Мою смену расформировали. Меня перевели в другую смену. Новый коллектив, новый командир взвода, новый зам. Новая тумбочка, новая койка и новые обязанности. Прощай моя тихая дизельная. Новый взвод ходит дневальными по роте и охранниками внутри части. Не успел я толком осмотреться, как должен идти на развод, как дневальный по роте. И это не потому, что кто то решил послать в наряд новичка, просто моя фамилия в списке состава была сразу за фамилией предыдущего дневального. Кстати, вместе со мной из расформированной смены в новый взвод попал и Гриша. Я его немного знал. Его фамилия за моей, так что в дневальные мы попали вместе.
За мелкими заботами пришла ночь. Я стоял «на тумбочке», а Гриша за столом сидел «на телефоне». Я всегда спал как убитый и не знал, что после отбоя в роте какая то постоянная движуха. Старшины куда то носятся, но и салагам не спится. Постоянно кто то идет в гальюн (туалет). Но большинство просто выходят из дверей и став передо мной тупо смотрят куда то вверх, поверх моей головы. Там висят настенные часы. Каждый долго смотрит и, мне казалось, не видит ни меня, ни часов. Говорю:
- Половина второго ночи….
Никакой реакции. Все так же смотрит поверх моей головы. Потом поворачивается и медленно возвращается в роту. Видя безрезультатность моей информации о времени суток, перестал ее озвучивать. Они меня не видят и не слышат.
Мы не отдыхали перед заступлением в наряд и потому страшно хотелось спать. Гришка уже дрых у меня за спиной. Я сам еле держался. Тут в роту ввалился какой то офицер не из нашей роты. Оказалось, что проверяющий. Я толком не доложил, а Гриша вообще дрых на «боевом посту». Из этого раздули «вселенскую катастрофу». На следующий день уже вся часть гудела обсуждая «вызывающее» поведение двух салаг из 9-й роты. Нас вызвал к себе в кабинет командир взвода. Я приблизительно представлял, что сейчас будет и что мне придется выслушать. Заходили мы по одному. Первым пошел я. В кабинете сидел довольно стройный, уже в летах каплей с усиками (капитан-лейтенант, в обычных войсках — капитан).
- Ты знаешь, но наш взвод и меня в том числе, вся часть обсуждает! Свалились вы на мою голову, причем оба. Ну, да ладно. Вот стул, садись. Давай пообщаемся. Ты до призыва работал в университете?
- Так точно, лаборантом на кафедре экспериментальной ядерной физики.
- Ты в электронных схемах разбираешься?
- Немного разбираюсь.
- Видишь ли, я радиолюбитель. У меня собственная радиостанция и я работаю в эфире со своим позывным. Служба и радиосвязь забирают уйму времени. Есть схема не сложного осциллографа, который мне сейчас очень нужен. Я бы и сам спаял, но времени совсем нет. Вот схема. Ты не мог бы мне в этом помочь? Деталями и материалами я обеспечу.
- Схема транзисторная. Я больше люблю лампы, но думаю я с ней справлюсь. Только, я не представляю, где найти время на такую работу. Я же….
- Об этом не волнуйся. Я буду забирать тебя со всяких ненужных тебе в учебе мероприятий — политзанятий, собраний и т. п. Будешь работать в радио классе. Я всем тебя обеспечу.
На том и порешили. Гришу вообще не вызвал в кабинет. Так я познакомился со своим новым командиром взвода - Николаем Степановичем Кузнецовым. Он меня конечно не помнил, но это он повторно тестировал меня на проф. пригодность к службе радистом. Я его хорошо запомнил. Радист он был классный. Лучший в части. Он четко выполнял нашу договоренность. Постоянно забирал меня с полит занятий, что естественно жутко не нравилось замполиту. Но каплей плевал на его недовольство и продолжал меня забирать. Никто не знал о нашей договоренности, а я держал язык за зубами. Никаких поблажек в учебе и службе я не имел, но мне было достаточно с лихвой того удовольствия, которое я получал от любимого занятия и одиночества. После занятий вся смена уходила назад в часть, а я оставался один и мотал трансформатор, сверлил руками плату, паял.
Это было странно и неожиданно, но я как то легко обучался азбуке Морзе. У меня была самая большая скорость передачи на ключе и самая большая скорость на приеме. Я изменил почерк, т. к. длительность некоторых букв в наушниках звучит намного быстрее, чем я могу написать букву. Особенно буквы «Е» и «И». Даже небольшое изменение скорости морзянки резко меняет мелодию звучания букв. Приходится каждый раз как бы переучиваться, запоминать новые мелодии букв. Это соревнование с трансмиттером (автомат передающий морзянку, записанную на перфоленте) меня незаметно захватило. Я был уверен, что человек сильнее какой то железяки. Я выкраивал время в изготовлении осциллографа и включал трансмиттер, соревнуясь с ним. Но этот гад выдавал такие скорости, что я был в заднице уже на половине его возможностей. Но меня все равно увлекала эта битва человека и железки.
Уже вечером, уставший, я шел назад в часть со спорткомплекса.