Не скажу

На Казанском вокзале всегда наступает большой перерыв между электричками на Рязань, когда я туда приезжаю. А еще на Казанском вокзале есть высокая-высокая крыша с отверстиями, и через нее постоянно что-то влетает и вылетает. Влетает снег, дождь, ветер и голуби. Вылетает дым, свет и много-много разных гудков. Мне всегда казалось, чем выше крыша, тем она ненадежнее. Крыша должна быть плотно прижата к макушке, тогда ты в ней уверен и можешь поддерживать ее руками.

Вечером на Казанском вокзале душно в любое время года. На рельсе дрожит пластиковая бутылка, принявшая мощную дрожь огромного поезда. Поезд приехал и остановился. Поезд пыхтит и не хочет мириться с бетонными бортиками, в которые его загнали. Даже в ноябре здесь душно. Даже в ноябре здесь хочется мороженого. А мороженое к вечеру остается трех видов: красный фруктовый лед, огромные вафельные рожки, абсолютно безвкусные, и «Лакомка». «Лакомку» не берут, потому что ее неудобно есть в электричке. Для нее нужна тарелка и ложка. Или хотя бы такая одежда, которую нежалко испачкать. В детстве это было мое самое любимое мороженое, но есть его мне разрешали только дома. Теперь разрешать я могу себе сама, и поэтому мороженое течет по пальцам, по запястьям, а значит — по плееру, по наушникам, по книге, а значит — по волосам, по подбородку. В таком вот безобразии болтаю ногами с невысокого холодного выступа над спуском в метро, ищу в сумке салфетку. Салфетки нет, электрички нет, времени давно уже нет. Через полчаса я должна быть на репетиции, но через полчаса я буду только в двадцати километрах от Москвы, а вот репетиция забралась за все сто пятьдесят. В таких случаях нужно позвонить кому-нибудь, и лучше сделать это пораньше. Ну, чтобы там все предусмотрели и начинали без меня. Но звоню всегда за пять минут до нужного времени. А пока ищу салфетку.

Женщина-бабушка в дутом плаще полчаса ходит по платформе. То ли не понимает, почему нет нужной электрички, то ли боится, что сидя ноги заболят. За ней медленно ходит мальчик, но его намного больше занимает кусочек отколовшейся плитки. Он пинает его ногой до тех пор, пока он не повиснет на краю платформы, а потом медленно двигает его к пропасти носком башмака. Перед падением кусок плитки смакует собственную тяжесть, и в самый критический момент мальчик загребает кусок обратно всей подошвой.

Мороженое кончилось, и теперь в переносице ломит от холода. Щурюсь и морщу нос, чтобы боль прошла. Боль растекается от носа по всей голове и звенит там еще минут десять. Выкидываю обертку в урну и только теперь замечаю, что мальчик все время смотрел, как я ела. Надо купить ему тоже мороженое. Но как купить — может быть, ему бабушка не разрешает мороженое в ноябре, а может, они бедные и еще обидятся, мол, подачку кинула. Надо с ним заговорить и предложить съесть вместе. Не одно на двоих, а каждому свое. Тогда придется мне есть еще «Лакомку». Ладно...

• Вы не подскажете, через сколько на Рязань пойдет?
• Скоро пойдет.

Так, значит, про электричку она знает.

• А вы мне не поможете ремень на сумке подтянуть? Вон, внук ваш, может, подтянет мне? А то сумка большая, а у меня руки замерзли, самой не получается.
• Так какого хрена варежки не надела? Варежки надо надевать зимой! А без варежек культяпки все отвалятся. Иди вон, подтяни ей там чего, как тебя...Слышь, говорю-то?
• А как внука зовут вашего?
• Моего Виталька. А этого не знаю.
• Я ей вообще не внук. Мне до Белоозерской доехать надо, а без сопровождения не пускают. А она селедку возит. Утром и вечером. Она меня с собой берет. А я ей вообще не внук и ты никому не говори, а то меня в электричку не пустят, а я тебе тогда ремни у сумки порежу.
• Да не скажу я никому. Кому мне говорить — машинисту?
• Да я сама скоро скажу! Приявязался, как банный лист, кактается со мной каждый день, как приросток. Самой до себя, а тут еще этот.
• Тебя как зовут?
• Не скажу.
• Во, и мне так: не скажу. Не скажу и все! Вырастешь, тебя так все и будут звать: не скажу.
• Бабуль, а вы его правда что ли не знаете?
• Как же, знаю. Месяца три уж знаю. Выполз из-под платформы и давай клянчить: возьми меня с собой, я тихо сидеть буду, возьми меня! Я грешным делом подумала, что он бомжик, или на крайний случай родители алкаши и все такое. Ходят тут, много ведь ходят. Ну, или уж хотя бы он голодный и денег у меня просит. Нет! Ты погляди, ему на Белоозерскую надо, а потом обратно в Москву. Прям командировочный — там дом, тут работа.
• Так зовут-то его как?
• Глупая ты, или чего? Говорю же: не говорит! Не говорит мне, и все.
• Как тебя зовут?
• Не скажу.
• О! Я ж говорила.

Мальчик садится прямо на платформу и начинает обтесывать кусок плитки об пол. Я спрыгиваю к нему и сажусь рядом на корточки. Бабуля поворачивается и идет на другой край платформы.

• Мороженого хочешь, ну или там пирожок, шоколадку?
• Думаешь, я бедный?
• Не думаю. Почему ты бедный? На тебе вон какие ботинки модные!
• Это не я купил. Это мне тетя Марина дала. Сказала, носи аккуратно, а то потом Вовка будет носить, увидит, что подошвы стесались, и в глаз мне надает. Поэтому когда лед, я полной ногой наступаю, а когда асфальт, я на пятках хожу.
• А родители твои где? Чего ты один ездишь?
• Вот если ты мне воды газированной купишь, то я возьму. От станции до дома далеко идти, пока дойду — пить хочется, сил нет. А мороженое не надо, у меня от него горло болит.
• Куплю тебе воды. Тебе «Кока-колу» или какую?
• Давай купишь «Крем-соду». Она вкусная. Только ты большую бутылку не покупай. Ее тащить тяжело.
• Сейчас пойду, куплю. Где мама твоя, говорю?
• Мама дома лежит. И крестная тоже дома. Белье стирает. А еще брат есть, но он уже спать лег. Он на Ленинском проспекте живет. Желтая ветка, внизу. Знаешь?
• Знаю. У меня там ученица живет.
• А ты учительница? По какому предмету?
• По английскому. Только я не учительница, а репетитор.
• А кто такой репетитор?
• Тот, который детей не в школе учит, а дома.
• Аааа, понятно. К нам тоже такой ходил. Даже два. Один по математике, а второй по русскому и краеведению. Она нас даже рисовать учила.
• А ну-ка встань с камня, тварь мелкая! Чего тебе бабка говорит, язык колотит каждый раз — отморозишь задницу-то, будешь инвалидом всю жизнь! Вставай, говорю, зараза!
• Вставай, вставай, видишь, бабуля ругается.
• Она нас даже рисовать учила. Деревья там всякие, с ветками. И чтобы сначала ствол рисовать, а потом ветки. И листья краской тихонько делать. У меня получалось, а у Костьки нет. Он как саданет кисточкой по листу, весь лист мокрый!
• Костька, брат твой что ли?
• Брат мелкий.
• А где брат?
• Брат на Ленинском проспекте. Я же тебе сказал. Там, где твоя ученица. Врачиха сказала, что он дурак, и что у него в мозгу скопление жидкости, как у дураков. Он смеялся все время, а я ему говорю, не смейся, дурак, а то тебя заберут. А он смеялся, как дурак, и его забрали. Ну и правильно: он считать умел только до восьми и капусту соленую под одеяло прятал. Потом у него все ноги были в красноте и мамка плакала.
• Мамка пьет твоя?
• Не пьет. Она раньше пила, а теперь не пьет. Ты только никому не говори, что я один сюда приезжаю. Все думают, что я с бабкой, и не трогают. Ты мне можешь даже воду не покупать. Не говори, ладно?
• Да не скажу я. А зачем ты в Москву ездишь, к брату?
• К брату меня не пустят, я маленький. Я за деньгами.
• Какими деньгами?
• Не скажу. Это секретные деньги. О них говорить никому нельзя.
• Давай я тебе денег дам?
• Не давай. Меня мамка и тетя Марина ругать будут.
• Ну тогда пошли за водой.
• А ты знаешь, чего Костька один раз нарисовал? Он человечка нарисовал, а всем говорил, что это кот. Его врачиха спрашивает: ты кого нам нарисовал? А он смеется и говорит: кота. А она ему: это точно кот? А Костька давай реветь: кот, кот, кот! Врачиха заулыбалась и говорит: ладно, пусть кот, теперь вижу. А чего у кота лапок нет? Что ж ты нарисовал-то такого кота — ни лапок ни хвостика, одни круги. Костька сразу ржать и кричит: вот лапки, а вот пузырь, а головы нету! Врачиха ему говорит: а зачем пузырь, вместо головы? Это живот такой у кота? Костька ржет и ржет, а потом отвечает врачихе: это не зачем. Это для того, чтобы в пузыре детей носить. Чтобы дети не рожались и не ползали. Они в пузыре сидят и там дохнут, а кот их потом за лавочку выбрасывает. А то они все вылезут, в углах нагадят, макароны все сожрут и водку пить будут! И опять ржет, как дурак.

Вода холодная-холодная, а от пузырьков внутри еще холоднее. Я покупаю пакет и три пирожка с маком. Потом положу ему незаметно.

• В пакете неси, так удобнее. Сейчас сядем, и я тебе в электричке отдам. Я все равно дальше тебя еду.
• Спасибо. Если я тебя еще раз увижу, я тебе деньги верну. У меня к вечеру денег много.Я даже бабке иногда даю.
• А где бабка-то наша? А, вон уже электричка приехала. Пошли, она села уже.
• Не села. Она без меня не сядет. Она меня ругает-ругает, а все равно за мной смотрит. Говорит, что я на рельсы упаду и живот убью, а люди потом будут ходить и на мои кишки смотреть.

В вагоне еще холоднее, но там светло по-комнатному, и поэтому тут лучше. Мальчик помогает бабуле втащить в тамбур две тележки с коробками из-под бананов и потом ее саму тащит к окошку. Бабуля уже осовела от холода, сейчас к стенке прислонится, платком завернется и заснет.

• Семечки у тебя остались?
• Осталось малек. Дать что ль?
• Давай, погрызем-посидим. И ей дай, она мне воды купила.
• А ты чего опять клянчишь? Говорила, голову тебе когда-нибудь отшибут, зараза!
• Я ему сама купила, он не просил.
• Ага, так точно. Я прям поверила.
• Держи свой пакет, там вода в нем.
• А ты чего, учишься что ль?
• И учусь,и работаю.
• Все в Москве работают. Никого силками дома не удержишь.

Бабуля зевает, потом еще и еще раз, со стоном. Потом начинает расколупывать ногтями семечки и есть. Мальчик свои семечки кладет в карман и достает грязную брошюрку с расписанием электричек.

• Поздно мы с тобой сегодня, бабка. Дома к полдесятому только будем.
• Кто дома, а кто дежурить. Я ж на складе весовщица. Днем, ага. А ночью сторож. Когда дед, когда я.
• А у деда грыжа вывалилась.
• Все ты знаешь! Глядел что ли, ходил?
• А чего там глядеть, когда висит на полметра?
• Вот я тебе сейчас по носу-то дам, завтра с пятаком синим поедешь. Господи, развелось всякого отродья. Детей наплодят, как тыкву, а потом за детьми не глядят. Им ведь сейчас чего: и в поликлинику, и лекарства, и в школу собрать, и соки разные, и печенье. А там еще кассеты, диски, лыжи, буки эти, которые печатают. Придумали дури всякой, а им хочется, никуда не денешься. А ему кто такой бук купит? Я, что ли? Хорошо, мои живут далеко. На Новый год там, на Пасху — это конечно, как полагается. И конфет Витальке куплю, и колбаски подороже. Прошлый раз костюм ему спортивный купила. Китайский не стала брать. Купила наш, Чебоксары делают. Нам управляющий к восьмому марта чуть прибавил, а потом я еще мешков пять продала, вроде как отсырели. Зерно-то дорогое. А меня никто и не поймает. Чего — я старая, кто подумает? Боженька, он добрый, он всем помогает и всех хранит. И нашего управляющего тоже.

Бабуля заснула на последнем слове, как будто нарочно. Так и спала до Бронниц. Мальчик ее растормошил, когда Белоозерскую объявили следующей, пакет на руку намотал и потащил ее в тамбур, за тележками. На платформе он ей тележки помог с лестницы скатить и побежал по тропинке между фонарей. Бабуля платок еще раз вокруг шеи обернула и стала тросы на коробках перевязывать. Вагон дрожал долго-долго, и только потом медленно поехал дальше. После Белоозерской всегда остается мало народу, и всегда свет ярче делают. Надо было пакет ему поменьше купить. А то так и будет по ногам болтаться, пока до дома дойдет.