Если не попробовать запрыгнуть в последний вагон, можно сильно об этом пожалеть. Так в интервью RT объяснил решение вернуться на лёд бывший призёр чемпионата мира среди юниоров Игорь Ерёменко. К новому сезону спортсмен готовится вместе с Аннабель Морозов, которая зимой прекратила сотрудничество с Дэвидом Нарижным. Фигуристы рассказали, как проходит процесс скатывания, чем отличаются тренировки в США от занятий в России и почему они захотели работать в группе Анжелики Крыловой.
С Аннабель Морозов мы очень обстоятельно поговорили в декабре, после того как стало известно, что фигуристка рассталась со своим партнёром Дэвидом Нарижным и ищет возможность продолжить карьеру в танцах на льду. Поэтому большинство вопросов нынешнего интервью было адресовано Игорю Ерёменко, вместе с которым фигуристка на прошлой неделе вернулась в Москву из США и приступила к тренировкам в группе Анжелики Крыловой.
— Игорь, после того как осенью 2021-го вы закончили кататься с Софьей Шевченко и окунулись в совершенно другую жизнь, мне казалось, что вам это даже нравится.
Игорь Ерёменко: Действительно, было интересно. После того как мы с Соней прекратили выступать на соревнованиях, какое-то время вместе покатались в шоу. Я успел поработать в качестве тренера на сборах, которые уже много лет организовывает в нашей стране глава ассоциации фигуристов Саша Вернер, ну а потом мне позвонила Елена Станиславовна Масленникова и предложила помогать ей в работе со спортсменами.
— Речь о ледовом проекте Ильи Авербуха?
И. Е.: Нет, о спортивной школе, где работает Масленникова и которую курирует Авербух.
— Когда спортсмену предоставляется возможность выбраться из привычных рамок в другую жизнь, он, как правило, обратно уже не возвращается.
И. Е.: Я тоже так думал. С одной стороны, мне было жаль завершать карьеру. Было ощущение, что я, наверное, ещё мог бы что-то сделать в фигурном катании, но постепенно это чувство уходило. Илья приглашал в свои проекты, это было очень интересно, а главное, благодаря работе в моей жизни появилась определённость: есть проект, есть дедлайн, есть результат. Всё это мне безумно нравилось.
— Иначе говоря, получили возможность почувствовать себя тренером?
И. Е.: К перспективе чисто тренерской работы я всегда относился с некоторым скептицизмом. Это, в моём понимании, не столько профессия, сколько призвание. То есть между понятиями «хороший спортсмен» и «хороший тренер» знак равенства не стоит. Да, мне было интересно работать с ребятами, что-то придумывать, ставить, но в долгосрочной перспективе я никогда не хотел полностью уходить в тренерскую профессию. И тут мне поступил звонок с предложением попробовать встать в пару с Аннабель.
— Не верила, честно говоря, что вы согласитесь.
И. Е.: Я растерялся. Попросил неделю, чтобы всё обдумать. Понимал, что вернуться в спортивную жизнь будет очень и очень непросто.
— И всё-таки аргументов за оказалось больше?
И. Е.: Я понял, что, если хотя бы не попробую воспользоваться возможностью запрыгнуть в последний вагон, потом буду очень сильно жалеть. Как бы то ни было, это бесценный опыт, который всегда будет в плюс.
— Аннабель, а как смотрели на ситуацию вы?
Аннабель Морозов: Сначала совершенно не была уверена в том, что Игорь согласится. Мы созвонились в декабре, когда я ещё была в Москве, встретились, поговорили, и я почувствовала, что он внутренне готов к тому, чтобы вернуться.
— Игорь, необходимость на неопределённый срок уехать вместе с Аннабель в Америку вас не пугала?
И. Е.: С этим вообще проблем не было. Мне хорошо там, где я не трачу себя впустую. Где работа доставляет удовольствие, где есть любимое дело, есть люди, с которыми мне нравится общаться, есть перспектива.
— Жертвовать ради того, чтобы снова вернуться в спорт, вам пришлось многим?
И. Е.: Не скажу, что это были прямо-таки грандиозные жертвы, но отказаться так или иначе пришлось от всего, что я успел сделать за полтора года, работая в Москве с Масленниковой и Авербухом.
— Как эти специалисты отнеслись к вашему решению, кстати?
И. Е.: Я очень переживал на самом деле, когда шёл с этим разговором к Елене Станиславовне. Боялся, что сильно её расстрою, чего мне очень не хотелось бы. А она неожиданно меня поддержала. Сказала, что в плане работы для неё это не очень хорошая новость, но, если я реально чувствую в себе силы, должен обязательно попробовать вернуться и выполнить всё задуманное.
— А хоть кто-нибудь пытался вас отговорить?
И. Е.: Как ни странно, нет. Даже мама сказала: «Собирай чемодан и не теряй времени».
— С Софьей Шевченко вы много лет катались у Ирины Жук и Александра Свинина, здесь же попали в руки Николая Морозова и, полагаю, в совершенно иной стиль работы. Адаптировались быстро?
И. Е.: У меня, помимо Жук и Свинина, были и другие тренеры. Начинал я с Евой Хачатурян у Ольги Николаевны Рябининой в Ростове-на-Дону, причём вместе мы катались лет девять. Следующие шесть или семь лет мы с Софьей Шевченко провели в группе Жук и Свинина, но потом я же не просто перешёл из одних тренерских рук в другие. Была своего рода буферная зона через собственную тренерскую работу у Масленниковой. Пусть этот период был не слишком продолжительным, но благодаря тому опыту я стал немного иначе смотреть на тренировочный процесс. Да и вообще было очень интересно, что другие специалисты могут мне предложить и чему научить.
— Чем тренер Морозов отличается от тех специалистов, с которыми вам доводилось работать раньше?
И. Е.: Всем. Не скажу, что тренировки под его руководством потребовали какой-то длительной адаптации, мы быстро нашли общий язык, но поначалу было непривычно.
Это совершенно другое построение тренировочного процесса. У нас в Америке было много льда. Когда время тренировки жёстко ограничено, всегда знаешь, чем именно и в каком порядке будешь заниматься. Я, во всяком случае, привык именно к этому. А здесь мы выходили на лёд и никогда нельзя было сказать, в какую сторону может пойти процесс и какая именно деталь на это повлияет. Николай в этом плане невероятно творческий человек.
— Аннабель, вы-то как раз должны были давно привыкнуть к тренировочным взглядам отца.
А. М.: Я-то привыкла. Но видела, до какой степени это удивляет Игоря.
И. Е.: Не только это. Николай вообще по-другому учит каким-то вещам. Для меня это было прямо «Вау!». Совершенно потрясающий опыт. Очень неожиданной для меня оказалась постановочная работа. Я вообще не понял, если честно, каким образом у нас сложились обе программы. Думал, что процесс у всех идёт примерно по одной схеме: придумали идею, начало, и дальше всё по кирпичику добавляется по ходу музыки. Здесь же мы достаточно беспорядочно работали над какими-то частями, не слишком задумываясь о том, в каком порядке всё это может быть скомпоновано. Помню, вернулись с тренировки домой и Аннабель сказала: «Слушай, а программа-то у нас, получается, уже есть?»
— Сезон ещё не начался, а я со всех сторон слышу жалобы на тему, которую Международный союз конькобежцев предложил для короткого танца. Мол, мало того что не понять, какая идея лежит в основе, так и большого разнообразия на музыку 80-х не придумать.
А. М.: А нам наш короткий танец очень нравится. Мы реально получаем большое удовольствие, когда его катаем.
И. Е.: Мне кажется, главная сложность здесь заключается в том, что не очень понятны рамки, внутри которых можно действовать. Ну да, хитов не так много, и не исключено, что у многих пар музыка окажется похожей. С другой стороны, 80-е годы — этап больших перемен в музыкальной индустрии, период гораздо большей исполнительской свободы, драйва. Видимо, рекомендации ISU продиктованы ностальгией именно по этим ощущениям. Но не так просто соединить техническую сторону программы, чтобы из неё не выпал ни один элемент, и вот это ощущение абсолютной внутренней свободы. Получится совместить — значит, ты попал в точку.
— Какой из танцев физически даётся вам сложнее?
А. М.: Так сразу и не скажешь. В произвольном есть места, где мы можем позволить себе чуточку отдохнуть, перевести дух. Короткий более компактный, интенсивный, но не могу сказать, что мне он даётся сложнее.
— Ваш произвольный танец поставлен таким образом, что захватывает с самых первых секунд. Это намеренный сценарий?
А. М.: Конечно.
И. Е.: Николай в этом плане совершенно потрясающий постановщик. Пока мы работали над разрозненными кусочками программы, я не очень представлял себе, что и как будет дальше. И только потом понял, что ни один из этих кусочков не был случайным. Николай собирал их, как пазл, с совершенно определённым смыслом. Иногда просил нас сделать какие-то движения по-другому, чтобы они лучше в этот пазл ложились.
— Кто работал с вами над поддержками?
А. М.: Большей частью мы сами. Пробовали даже более сложные вещи, чем те, что в итоге остались в программах.
И. Е.: Мы вообще всё подряд пробовали, максимум возможного. Много чего выучили, но при этом держали в голове, что программа не должна выглядеть как сплошная акробатика. Поэтому от каких-то поддержек пришлось отказаться.
— А танцевать вне катка вы вместе ходили?
(В один голос.) Да, мы много гуляли, много танцевали.
И. Е.: Танцевать на полу вообще очень хорошо для тела, для того чтобы максимально раскрепоститься, но, кроме этого, мы ходили по самым разным студиям, смотрели на самых разных танцоров с тем, чтобы потом пригласить кого-то из них поработать с нами над программами.
А. М.: Над работой корпуса, над руками. Нам это очень помогло.
— Помню, как Руслан Жиганшин одной фразой описал сложности скатывания с Еленой Ильиных после многих лет выступлений с другой партнёршей: «Берёшь человека за руку, а рука другая». Знакомое чувство?
А. М.: У нас таких проблем не было. Просто встали и поехали. Начали делать базовые упражнения, много всего пробовали. Не было такого, чтобы что-то создавало проблемы.
И. Е.: Мы постоянно пытались нащупать, что способны вместе сделать. При этом даже в мыслях не было делить элементы на удобные и неудобные. Если что-то не получалось с первого раза, значит, над этим просто больше работали. И вот так потихонечку прикатывались друг к другу, притирались.
— Насколько дорогое для вас удовольствие — тренироваться в Америке?
И. Е.: Когда уезжал, естественно, какие-то деньги у меня были. А там уже появилась возможность подработки.
— То есть подкатки никто не отменял?
А. М.: Мы с Игорем оба работали. Днём тренировались сами, а поздно вечером занимались со всеми желающими. Вначале было тяжеловато совмещать, поскольку сильно уставали, но потом привыкли.
— Если говорить о вашей нынешней работе в Москве, чем вы руководствовались, когда остановили свой выбор на Анжелике Крыловой?
А. М.: С Крыловой я никогда раньше не сотрудничала, но она мне всегда нравилась своей манерой общения. К тому же мне очень понравились в прошлом году её спортсмены (Василиса Кагановская и Валерий Ангелопол. — RT). У них были интересные поддержки, интересные движения, музыкальность. Не скажу, что эта пара была сильнее всех, но интереснее — точно. Причём мне понравились обе программы, не только произвольный танец, о котором многие говорили. В общем, всё это мы обсуждали втроём — я, Игорь и папа, — и как-то мнения сошлись. К нашему счастью, Анжелика согласилась.
— Со стороны Николая не было сожаления, что приходится отдавать вас другому специалисту?
А. М.: Наоборот! Папа хочет быть папой, а не тренером. Нам он прямо об этом сказал: что готов всячески поддерживать, помогать, но постоянно сопровождать нас в роли тренера уже не готов.
— Возвращаться в Америку на какой-то срок по ходу сезона планируете?
А. М.: Уже нет. Очень надеемся провести этот год в группе Крыловой. Да и вообще надеемся, что всё сложится хорошо.
— Вы обсуждали между собой, каким может оказаться ваш дебют: как специалисты воспримут программы, как будут вас судить, на какой результат можно будет рассчитывать?
И. Е.: Зачем вообще заранее об этом думать? Мы просто хотим показать себя с лучшей стороны. Поэтому стараемся максимально хорошо подготовиться к открытым прокатам. Кто и что по этому поводу будет говорить, это уже другой вопрос.
— Отстранение российских спортсменов от международных стартов тоже, надо полагать, не слишком для вас принципиально?
А. М.: Нам сейчас действительно неважно, на каких соревнованиях выступать. Главное, чтобы эти соревнования у нас были. Вместе-то мы вообще пока не выступали ни разу. Но главная наша задача на текущий момент — подготовиться к открытым прокатам. Что будет потом, пока просто не знаем.