Друзья! Я открываю страничку Яндекс-дзен, где буду рассказывать разные истории, примеры, случаи, обрывки, фрагменты, руины и зерна, которыми так полна наша жизнь. "- И напиши обо всех с юмором, - сказал художник Леонид Тишков. - Но многих уже нет…- Тогда напиши с юмором о тех, которые, как нам кажется, есть, хотя их нет, и – без юмора – о тех, которых, как нам кажется, нет, хотя они есть".
Однажды в Берлине случайный прохожий увидел в мусорном баке картину. Он забрал ее домой, почистил, и понял, что эта картина известного живописца Герхарда Рихтера. Вскоре она отправилась на аукцион и ее продали за огромные деньги, что обнаружил агент художника. Он потребовали вернуть картину или деньги, обвинил «счастливца» в посягательстве на чужую собственность, подал в суд, и тот схлопотал тюремный срок. «За что? Ее же автор выбросил!» - что было правдой, она показалась Герхарду неудачной и он от нее избавился. «Не твое – и не трожь!» - ответил ему агент.
Этот абсурдный случай лег в основу моего трагикомического романа «Три стороны камня» об Илье свет Матвеиче, ангельском художнике, всю жизнь рисующего странные картины, белые на белом, который искал цвет в своих картинах и в конечном счете превратился в чистый свет.
Его прообразами послужили несколько людей. Художник Владимир Вейсберг – автор «невидимой живописи», белого на белом, стремившегося к овладению тайны белизны, и постигшего ее.
Сюжетный ход подарил наш с Лёней Тишковым друг, искусствовед, философ, визионер и мечтатель Виталий Пацюков, поведавший историю чудесного спасения товарища его детства – плюшевого медведя в Евпатории во время немецкой оккупации. В апреле 1940-го года на день рождения бабушка подарила ему плюшевого медведя.
- Представь, он был почти с меня ростом, - рассказывал Виталий. - Когда я обнимал его, я ощущал тепло, идущее из другого мира, оттуда, где медведи становятся друзьями мальчикам, сопутствуя их судьбам…
В июне сорок первого года они отдыхали у бабушки в Евпатории. Оттуда с мамой и сестрой отправились на Урал, а в изумрудную Евпаторию, где остались бабушка и дедушка, вошли немцы. Однажды к ним явился немецкий солдат и, увидев медведя, хотел забрать его себе. Но еврейская бабушка Виталия, которую перед войной, наверно, по ошибке, записали украинкой, и тем спасли ей жизнь, объяснила, хотя немецкий оккупант грозился их расстрелять, что медведь принадлежит ее внуку, и он отказался от своего намерения…
Давно истаяли, пропали, казались абсолютно призрачными льющиеся в окно потоки солнца и тепла, башенка буфета, улетающая ввысь, выбеленные стены с лермонтовскими парусами, парящими в тумане, тот простор и свет, всё, кроме этого медведя, существа живого и реального.
Утратив нос и ухо, он сопровождал Илью Матвеича по жизни, деля с ним космическое одиночество, тайно приоткрывая отсутствующий глаз и указывая им на город Евпаторию.
И всегда Виталия тянуло в эти места. Из ночи в ночь ему снились тихие уголки Евпатории, море, степь, виноградники – город, погруженный в безвременье. Каждый арочный свод узнавал он во сне, каждый портик и балюстраду, аркаду и колоннаду, каждый камень Гезлевских ворот, разрушенных турецких бань, синагоги, мечетей и каждую рытвину на дороге. И всегда в этих снах проезжал трамвай. Старый трамвай, «единичка», он ехал через центр к Лиману, когда-то бабушка возила их с сестрой на нем в парк Фрунзе.
Все говорило о подлинности этого трамвая, он был такой же настоящий, как военный виллис с немецким офицером в кинохронике зимы 1942 года, который медленно двигался по тем же улицам, наблюдая гибель советского военно-морского десанта.
Образы рождались в тишине под покровом тьмы и не пропадали, когда Виталий просыпался, а проявлялись на потолке, и даже на стенах, завешанных картинами, как в многослойном палимпсесте, сквозь небесные реки просвечивали старинные городские пейзажи. Незадолго до своего ухода Виталий, его жена Алина Федорович и мой Леня Тишков поехали в Евпаторию – бродить по местам его детства, катались на старом трамвае.
Леня мне рассказывал: сгущались сумерки. Трамвай опустел и мчался без остановок не пойми куда. Со скрежетом и лязгом он дал резко вправо, едва не опрокинувшись, хотя его одноколейка – прямая как стрела, и ездил он по краткому маршруту – от моря до вокзала и обратно. А за стеклом смутно обозначилась фигура вагоновожатого, который вел этот звездолет чуть ли уже не за пределами нашей галактики. Бабочка металась по вагону, трамвай качало из стороны в сторону, яркие вспышки света сменялись угольной темнотой. Цепляясь за ремни, он стал пробираться вперед, и когда он вплотную приблизилась к двери кабины и прижался лбом к стеклу, то увидел бурую горбатую спину и меховую башку с волосатым ухом. Это был плюшевый медведь Виталия Пацюкова. Он смотрел по-человечески вдаль, положив на руль звериную лапу, потом обернулся, глянул на них исподлобья единственным черным глазом, и бесшумно остановил трамвай.