Главный герой рассказа Елены Сафроновой вместе с провожатым спускается (точнее поднимается) в Рай. То есть все как у Данте с Вергилием в «Божественной комедии», только главный герой какой-то осовремененный, да и провожатый, честно говоря, больше похож на менеджера крупной компании, чем на поэта. Сам же Рай напоминает турецкий all inclusive, а не райские кущи.
Личный рай
У каждого из нас своя земная,
Пусть маленькая радость, пусть большая,
И даже тот, кто знает: счастья нет,
Находит счастье, это утверждая.
Мирза Шафи Вазех
Игоря Николаевича, председателя комитета по делам отцов и детей Государственной Думы, долбанул инсульт прямо в кабинете, на рабочем месте.
Тело его еще только сползало с кресла в стиле «ампир» (небольшая прихоть высокопоставленного чиновника, вывезенная самолетом прямиком из салона пожилого носатого антиквара, в десятом поколении владеющего миленькой лавочкой на Монмартре), лысеющая голова еще билась в мелких противных конвульсиях о тумбу письменного стола из карельской березы (вывезенного прямиком из краеведческого музея одного заполярного городишки и диссонировавшего с креслом — но у антиквара не нашлось стола под седалище в стиле «ампир»), но ощущения Игоря Николаевича уже раздвоились. С изумлением он констатировал, что, наряду с удушьем и непреодолимой тяжестью в голове — которые стремительно «гаснут»! — осязает невиданную легкость, едва ли не крылатость! Такая же метаморфоза произошла и со зрением: подслеповатые глаза Игоря Николаевича еще созерцали пластиковый квадрат окна и тускнеющее с краев, точно съеживающееся, зимнее небо, но параллельно с этим с молодой зоркостью и яркостью он видел свою мешковатую фигуру, неловко провалившуюся между массивным креслом и громоздким столом. Фигура лежала неудобно, в спину ей давили геометрически правильные узоры кресла, но это внешнее воздействие Игоря Николаевича совершенно не беспокоило.
На столе зажужжал внутренний телефон. Ни телу, ни самому Игорю Николаевичу нечем было снять трубку. Поэтому на вызов — не иначе, от секретарши — никто не ответил. И она всунула в кабинет свою симпатичную мордашку:
— Игорь Николаевич, с вами все в порядке? Мне показалось, что-то упа… Ой, мамочки!.. — завизжала секретарша. Увидела, значит, Игоря Николаевича на полу. С места, где она стояла, прикинул Игорь Николаевич, ей было видно пустое кресло и ботинки, неловко торчащие вбок. Но несуразности этой картинки хватило, чтобы понять, какого рода неприятность стряслась в кабинете начальника.
Поднялась суматоха. Причитая, секретарша пробежала сквозь Игоря Николаевича к его столу — прежде он не разрешал персоналу, даже Лизочке, несмотря на их развернутые и многофункциональные отношения, пользоваться своими девайсами. Но теперь он не мог возразить Лизочке, а главное — его нисколько не волновало, что она схватила трубки сразу двух телефонов, пожонглировала ими в волнении, определилась с порядком звонков и первым делом по городскому вызвала «скорую», а вторым по внутреннему — начальника службы безопасности. Его, как выяснилось, в нынешнем состоянии уже ничего не волновало. Состояние было убедительно приятным — сладость отсутствия физической оболочки, ранее никогда не испытанная Игорем Николаевичем, довлела всему его существу. Пораскинув мозгами… а были ли у него теперь мозги? Нет — только способность думать! — Игорь Николаевич сделал несложный вывод: что его нынешнее состояние уместно называть «бестельем». В бестелье было хорошо.
Однако что-то отравляло прелестное бестелье. Что-то мелкое, но досадное, как для тела — складочка на стельке либо кусочек пищи между коренными зубами… Бестелью Игоря Николаевича казалось, что болезненное… нет, оно не болело… постыдное… а чего стыдиться тому, кого не видят окружающие?.. огорчительное… пожалуй, так… чувство связано с чем-то, что он увидел в свои последние секунды в человеческом мире. Однако что это было, бестелье отказывалось вспоминать. Явно это было нечто очень плохое…
Игорь Николаевич прекрасно знал за собой способность «абстрагироваться» от неприятностей, да еще и вытеснять их из сферы эмоций — в том числе и памяти. Вот теперь его бестелье не могло вспомнить, на какой «ноте» он покинул материальный мир. Кажется, да, случилось что-то мерзкое… шумное… публичное… но что?
Секретарша, меж тем, носясь по кабинету, как курица с яйцом, выключила телевизор и отрубила городской телефон. Потом в кабинет решительно ворвался начальник службы безопасности и первым делом — Игорь Николаевич глазам своим не поверил! — хорошенько поддал по заднице Лизочке! И полез к ней целоваться, приговаривая, что соскучился! «Уйди, уйди!» — жеманно попискивала секретарша. Ух, стерва — с некоторым даже восхищением подумало бестелье Игоря Николаевича! Да и Толька тоже хорош!.. Я ведь русским языком предупреждал — никаких шашней на рабочем месте! Можно только мне! Ну, с Толькой понятно — мачо, все мозги ушли в мускулы и рефлексы, а какая мышца у мужика самая главная, понятно… А вот Лизочка… ведь клялась же…
На миг бестелье обуяла грусть воспоминаний — как Лизочка ластится к нему, сидя на коленях в этом самом кресле, как доверчиво расстегивает блузку, пришепетывая, что ей никто не нужен, кроме Игоря Николаевича, она даже отказала своему жениху… Но разум, сохранившийся в бестелье в большей ясности и трезвости, нежели обретал в пятидесятивосьмилетнем теле, ехидно подсказал: не думал же ты, что ей в самом деле никто не нужен, кроме тебя, старого козла при должности? Не думал, согласился сам с собой Игорь Николаевич.
— Уйди, Толя, нехорошо! — щебетала между тем Лизочка, подставляя Толе все свои округлости.
— Че — не надо-то?! — пыхтел, заводясь, Толя и лапал Лизочку.
— Ну… тут же он…
— Так он уже ниче не видит! — резонно возразил Толя.
— А вдруг его еще можно спасти? Я «скорую» вызвала…
— Это ты поторопилась! — заржал Толя.
Но грабли с Лизочкиной попы убрал. И начал с деланно озабоченным видом осматривать кабинет.
Игорю Николаевичу стало противно. Он не ожидал, конечно, что о нем будут говорить «либо хорошо — либо никак»… Но и слушать от работников, каким они его видели, был не готов. Даже в блаженном бестелье. Он предпринял попытку подвигаться. После нескольких бесплодных попыток пошевелить ногами Игорь Николаевич понял, что его движение зависит от мысленного импульса — достаточно лишь сказать себе в уме «вверх», «вниз», «вправо», «влево»…
Но далеко уйти от кабинета Игорю Николаевичу не дали. Импульс, куда более мощный, чем его желание поэкспериментировать с движением, позвал бестелье вверх — и на молниеносном взлете у бестелья даже захватило то, что заменяло ему теперь дыхание.
Бестелье отстраненно подумало: как же красиво может выглядеть Ничто!.. Бесконечно меняющая цвета грозная и мощная прозрачность струилась мимо него, и в складках ее терялись многие и многие миры. Но бестелье не имело сил остановиться. Лишь когда Кто-то словно бы окликнул его, бестелье застыло на месте и было вознаграждено захватывающим зрелищем. Ничто сгустилось и образовало грандиозную стену, в которой светилась теплым, совсем домашним огнем арка с полукруглым верхом. Бестелье сделало несколько… по привычке Игорь Николаевич применил слово «шагов» и замерло в арочном проеме.
Перед ним была любезная душе Игоря Николаевича картина: типичная приемная всякого уважающего себя о-очень большого начальника. Приемную заливал свет люминесцентных ламп оттенка «дневной желтый», от которого все в этом помещении казалось уютным. Еще более согрел душу обязательный джентльменский набор: смазливая, приветливо улыбающаяся, но строго одетая секретарша за компьютером ультранового поколения (Игорь Николаевич не смог не оценить уровня снабжения, сообразил и засмущался), не менее «продвинутая» кофемашина в углу, сияющая хромированными скругленными углами, небольшая «оранжерея» роскошных цветов в нарядных кашпо на стеллаже за спиной красотки — и солидная дверь в углу, к которой невольно притянулся не только взгляд, но и сущность Игоря Николаевича.
— Вам придется немного подождать, Петр Симонович знает о вашем прибытии и приносит извинения — он занят и выйдет к вам в ближайшее время, — хрустальным голоском произнесла секретарша в спину бестелья, застывшего пред дверью.
Игорь Николаевич раз, и два, и три перечитал содержание таблички на двери начальника: «Петр Симонович Ключарь, заведующий сектором идентификации и оптимизации».
— Ага… — сам себе сказал Игорь Николаевич и обернулся к секретарше. Она ответила ему стопроцентно доброжелательным взглядом и радушным движением навстречу — Лизочка, сколь ни старалась, не могла выработать такой бесхитростной радости во взоре, мимике и жестах. Игорю Николаевичу захотелось… пошалить не пошалить, но проверить секретаршу на благодушие.
— Вот что, милая, — хозяйским тоном заявил он, — а можно мне тогда пока кофейку сварганить?
И кивнул на чудо техники в углу.
Секретарша снова улыбнулась, и одним мановением ее ресниц бестелье поднесло прямо к машине, вторым — внедрило ему в руку сосуд из неизвестного материала, более всего напоминающий английский костяной фарфор, а третьим — привело в движение чудо-агрегат. Не успел Игорь Николаевич опомниться, как чаша была полна искристой влаги — цвета, однако же, вовсе не кофейного, да и тонизирующего аромата лишенной.
Он отхлебнул, заранее программируя себя досадливо поморщиться…
Прохлада неописуемого вкуса скользнула вглубь бестелья и привела его в совершенный восторг.
— Что это, милая? — ласково и довольно вопросил Игорь Николаевич.
— Наше ноу-хау. Установка «Ключ» вырабатывает воду райских источников, — пояснила секретарша.
— Ага… — снова глубокомысленно заметил Игорь Николаевич и задумался, о чем бы еще поговорить с красавицей…
Но тут распахнулась дверь с табличкой. Немолодой, но крепкий человек в отменно сидящем деловом костюме высунулся в приемную:
— Игорь Николаевич! Дорогой вы мой! Тысяча извинений, текущие дела замучили! Но все, все, теперь я к вашим услугам! Проходите же!
Польщенное бестелье мелкой поступью — как рябь ветра по воде — втянулось в кабинет заведующего сектором. По предложению владельца кабинета оно расположилось в кресле из отличной кожи, а Петр Симонович уселся на козырное место напротив него. Высокий двухтумбовый стол был завален бумагами куда меньше, чем его собратья в кабинетах земных начальников — в остальном же точно такой же, как у самого Игоря Николаевича. Петр Симонович взял со стола планшет — точную копию такого Игорь Николаевич купил своей младшей дочери дня за три до…
Петр Ключарь, судя по всему, умел пользоваться девайсом хуже, чем дочка Игоря Николаевича. Неторопливо, то и дело отрываясь и что-то припоминая, он водил пальцем по экрану планшета и приговаривал:
— Как приятно работать с такими людьми, как вы, дорогой наш Игорь Николаевич! Безукоризненная биография! Вы у нас… ага… активный благотворитель… В списке ваших заслуг… начинаю считать — гуманитарная помощь детским домам… раз! Юношеский марафон «Малютка» имени Малюты Скуратова… два! Спонсирование молодежных спортивных программ в областях… да, да, проще сказать, где вы их не организовывали — на Крайнем Севере, в силу особых погодных условий, и на Северном Кавказе, потому что там особая государственная политика, вам не подвластная… три! Поддержка — фактически начало с нуля! — программ государственного книгоиздания в регионах учебников истории, образцов идеологически-правильной исторической прозы, пособий и книг по краеведению… Четыре! И, наконец, финальное выступление в Думе о том, что нашим детям наше государство поможет всегда, пусть даже всем депутатам придется снять последнюю рубашку! Пять! От этого выступления, признаюсь, не только в зале заседаний — у нас тут некоторые заплакали… на слезу прошибло… Это, дорогой вы мой, уметь надо!
Бестелье скромно потупилось.
— Солидный, солидный послужной список! — разливался соловеем Петр Симонович. Игорь Николаевич совсем уж было приладился задать ему главный вопрос — но Петр Ключарь уловил его. — Да, вы наш человек, никаких сомнений! — и рубанул дланью в воздухе.
Бестелье весомо покивало. Мимика сейчас ему повиновалась не так, как прежде, но он очень постарался сложить виртуальные свои черты в гримасу: «я так и знал, но приятно, что и вы это признаете».
— Пожелания к оптимальному раю есть? — деловито осведомился Петр Симонович.
Игорь Николаевич задумался. Стыдно сказать, он никогда раньше не думал о рае — ни как о совокупности условий, ни вообще как о венце земного существования — и его представления об оптимальном рае были удручающе стандартны, да и те скупы: какая-то мешанина из белых облачных кущ, парящих в невесомости ягнят и полуодетых граждан. Что отвечать, ему было неясно, а меж тем, вопрос был не праздный — но Петр Симонович вновь перехватил инициативу.
— Понимаю, понимаю, в одночасье трудно определиться, — заговорил он успокаивающе и сделал жест рукой «все будет чики-чики!». — Я вам подскажу, мил человек! Изволите ли помнить — во время сеанса релаксации в закрытой сауне вы поделились со своим лучшим другом одним желанием… — Петр Ключарь утвердил перед Игорем Николаевичем планшет стоя, и на его экране появились до умиления знакомые думскому чиновнику интерьеры парной, бассейна, отдельного «переговорного» кабинета… А вот и сам он, завернутый в махровую простыню на манер римского патриция, сидит напротив Степана и, отодвигая кегу с настоящим баварским пивом, через стол что-то упорно втолковывает дорогому приятелю… А тот пьяно, разморенно кивает, норовя упасть мордой на стол, — пиво, секс и бассейн в сочетании даром не проходят! Но Игорю Николаевичу хочется поговорить, и он невежливо будит Степана: «Слуш-шь меня, г-рю!.. Я к-му, блин, душу выворач-ваю?!»
— Очень справедливое желание, при вашем-то образе жизни, — деликатно одобрил Петр. — Необитаемый остров просили вы, в тропической зоне, и чтобы ни одной б… рядом — ни профессионалки, ни коллеги, ни ревизора, ни полицейского. Не так ли?
И на экране планшета закачали разлапыми листьями в сочной синеве высоченные пальмы. Кокосовый орех оторвался от одной, медленно и важно пролетел полсотни метров, ударился о светло-желтый берег… на котором, докуда хватало взгляда, не было видно ни одной собаки, обезьяны, медузы… тем более — ни одного человека… орех лопнул в точке падения, и смачные брызги полетели, кажется, прямиком в лицо Игорю Николаевичу. Так, что бестелье даже судорожно сглотнуло… вернее, воспроизвело привычное движение…
— Да, пожалуй! — подскочило на месте бестелье, переполненное возбуждением. — Это то, что мне сейчас надо!
— Для меня большая честь проводить вас к месту вашего оптимального блаженства, — официально произнес Петр Ключарь, вставая из-за стола и выключая прогрессивный планшет. — Но, надеюсь, вы не будете возражать, если по пути туда мы совершим маленькую экскурсию? Вдруг вы перемените свое решение? Изменить оптимальный рай проще простого — стоит только захотеть!
Игорь Николаевич согласился, что это мудрый подход. И милостиво разрешил себя проводить. Петр Ключарь поддерживал его под локоток, когда они пошли вон из приемной, и бестелье ощущало в месте, где сошлись высочайшие пальцы, легкое и славное тепло.
Они пошли коридором из ничего. В конце коридора маячил радостный свет.
— Любые вопросы! — щедро разрешил Петр Симонович.
Игорь Николаевич решил не теряться:
— Скажите, Бога ради… — он осекся и покосился на провожатого — применительна ли здесь эта земная приговорка. Лицо Петра Симоновича осталось бесстрастным, и бестелье поняло — ничего страшного он не сказал. Ни сейчас, ни раньше, когда то и дело поминал Бога. А батюшка Климент, персональный исповедник, предостерегал отчего-то…
— Почему у вас такая современная приемная?
Петр на ходу захохотал:
— Обратили внимание? Удивились? А все очень просто! Приемная у меня — по запросам душ! Что вы хотите! Все души современные, продвинутые, рай представляют как офис, меня — как менеджера среднего звена! Я вам больше скажу! — интимно понизил голос Петр Ключарь: — Наш контингент и Их представляет себе, как триумвират топ-менеджеров.
— Как же это возможно? — удивился Игорь Николаевич, ища в глубинах своей памяти, какой рисовалась ему святая Троица — и не находя, потому что никогда в жизни не думал об этих Троих.
— Элементарно — каждый из нас оперирует системой привычных понятий и представлений! — объяснял меж тем Петр. — То, что Их никто из душ не видит, только усиливает мнение о Них, как об очень «закрытых», как вы, люди, выражаетесь — засекреченных — персоналиях. Некоторые даже пытаются найти тут у нас «секретные» уровни, на которых Они обитают… Забавно! По-моему, это называется «в плену стереотипов».
— А вы сами нас помещаете в эти стереотипы! — обиделся, но не сильно, Игорь Николаевич. — Используете шаблоны, массовые представления, а потом люди виноваты!..
— Да ну что вы! — вроде бы испугался Петр Симонович. — Никто ни в чем, разумеется, не виноват! Тем более — в представлениях! Честно говоря, Игорь Николаевич, мы даже вопрос визуального образа райских врат на голосование ставили. Предложений было множество, и самые разные. Кое-кто настаивал на романтической версии, кто-то — на классической, строгой: крепостная стена и огромные в ней ворота. Опять же, хотели учесть моду на флористические композиции — представить и врата, и рай как единый цветущий луг без конца и края. Перешагнул цветочек — перешел границу… Но решили, что это будет слишком просто — идея перехода потеряется… От стены с воротами тоже отказались: архаично больно, не впечатляет жителей XXI века. Только из глухих деревень порой прибывают люди, которые, по старинке, представляют себе врата, над ними лучезарное зарево, а меня — в хитоне, — Петр не удержался, хихикнул. — Некоторые фанатики рядом с раем непроизвольно хотят видеть геенну… Мы им создаем такую видимость. Чистую видимость, конечно! Озеро огня и мятущиеся в нем силуэты… и простенькая аудиозапись — стоны, проклятия, божба, обращения к Ним о прощении… Самый примитивный образ эксплуатируем…
— А разве она на самом деле не… — заикнулся было Игорь Николаевич. Просто полюбопытствовал. Ведь сказали же ему однозначно: «Вы — наша кандидатура!».
— Она — далеко не, — жестко ответил Петр Симонович. Игорь Николаевич внезапно понял: дурашливая болтливость — не более, чем маска, подлинный облик и сущность Ключаря — совершенно иные. — Она далеко отсюда и выглядит очень специфически, вы уж мне поверьте. Знакомиться с нею лично я вам не советовал бы. Озеро огня по сравнению с нею — детский лепет на лужайке. Желаете продолжить разговор на эту тему?
Невозможно было намекнуть прозрачнее, и Игорь Николаевич пробормотал, что нет, его любопытство удовлетворено, вопросы кончились. И Петр Симонович опять стал «своим парнем», словоохотливым, дружелюбным.
— Визуализация устойчивых представлений в нашем деле имеет ключевое значение! — похвалился он, увлекая Игоря Николаевича за собой по коридору, растягивающемуся, точно брандспойт. — Нам ведь важно, чтобы нашим посетителям было комфортно! Комфорт — это же главное, чего люди жаждут от рая!
Бестелье Игоря Николаевича в этот самый миг крутило головой в чаянии определить, когда же кончится коридор и начнется то, куда они и направляются. Петр Симонович «срисовал» судорожные движения своего протеже:
— И коридор я удлинил, дорогой вы мой, из тех же соображений — чтобы вам успеть рассказать кое-какие азы, а вам было удобно слушать и не отвлекаться!
— А я-то уж испугался… — перевел дух Игорь Николаевич. Понятно, что «перевод духа» был теперь не более, чем идиомой. Но бестелью все-таки стало легче.
— Чего пугаться, золотой вы мой? Мы же не на земле! У нас путаница исключена! — весомо сказал Петр.
— Ну, я понимаю… — промямлил Игорь Николаевич. — Но все-таки уже хочется… узнать… за приемной — что?
— Потерпите еще минуточку! — попросил Петр Симонович. — Давайте я вас подготовлю. Понимаете ли, что за приемной, зависит от вас! Ну, не конкретно от вас, а от всякой поступающей души! У каждого ведь свои представления о рае — чаще всего, как о месте оптимального отдыха. Поэтому облик рая зависит от прижизненных установок. Большинство видят комфортабельную природную зону — пляж на Тенерифе либо английскую лужайку в поместье… Что, извелись? Ну, вот, любуйтесь! — Петр широко взмахнул рукой, и сполохи Ничего свернулись, точно жалюзи, открывая взору бестелья пейзаж, от которого оно онемело.
Игорь Николаевич увидел и пляж, и усадьбу с живописным парком и дворцом на возвышенности — вылитый Версаль! — и тихую речку на утренней зорьке, и зимний вечер в кабинете с пылающим камином, и майский сад в белоснежном цвету, с игриво путающимися дорожками, и номер в первоклассном отеле, и даже сауну с развеселыми сотрудницами. Последнее видение он смущенно попытался отогнать, пока провожатый не засек — сомневался, что даже при здешнем демократизме такой «рай» приветствуется.
— Глаза разбегаются? — понимающе заметил Петр. — Что ж, так и должно быть — вы ведь образованный человек, каких только краев ни повидали… Не мешает многообразие-то? давайте все-таки унифицируем картинку… для вашего же блага…
Щелчком пальцев Петр свернул почти все пейзажи и интерьеры, оставив себя и Игоря Николаевича в натуральных райских кущах — пышноцветущем тропическом саду. Дорога, усыпанная вкусно-желтым песком, убегала вперед, нещадно петляя. Бестелье быстро поняло, что это не случайно — за каждым поворотом, точно на новой странице книги, им встречались все новые персонажи.
Человек в строгом, на все пуговицы застегнутом пиджаке стоял под раскидистым розовым кустом и, отталкивая от брюзгливой физиономии крупные махровые цветы, орал в пространство:
— …Обман все! Цветочки эти, кустики! Антураж один! А счастья-то — нет! Нигде, даже в раю! И нечего нам втюхивать: вечное блаженство, оптимальный рай! Какой это, к матери, рай, если счастья в нем с огнем не сыщешь?
Игорь Николаевич забоялся, что Петр Ключарь ввяжется в полемику с этим скептиком. К его удивлению, Петр прошел мимо, бровью не поведя. Игорь Николаевич не выдержал: когда причитания, что счастья нет, все обман затихли в отдалении, осторожно спросил провожатого:
— Что это с ним?
— Он находит счастье, уверяя нас всех, что счастья нет и рая нет. Это его высшее благолепие, которое он не променяет ни на какой экстаз!
Понятнее Игорю Николаевичу не стало.
— Я же вам говорил: для нас главное — личный комфорт души! Эта душа может быть счастлива только отрицая счастье. И почему мы не можем ей предоставить такой-то малости?
— А… ну да… — промямлил Игорь Николаевич. Петр понял, что он остается в замешательстве. Поискав глазами вокруг себя, он подтолкнул бестелье к ковру с восточным узором — точнее, к возлежавшему на нем человеку, осененному какими-то разом цветущими и плодоносящими деревьями.
— Вот, может, тот господин сумеет вам лучше меня объяснить? Поэтическим, знаете ли, языком…
На ковре полулежал, опираясь на локоть, немолодой человек восточной наружности — со жгучими, но поседевшими усами, в европейском платье и феске. Перед ним лежал планшет не хуже того, каким оперировал Петр Симонович. Человек что-то увлеченно записывал в планшет. Подкравшись и заглянув через плечо пишущего, Игорь Николаевич прочитал четверостишие на чистом русском языке:
У каждого из нас своя земная,
Пусть маленькая радость, пусть большая,
И даже тот, кто знает: счастья нет,
Находит счастье, это утверждая.
— Салям алейкум, дорогой друг, — дружелюбно, не оборачиваясь, сказал человек. — К вашим услугам — Мирза Шафи Вазех.
— Извините, — смешался Игорь Николаевич. — Не имею чести…
— Конечно, не извиняйтесь! Мы жили в разные века. А стихи мои не широко известны — на все воля Аллаха. Но Аллах судил нам оказаться в раю — беспредельно милосердие его, и, значит, наши заслуги не так уж ничтожны…
— На каком же языке вы пишете стихи? — выскочило у Игоря Николаевича. — Я читаю и все понимаю, а я ведь никаких восточных языков не успел изучить.
— Для меня это — фарси, — терпеливо пояснил странный человек, — для вас — русский, для моего немецкого друга, который пытался украсть у меня стихи и выдать их за свои, уверяя, будто бы меня никогда не существовало, а он сам освоил жанры гезел, мухаммес, рубаи и кыта, но который, однако же, соседствует с нами в раю, этот язык — немецкий. Здесь же нет языков! Мысль и поэзия непереводимы. Точнее, постигаются не разумом, а чувствами. Не так ли?
— Наверное, — растерянно ответил Игорь Николаевич, сроду не принимавший участия в литературных диспутах и не горящий желанием начинать их после смерти. И перевел разговор на то, что было ему ближе:
— Вы говорите — у вас кто-то пытался украсть творческое наследие?
Человек изменил положение на ковре, взглянул в лицо Игорю Николаевичу добрыми насмешливыми глазами.
— Был такой человек. Мой ученик Фридрих Боденштедт, да благословит его Аллах! Он уехал из Тифлиса, прихватив с собой тетрадь моих стихов «Ключ мудрости», а потом издал их в Европе в книгах «1001 день на Востоке» и «Песни Мирзы-Шафи». Когда меня не стало, он выпустил еще один диван стихов, назвав их «Из моего наследия», и объявил, что я — вымышленный персонаж, который был нужен ему, Фридриху, чтобы писать поэмы в восточном духе… Но у него не получилось убедить мир, будто я не жил и не писал! Воистину — если хочешь рассмешить Аллаха, расскажи ему о своих планах! — и Мирза Шафи рассмеялся сам.
«Блаженненький какой-то!» — сердито подумал Игорь Николаевич. «Его обдурили, а он знай хихикает!»
— И вы так спокойно об этом говорите?
— Отчего же я должен надрывать сердце, если Аллах в неизреченной мудрости своей все расставил по местам, и Фридрих обитает в райских кущах, неподалеку от меня? К его чести, он не приходит беседовать со мною. Видимо, груз вины давит его… Аллах свидетель, я давно простил его! — поделился Мирза Шафи.
Правильно я всю жизнь избегал поэтов — чудной народ! — решил Игорь Николаевич. Мирза Шафи тем временем легко вскочил на ноги на своем ковре и продекламировал:
— Если ты умен, иди к глупцам,
Если зрячий ты, иди к слепцам,
К зрячим не найдет слепец дорогу,
К мудрым глупый не приходит сам.
Даже вы, достигшие высот,
Знайте и примите то в расчет,
Что и солнце в небе не гордится,
А земле свои лучи несет!
— Дорогой друг, вы счастливее меня — вам еще только предстоит понять то, что я уже давно понял, слава Аллаху!
Разговор с чудаком начал серьезно напрягать Игоря Николаевича, и он стал искать отходные пути — тем более, что куда-то девался Петр Симонович. Скрыться от поэта бестелью помогло неожиданное обстоятельство.
— Стой, падла, стрелять буду! — заревели из зарослей, и вполне земная автоматная очередь распорола благостную атмосферу рая. Игорь Николаевич кувыркнулся в траву и то ли пополз, то ли покатился подальше от источника страшного звука. Кажется, он даже вспотел от ужаса — хотя, конечно, бестелье не было уже способно на физиологические реакции.
Игорь Николаевич уперся лбом в чьи-то ноги и поднял взор. Это был Петр Симонович.
— Милый мой! — всплеснул он руками. — Что это с вами?!
— Стреляли, — неприязненно проговорил Игорь Николаевич, точно известный киногерой.
— Да что вы, дорогой человек! Да разве же здесь возможна стрельба? — Петр Симонович развеселился, а Игорь Николаевич посмотрел на него неодобрительно: смешно ему!..
— Ну, посмотрите же на нашего стрелка! Да не бойтесь!
С опаской, но бестелье поднялось из травы. Из-за куста цветущей жимолости выскочил человек в форме капитана Красной армии и с «калашом» наперевес.
— Попрятались, немчура! — дурным голосом блажил человек и давил на курок. Автомат исправно изрыгал пламя, и пули, судя по всему, летели из дула, но… не причиняли никакого вреда ни цветущим кустам, ни Петру Симоновичу, который подошел и встал прямо на траектории полета. Ну еще бы — метнулась мысль у Игоря Николаевича — ему-то агрессивная душа не может причинить вреда, он-то бессмертный!
Приглядевшись, Игорь Николаевич разглядел еще кое-что: перед автоматчиком плясали несколько полупрозрачных фигурок в эсесовской форме. Когда в какую-то попадала пуля, фигурка истаивала сероватым дымом. Но на ее месте тут же вырастала новая.
— Ах, суки, подкрепления дождались?! — завыл человек и метнулся куда-то в гущу флоры. Выскочил он оттуда уже с гранатометом и произвел отличный залп в самое скопление «эсесовцев». Вся их группа вознеслась, точно песчаный смерч, и стрелок перевел дыхание, стер пот со лба… и устало опустился наземь…
— Отстоял родину! — похвалился он неизвестно кому.
— Вот видите, а вы дрейфа задали! — усмехнулся Петр. — Это всего лишь игра. Вроде компьютерной, только в натуральную величину. Как в вашем 7D.
— Предупреждать надо, — буркнул Игорь Николаевич, отходя.
— А вот сейчас, смотрите, еще интереснее будет! — перебил его Петр.
Отдыхающий воин подхватился с земли и заговорил на каком-то тягучем языке, пересыпая речь словами «понеже», «поелику», «зело» и «поганые». Он преобразился: вместо поношенной формы с кубиками и галифе на нем оказались латы и шишак, а в руке загорелся холодным пламенем меч — вероятно, булатный, подумал шаблоном Игорь Николаевич. Приглядевшись, Игорь Николаевич заметил рассеянное свечение за правым плечом воина. Там угадывалась человеческая фигура с легким сиянием над челом. По знаку слабо мерцающей руки перед воином возникла шеренга конников в лохматых шапках, на лохматых лошадях, целящихся из луков. Воин бесстрашно вломился в гущу конных воинов. Его вязали арканом, а он, отчаянно крича, рубился мечом. Ангел подал новый знак — и в руках у воина возникла граната. Лимонка.
— Не слишком ли круто для татарского нашествия? — поинтересовался Игорь Николаевич.
— Вот видите, и вы поняли правила игры! — усмехнулся Петр. — Для этого человека рай — бесконечная война всех со всеми. Специально приставленный ангел обеспечивает ему вечную войну: снабжает его как врагами, так и оружием. Он практически не бывает в покое. Ведь человечество столько воевало, а он хочет испытать на себе все баталии…
Перед воином бегали разом наполеоновский пехотинец, кайзеровский солдат, немецкий латник — «пес-рыцарь», офицер СС, американский Томми и корейский «красный кхмер». А воин стал каким-то странным: в белом балахоне, затянутом кожаными ремнями, в сыромятных башмаках и с оружием вроде большой рогатки в руке.
— Он теперь балеарский пращник, — пояснил Петр Симонович. — Эти воины — страшная сила! Наемные легкие пехотинцы, профессионально владевшие пращой. Участвовали во всех античных воинах…
— Всех е…шить! — рявкнул воин и раскрутил над головой свою «рогатку».
Каменюка из пращи «балеарского пращника» врезалась прямо в голову Игоря Николаевича. Он не успел ни присесть, ни отклониться. Но удара метательного снаряда и не почувствовал. Собственно, осознал он в который уже раз, и камень метафизический, и сам-то я бестелесный!.. Какой вред он может мне причинить?!
— Убедились теперь, что эта игра совершенно безопасна для окружающих? — ободрил Петр Симонович.
— Убедился, — кисловато сказал Игорь Николаевич, про себя подумав: «Все равно полудурок! Лучше бы баб себе заказал — вместо врагов…».
— Пойдемте дальше! — любезно предложил Ключарь. Игорь Николаевич с облегчением согласился — в обществе неутомимого солдата всех войн сразу он чувствовал себя все же неуютно.
Продолжение следует...
