В начале нынешней недели Саудовская Аравия и Россия заявили о дополнительном сокращении производства нефти в рамках сделки ОПЕК+. Только эти две страны добровольно снизят добычу (сверх установленных для них квот) на 2 млн барр/сут. Казалось бы, на таком информационном фоне несвоевременно задумываться о том, есть ли у России источники для существенного наращивания добычи углеводородного сырья. Но не успеем мы оглянуться, как на смену этой череде сокращений придет новый этап роста производства. Для этого есть все предпосылки. Так, Международное энергетическое агентство (МЭА) повысило прогноз по росту мирового спроса на нефть в 2023 году на 200 тыс. барр/сут, до 2,2 млн барр/сут. Как ожидается, в нынешнем году спрос достигнет рекордной отметки в 102 млн барр/сут. И это происходит на фоне недоинвестирования глобального нефтегазового комплекса, что чревато серьезным дефицитом углеводородного сырья уже в среднесрочной перспективе. Поэтому важно понимать, сможет ли Россия в нужный момент так же легко нарастить свою добычу, как она сегодня ее сокращает.
Нельзя питаться одними сливками
Недавно в прямом эфире одного телеканала мне пришлось вступить в спор с уважаемым экспертом, который призвал сосредоточиться на добыче наиболее рентабельных запасов и прекратить тратить государственные деньги на поддержку разработки «трудных» месторождений. Такая позиция напомнила мне печально известного олигарха из 90-х, который на практике применил подобный подход и, руководствуясь принципом «после нас – хоть потоп», «снимал сливки» на подконтрольных его компании месторождениях. Это привело к снижению коэффициента извлечения нефти, или, проще говоря, к хищническому разграблению недр страны, к потере существенных объемов ценного сырья. Последствия такой политики потом пришлось долго расхлебывать…
Сегодня ситуация принципиально иная – Россия не гонится за объемами добычи, а, наоборот, их сдерживает. Да и контроль за использованием недр со стороны государства гораздо жестче, чем в 90-х. Но, увы, прежняя дилемма осталась – снимать сливки в ожидании скорого энергоперехода и прохождения пресловутого «пика нефти» или же настраиваться на долгую рациональную эксплуатацию российских недр, с сохранением высокого КИН и планомерной отработкой даже «трудных» запасов. Второй путь, конечно, более сложный и затратный. Но это единственный путь именно в будущее, а не в пропасть.
Не секрет, что структура сырьевой базы страны продолжает ухудшаться, производственный потенциал месторождений Западной Сибири падает. В итоге по мере роста мирового спроса на нефть и снятия ограничений ОПЕК+ мы можем столкнуться с такой ситуацией, когда мы просто не сможем восстановить добычу до нужного уровня из-за нехватки запасов. Вернее, запасы-то есть, но вот «сливок» среди них все меньше. По данным Роснедр, сегодня 53% всех извлекаемых запасов нефти (16,5 млрд т), числящихся на госбалансе, «относятся к потенциально льготируемым». То есть, иными словами, это «трудная» нефть, для извлечения которой нужны те или иные меры государственного стимулирования. При этом объем ТРИЗ в России за последние девять лет увеличился на 30%, а ежегодный прирост их добычи составляет в среднем 16%. В 2021 году доля ТРИЗ в общей добыче нефти в стране составила 31,7% (166 млн т, данные за 2022 год в свободном доступе отсутствуют).
ТРИЗ бывают разные
Однако «трудные» запасы – понятие растяжимое. Из упомянутого общего объема в 16,5 млрд т 58% (9,6 млрд т) причислены к ТРИЗ по геологическим критериям. То есть это залежи со сложной структурой или же сырье с «нестандартными» физическими свойствами. Поэтому их разработка с использованием существующих технологий и в условиях действующей налоговой системы экономически неэффективна.
Безусловно, такие ресурсы необходимо изучать и создавать технологии для их освоения, о чем скажем ниже. Вместе с тем надо честно признать: извлечение, к примеру, тяжелой высокосернистой нефти не способно существенно увеличить общий производственный и экспортный потенциал России, хотя и важно для определенных компаний и регионов. Поэтому необходимость симулирования разработки таких запасов – вопрос дискуссионный.
На вторую часть ТРИЗ приходится 42%, или 6,9 млрд т. Здесь основным критерием «трудности» является не геология, а география. То есть это месторождения, которые удалены от основных объектов инфраструктуры или располагаются в суровых климатических условиях. К примеру, Россия обладает огромными ресурсами нефти в Арктической зоне (как на суше, так и на шельфе). По своим товарным характеристикам эта нефть не «трудная» – наоборот, она легкая и малосернистая. Но с точки зрения геологических и климатических факторов – это, без всяких сомнений, тоже «трудное» сырье, для добычи которого надо строить новую масштабную инфраструктуру (в том числе танкеры и ледоколы для его транспортировки по СМП), разрабатывать и производить оборудование в новом «арктическом» исполнении и т. д.
Вместе с тем освоение таких месторождений позволит обеспечить большие объемы добычи на протяжении десятилетий и гарантировать снабжение углеводородным сырьем как самой России, так и зарубежных рынков. И поэтому государство должно поддерживать такие проекты путем широкого набора стимулирующих мер.
Минфин против
Позиция государственных органов по отношению к данному вопросу принципиально различается. Профильные министерства трезво оценивают сложившуюся ситуацию и поэтому выступают за продолжение стимулирования разработки ТРИЗ. Так, осенью прошлого года министр природных ресурсов и экологии Александр Козлов предложил ввести понижающий коэффициент сроком на 10 лет к ставке налога на добычу полезных ископаемых (НДПИ) для новых проектов по добыче стратегических видов сырья и трудноизвлекаемых запасов углеводородов. Согласно расчетам Минприроды, такая мера заметно повысит инвестиционную привлекательность проектов.
В свою очередь, министр энергетики Николай Шульгинов в марте нынешнего года сообщил, что планируется проработка вопроса о стимулировании добычи трудноизвлекаемой и нерентабельной нефти за счет расширения применения НДД.
Однако, как всегда, против высказался Минфин. Тезис о том, что доля льготируемой добычи чрезвычайно высока, уже давно стал излюбленным лозунгом фискального ведомства. Помнится, в 2019 году представитель Минфина обещал, что к 2023 году данный показатель достигнет 90% (по факту он примерно в три раза меньше). Вот и нынешние инициативы Минэнерго получили «от ворот поворот».Как заявил в конце июня заместитель министра финансов Алексей Сазанов, Минфин готов рассмотреть налоговое стимулирование добычи трудноизвлекаемых запасов нефти и газа не раньше 2027 года. Логика рассуждений фискальных органов вполне понятна: чем больше льгот, тем меньше доходов бюджета. Но она изначально уязвима, поскольку при отсутствии соответствующих стимулов часть нефти вовсе не будет извлечена из недр, а значит, не будет ни сырья, ни платежей в бюджет. Впрочем, пока, на фоне сокращения добычи, такой угрозы не существует. А долгосрочное стратегическое планирование развития нефтегазового комплекса, увы, не забота Минфина…
Какие стимулы нужны
Но попробуем отвлечься от фискальной логики и задуматься о том, какие государственные меры нужны для поддержки производства «трудной» нефти. Безусловно, преференции по НДД служат наиболее эффективным механизмом – как для компаний, так и для государства. Он позволяет объективно оценивать затраты на создание новых технологий, необходимой инфраструктуры и т. д. и платить налоги уже «по факту», исходя из себестоимости добычи. И это, с одной стороны, даст возможность вовлечь в разработку те месторождения и залежи, освоение которых нерентабельно при общей налоговой системе, а с другой стороны, позволит избежать «подковерной борьбы» за введение различных поправок и коэффициентов к ставке НДПИ с целью повышения рентабельности отдельных категорий запасов. То есть вместо недостаточно прозрачной системы госстимулирования и раздачи льгот по не до конца ясным критериям мы получаем понятную схему оптимизации инвестиционного режима в отрасли.
Однако механизм НДД хорош в качестве стимулирующей меры только тогда, когда мы имеем дело с уже понятными и достаточно изученными видами трудноизвлекаемых запасов. Например, с нефтью высокой плотности, обводненными месторождениями, объектами в труднодоступных регионах и т. д. Для извлечения такого сырья уже имеются отработанные технологии, и НДД делает экономически целесообразным их использование. Но сегодня стоит задача масштабной разработки новых видов ТРИЗ, в частности – аналогов сланцевых месторождений, и в первую очередь баженовской свиты. Поэтому здесь нужны дополнительные меры государственной поддержки, которые бы предусматривали стимулирование создания и тиражирования новейших технологий. В частности, речь идет о механизмах частичной компенсации компаниям затрат на исследования и разработки в рамках технологических полигонов. Данная мера относительно недавно обсуждалась в правительстве.
Кроме того, в закон «О недрах» уже внесены изменения, позволяющие предоставлять участки недр в пользование для разработки технологий, геологического изучения, разведки и добычи трудноизвлекаемых запасов. Уже выдано около 10 таких лицензий, а в 2022 году согласованы два проекта по созданию технологий ТРИЗ: на Южно-Неприковском месторождении в Самарской области и на Пальяновской площади в ХМАО.
Таким образом, временное «закручивание вентилей» – не повод, чтобы не думать о будущем российского нефтегазового комплекса. И крайне важно не повторить ошибки ряда других стран, приведшие к недофинансированию глобального нефтегазового комплекса по надуманным «зеленым» мотивам. В России мотивы, конечно, более серьезные – фискальные… Но если фискальный подход возобладает, то негативные последствия для отрасли могут быть не менее серьезными.
