск. Не говорил он ей.
- Знаю я тебя, сорвешься, примчишься, заболеешь тут в нашей холодрыге, - такие были его отговорки.
Она и допытываться перестала. А обещаниями приехать кормил мать исправно. Там уж и внучата подросли, а он все не ехал. Семёновна звонков ждала, старалась по вечерам не отлучаться. Поэтому и говорила Алексею:
- Ты как сынок мне, одиночество скрашиваешь.
Он этим ее расположением пользовался. Ему тоже тяжко без родителей было, часто их вспоминал.
А Тоня как бы сама по себе, все хлопочет, чистит, моет. То окна, то посуду в серванте. А то к Семёновне уйдет вечером, ей помочь убраться.
Алексея это начало раздражать. Не то, что она соседке помогает, а то, что других интересов у нее никаких нет. Ни кино с ней не посмотреть, ни книжку не обсудить. Вся в делах, вся в заботах. Зато сыт и в чистоте живет. К оранжевым обоям привык постепенно.
А тут вдруг Семёновна приболела, так Тоня давай ухаживать за ней. Алексей тоже помогал, и в аптеку сбегает, и к врачу на такси отвезет. Но лучше ей не становилось, слегла она.
Врачи стали на госпитализации настаивать, а она отказывается. Вот сын позвонит, скажет ему, что в больницу ее кладут, тогда и ляжет. А то не дозвонится он, перепугается.
Но сын так и не звонил, пришлось уговаривать ее: нельзя, мол, так. Здоровье надо поправить, а то не ровен час. Это Тоня так сказала, а Алексей шикнул на нее. Разве можно такие слова да пожилому человеку говорить?!
Когда Семёновну увозили на скорой, она сказала горестно:
- Не дождусь уж я Юрочку, видать. Час мой близок, чую я.
- Поживете еще, - вещала Тоня. – Духом не падайте, а за квартирой я присмотрю. Если Юрий ваш вдруг прорежется, я поговорю с ним, не тревожьтесь.
- Спасибо тебе, дочка, - ответила старушка слабым голосом, а у Алексея какая-то ревность что ли в душе заскребла.
Показалось ему, что Тоня уже ближе Семёновне, чем он сам. На него и не глянула, когда двери скорой помощи закрывались. И дома с женой поскандалил из-за пустяка какого-то.
А со следующего дня и Тоня на него стала меньше внимания обращать. Ужин вчерашний, рубашки не глажены, в доме легкое запустение.
А она все бегает куда-то, пропадает вечерами. Куда бегает, не говорит, разговаривает с ним сквозь зубы. Бульоны куриные да морсы для Семёновны готовит. А ему так, абы что. Но Алексей терпел, за больной женщиной нужен уход, это понятно.
Но не все же свободное время ей посвящать, так и надоесть можно!
А тут едет Алексей как-то с работы один на маршрутке. Антонина ни с того ни с сего отгул взяла. Зачем, не сказала. И тут видит он ее, да не одну, а с мужчиной. Высокий, бородатый, с лысиной во всю голову и в джинсовом костюме! Беседуют душа в душу.
Попросил он водителя высадить его, но тот проехал метров сто, прежде, чем остановиться. Выскочил Алексей из маршрутки и назад побежал, но увидел парочку уже на другой стороне улицы, в такси они садились. И уехали у него на глазах.
Вот, значит, как! Завела себе дружка на стороне! Алексей сжал кулаки и поехал домой. Антонина вернулась поздно. Возбужденная вся, лицо красное, глаза горят.
- А ну, дыхни! – сказал ей Алексей у порога.
- Еще чего, и не подумаю, - ответила Антонина и прямиком в ванную.
Почувствовал он легкий запах каких-то лекарств. Взял сигарету, вышел на балкон, а на соседнем балконе этот мужик бородатый в джинсе стоит! Увидел Алексея, поздоровался.
- Юрий я, Натальи Семёновны сын. Приехал сегодня. Может, зайдете с Антониной, посидим, поговорим.
А тут и она на балконе появилась.
- К нам идите, - сказала ему. – Я сейчас чайник поставлю.
Явился этот Юрий. Здоровый детина, крепкий.
Стали они с Тоней наперебой рассказывать, как разыскала она его. Все справочные на ноги подняла, полицию подключила, благо у нее там одноклассник работает. Ни города точно, ни номера телефона. Только фамилию знала и имя отчество, у Семёновны вызнала.
Но разыскали ей его. Позвонила, наговорила все, что думала.
- Ох и попало мне от вашей Тони! Да и поделом. А что не ехал, расстраивать мать не хотел. Жена пьет безбожно, не мог и на неделю оставить. Дети отказывались за ней присматривать. Сейчас вот дочь переехала к ней, пока я тут по уважительной причине. Беда мне с ней. Который год маюсь. Несу свой крест.
Тоня сочувственно качала головой, а Алексей снова злился в душе. Бросил бы к чертовой матери эту курицу и к старой матери приехал бы. Но каждый решает по-своему.
С его приездом Семёновна быстро на поправку пошла. Сын не отходил от матери. Фрукты, соки, витамины, лекарства дорогие – все, что от него требовалось покупал исправно. Будто вину свою перед матерью искупал.
А когда ее выписали субботним утром, привез домой. Цветы в вазе стоят, чистота кругом. Тоня с обедом похлопотала, наготовила и первое, и второе. С хорошими-то продуктами. А Юрий в них явно толк знал. Так все вместе по-соседски и пообедали.
И не стали задерживать. Отдохнуть Семёновне нужно. На прощание она сказала:
- Спасибо тебе, Тонечка. Я, помню, все пороги обила, но адреса сына непутевого так и не добыла. А ты смогла, столько времени и сил потратила.
- Пустяки, тетя Наташа. Отдыхайте, лекарство по расписанию, Юра проследит.
На следующий день у Тони была ночная смена. Юрий позвал Алексея к себе пива попить. Наталья Семёновна мирно спала. А мужчины сидели на кухне и тихо беседовали.
- Ты, Алексей, счастливый мужик. Такая жена тебе досталась. А мне показалось, что ты не ценишь ее, злой какой-то вечно, угрюмый. Эх, хлебнул бы с мое. Не девка была, а картинка. А потом слетела с катушек, и не остановить. И бросить не могу, это как раненого бойца на поле боя. Все вытянуть пытаюсь, сколько денег угрохал, и все впустую. Так что дорожи своей ненаглядной.
Плохо спалось Алексею в эту ночь. Не ожидал он своей непутевой Тоньки такой прыти, такой настойчивости.
Вот он палец об палец не ударил, чтобы разыскать сына Семёновны, хотя знает ее с юности самой, маманей называл. Она одна его и не бросила, когда родителей не стало.
А Тонька ей нет никто, знакомы без году неделю. А подишь-ты, вся выложилась, дом, хозяйство забросила, а Юрия этого разыскала, полгорода на ноги подняла. И на вокзале встретила, и к матери отвела.
- Не говорила я тебе, Леша. Сглазить боялась. А уж как с поезда он сошел, так я и вздохнула спокойно, - оправдывалась Тоня. - Не обижайся на меня, непутевую.
Иногда нам даже близкий человек кажется серым и недалеким. Живет он рядом, под боком, а мы и в душу поглубже заглянуть боимся, все по поверхности судим. Думаем, что давно уж все полынью горькой заросло в этой душе, пеплом серым засыпало.
А потом оказывается, что нет! Это только снаружи человек такой суетливый, да невзрачный, а душа-то живая. Болит она, когда другому плохо.
Встал Алексей с утра пораньше, такси вызвал и к проходной заводской подъехал, по дороге в ларьке цветы купил. Сидит в машине, ждет, когда Тоня выйдет со своей ночной смены.
Вышла, его увидела, удивилась. Он цветы ей отдал, неловко так. В такси посадил и домой отправил, а сам на работу пошел. Вечером вернулся, Тоня сияет, обняла его у порога и на кухне к ужину стол накрыла, пока он переодевался и умывался.
И с тех пор как-то все наладилось у них. Ни ссор, ни обид. Юрий вскоре уехал, Семёновна уже как родная стала. Поправилась, болезнь ушла.
А через год уж и с «внучкой» Катюшкой нянчится помогала. Своих-то так и не видела, а вот Тонина с Алексеем дочка стала ей и счастьем, и отрадой.
Юрий теперь звонил исправно. Купил матери путевку в санаторий. Сказал, что сам приедет и отвезет ее. Жену тоже куда-то на лечение отправил. Уж будет результат, нет ли, время покажет.
А пока оно идет своим чередом, все живы, здоровы. А что еще пожелать хорошим людям?
