Вчера на город навалился ливень. Наверное, сейчас такое повсеместно. Жара — ливни, ливни — жара. Будто погода испытывает на прочность.
И я всё ждала, ждала когда утихнет эта буря, чтобы пойти на кладбище. И вот чуточку сбавил дождь обороты и пошла. Как чучело в дождевике. Зонт-то не спасёт. Весь путь не прошла — Юра забрал на полпути, вечер уже. Как раз с работы ехал. Сказал, машины, что невысокие, стоят, не могут проехать — вода выше тротуаров. Ливневки не справляются, а где и нет их. Словом, обычная история. Дождь никто не ждал, как зимой снег. Ну да всё это ерунда.
Приехали мы на кладбище и пошли по привычному маршруту. Сначала к Володе — свечи зажечь в лампадке.
Идём, разговариваем про Найду — придет или не придет в такую непогоду.
Юра говорит: не придет, забралась, наверное, куда-нибудь от дождя и спит.
А я спорю с ним, что как ей спать, коли она голодная.
Но на всякий случай зову её: Найда, Найда! И смотрю по сторонам — нет ли где?
Конечно, кто увидит, тот скажет, что сумасшедшие: идут по кладбищу под дождем вечером два человека. Один в костюме, в галстуке и с закатанными штанинами брюк, другой в дождевике, напоминающий Страшилу из "Волшебника из Изумрудного города". Ни дать, ни взять — чокнутые. Но мне уже всё равно, если честно.
Пришли к Володе, свечу зажгли, постояли. Найды нет.
Пошли к Маше. А у нее уже горит свеча — Вера, видимо, была. И кусочки мяса в траве лежат, разбросаны. Значит, приходила Вера к дочери. И Найду покормила. Уже хорошо — не голодная.
И вот от родителей Нади подошли к отцу Юры, а там между могил... Найда. Промокшая, но ждёт.
Юра даже закричал: Женя, она здесь, Найда здесь!
Она меня увидела в дурацком дождевике и не испугалась. Пулей примчалась: я здесь, я ждала вас, ждала...
Дала еду — кусочки мяса, колбаску съела, а сосиски по кусочку откусила и бросила.
Заболела что ли? Позвонила Вере, а она сказала, что приезжала в самый ливень, у Машеньки свечу зажгла и Найду покормила. Половину пакета обрези мясной она съела. Говорит, что купила пакет, думала, что понемногу будет давать ей каждый день. Но не смогла — отдала половину. Уж очень жалостливо смотрела Найда.
— То-то она сосиски не стала есть. А она накормлена.
И вот пробыли мы допоздна на кладбище. Юра с лампадками разбирался, чтобы горели свечи подольше и не заливал дождь, а я то протирала, то цветы обрезала. И Найда была с нами до последнего. До последней минуточки.
Как гладить начинаю, так будто говорить что-то пытается. То ли рычит, то ли плачет — непонятно. Не гладил ее никто в ее небольшой жизни. Не говорил слова доброго.
В воскресенье она лизала себе живот и увидела я шов с нитками, кое-как наложенный. Ужаснулась было, а Юра говорит, что ты ужасаешься-то. Будто с Луны свалилась. С Сережиком что сделали? Так он человек, а то животное, да ещё и бродяга...
Берегите своих близких.
Пусть у вас всё будет хорошо.
С уважением, Женя.
