Впервые термин «социалистический реализм», прозвучал на Первом Съезде Советских писателей в 1932 году. Однако даже не все историки знают, что придумал это словосочетание тогдашний партийный чиновник от литературы Иван Гронский.
Вообще-то, его фамилия Федулов.
«Гронский» – партийная кличка его отца Михаила Ивановича Федулова, революционера позапрошлого века, члена партии максималистов [i]. В его память Иван после революции и взял себе эту кличку-фамилию.
Он родился 18 ноября 1894 года в деревне Долматово Ярославской губернии. Отец в 1908 году умер, и Ваню забрал к себе в Санкт-Петербург брат отца, дядя Дмитрий, служивший поваром у князя Долгорукова. Годом раньше он так же пристроил осиротевшего Ваниного двоюродного брата в ученики на кухню ресторана «Кюба».
Это был аристократический санкт-петербургский ресторан на Большой Морской улице в доме № 16, в пяти минутах ходьбы от Зимнего Дворца.
Назывался он так по имени основателя и владельца - метрдотеля императорского двора Жан-Пьера Кюба. Это было заведение высшего разряда с образцовой кухней и великолепным обслуживанием гостей. Сюда захаживали известные художники, артисты, банкиры, фабриканты, великие князья и сам император Николай II. Как писали тогда газеты: «Нет ни одного провинциала, который не мечтал бы позавтракать у "Кюба" и хоть одним глазком взглянуть, что там делается по вечерам».
Туда же дядя Дмитрий хотел определить и второго своего племянника, но что-то «не срослось», и Ваня оказался в ресторане рангом пониже, принадлежавшем купцу Ивану Чванову. Находилось это заведение на Большом проспекте Петроградской стороны, в доме № 32. Целый век после революции в том здании продолжали работать всякие рестораны и столовые. Ещё недавно здесь было популярное в Питере кафе «Обжора», но сейчас оно закрылось.
Первый год четырнадцатилетний Иван Федулов провёл на кухне у Чванова вместе с ещё четырьмя поварятами. Работали они по 17 часов в день, с девяти утра до часа ночи. Выходных дней не полагалось, кроме как на Рождество и Пасху. Правда, каждые четыре дня после семи вечера одного из мальчиков по очереди отпускали «погулять по Петербургу». И так должно было продолжаться четыре года, пока поварёнок не освоит все азы профессии и не станет полноценным мастером.
Однако через год Иван не выдержал этой кухонной детской каторги. «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Его за какую-то провинность ударил один из старших поваров, мальчишка не сдержался и в ответ «огрел» того деревянной лопатой для теста. Обидчик упал, а Ваня в испуге бросился бежать и больше в ресторан уже не вернулся. Знакомый извозчик помог ему поступить на работу в частную слесарную мастерскую. Потом друзья отца пристроили подростка на завод «Вулкан». Здесь рабочий день длился «всего» 11 часов с часовым перерывом на обед.
Два года Иван Федулов проработал на этом заводе, по вечерам посещая революционные кружки. В течение пяти лет сменил несколько профессий. Был слесарем, грузчиком, землекопом. В это время он начал писать заметки в левые газеты «Звезда» и «Правда», познакомился с писателем Максимом Горьким.
Из воспоминаний Ивана Гронского:
«…По всем фабричным округам заработная плата рабочего не превышала 48 рублей 50 копеек в месяц. Низшая зарплата составляла 9 – 14 рублей в месяц. Но это была оплата золотом! Ведь тогда золото и серебро свободно ходили в обращении. Были пятирублёвые и десятирублёвые золотые монеты. А серебряными были рубли, полтинники и двугривенные. Так некоторые рабочие не брали эти золотые и серебряные монеты, говорили кассиру: "С ними неудобно, в кармане тяжело, а если дырка, то вывалятся из кармана. Нет, дайте мне лучше зарплату бумажными ассигнациями".
И вот вам средние цены в 1913 году:
Мука ржаная - 1 кг - 6 копеек
Хлеб ржаной - 1 кг - 7 копеек
Хлеб пшеничный - 1 кг - 12 копеек
Пшено - 1 кг - 10 копеек
Гречка - 1 кг - 18 копеек
Картофель - 1 кг - 2 копейки
Говядина - -1 кг - 42 копейки
Баранина - 1 кг - 49 копеек
Масло коровье - 1 кг - 90 копеек
Молоко - 1 литр - 8 копеек
Яйца - 10 штук - 20 копеек
Масло растительное - 1 литр - 35 копеек
Сельдь свежая - 1 кг - 25 копеек
Сахар-рафинад - 1 кг - 37 копеек
Спички - 1 коробок - 1 копейка
Мыло - 1 кг - 27 копеек
Сукно - 1 метр - 3 руб. 20 коп.
Полотно - 1 метр - 46 копеек
Ситец - 1 метр - 18 копеек
Сапоги простые - 1 пара - 5 руб. 40 коп.
Газета - 4 копейки
Билет в синематограф - 18 копеек
Билет на трамвай - 5 копеек
Квартплата за 1 квадратный метр - 17 копеек
…Бухгалтер обычного предприятия получал 50-75 рублей в месяц. Мой двоюродный брат Миша, окончив пятилетнее учение в ресторане «Кюба», стал там работать полноценным поваром, и поначалу получал 100, потом – 125 рублей. А шеф-повар у «Кюба» имел жалованье 500 рублей, столько же, сколько генерал-майор, командир лейб-гвардии Кавалергардского полка князь Долгоруков.
Но это в Питере, где была самая высокая заработная плата в России. В среднем рабочий здесь получал в день 2 – 2,5 рубля. Неквалифицированные подёнщики – рубль. В Москве зарплата была ниже, хотя цены примерно такие же. А здесь, в столице Российской Империи были самые технически и политически грамотные рабочие. И отношение к ним со стороны хозяев предприятий было соответствующее. Например, на Невской ниточной мануфактуре зарплату кассир приносил рабочим прямо к станку. Но и отношение к качеству труда было соответствующее. Плохо ты работаешь, гонишь брак – сначала получишь штраф, в следующий раз тебя просто выгонят с фабрики
Очень высокие ставки были в газетах, журналах, книжных издательствах. Иван Дмитриевич Сытин говорил мне, что Власу Дорошевичу [ii] он платил 53 тысячи рублей в год. Вот как покупали мозги!..»
*********************
Одно время Иван работал молотобойцем в частной кузнице. Сейчас эта профессия почти забыта, а в начале века молодые здоровые парни с удовольствием шли в молотобойцы. Ни знаний, ни большого опыта для этой работы не требовалось, всего-навсего нужно было изо всех сил «лупить» полупудовым молотом по тому месту, на которое лёгким ударом молотка показывает мастер-кузнец.
И вот однажды хозяин этой кузницы получил от графа Шувалова заказ на изготовление кованого забора вокруг своей дачи[iii]. Для фигурной ограды нужно было выковать несколько сотен элементов декора. Трудились кузнецы сдельно: кто сколько наработает, тот столько и получит. Каждую секцию ограды должен был ковать свой мастер. Но рабочие, наслушавшись от политически грамотного молотобойца Федулова рассказов о передовых методах труда в Америке, решили и у себя в России поставить дело на конвейер.
Одни стали нарезать прутья, другие выковывали заготовки, третьи – самые опытные – превращали их в ажурные железные цветы, листья и фантастических птиц, четвёртые приклёпывали этот декор к прутьям, мастерили крепления. Производительность труда выросла раз в пять, и во столько же поднялась зарплата – ведь когда брали заказ, сговаривались работать сдельно. Хозяин стал протестовать, но двести рабочих пригрозили ему забастовкой и объяснили, что тот ничего не теряет. Угля и металла расходуется столько же, а работу можно выполнить гораздо быстрее и скорее получить новый заказ. Всем выгодно!
В этот раз Иван Федулов и его товарищи почти полгода зарабатывали по 250 рублей в месяц. Сумасшедшие деньги по тем временам! До этого кузнецы получали примерно 2 р в день.
Из воспоминаний Ивана Гронского:
«...Но надо сказать, что после 5 часов такого кузнечного конвейера молотобоец выходил из строя, хотя мы делали перерыв каждые 15 минут. Я выдерживал. Правда, питался усиленно. Утром перед работой выпивал бутылку молока – она стоила 8 копеек. Съедал примерно фунта два (800 гр.) белого хлеба, полбатона колбасы, масло. И шёл на работу.
Мы тогда снимали с одним студентом комнату на двоих – платили за неё 14 рублей в месяц. Хорошее демисезонное пальто я купил себе с той высокой зарплаты – 15 рублей, помню, оно стоило. Костюм дорогой купил..».
Казалось бы, работай себе спокойно, женись, обзаводись хозяйством. Но посещение революционных кружков закономерно привело молодого рабочего на нары. В 1911 году за разбрасывание запрещённых листовок Ивана посадили в петербургскую тюрьму «Кресты». И хотя всего через несколько месяцев выпустили, его фамилия попала в «чёрные списки», и на работу парня нигде не брали. Деньги кончились, и пришлось идти в ночлежку…
Из воспоминаний Ивана Гронского:
«…В Санкт-Петербурге было два вида ночлежек. Одна – муниципальная, там брали 5 копеек за ночлег. Если рано приходишь, то получаешь кружку чая, два куска сахара и ломоть чёрного хлеба. Но стоит на полчаса опоздать – тебя пустят, но уже питания не дадут. Нары были отгорожены друг от друга, и ни подушек, ни матрасов, ни одеял не было. Жили там городские оборванцы, пьянчужки – самое дно! Нередко случались драки, и надзиратели стегали постояльцев плётками.
И была ночлежка частная. За 10 копеек вам предоставляли голый топчан без постельных принадлежностей в большой комнате, но с камином. Я несколько ночей ночевал в такой ночлежке. Там было много уголовников, безработных рабочих вроде меня.
Другая часть этой «гостиницы» стоила 25 копеек за ночь. Кровати, на них – простыни, подушки, одеяла. И везде огромное количество вшей…
Но я недолго прожил в этих ночлежках. Только первое время, когда после тюрьмы попал в черные списки, и меня никуда не брали. Я соглашался на любую работу, даже улицы подметал. Потом как-то иду по улице - какой-то дом строят. Обратился к артельщику – готов, говорю, дяденька, на любую работу. "Ну, что-ж, отвечает, завтра и приходи с утра" И дал мне рубль. Как бы аванс такой, чтобы я покушал. Видит же, что я совсем голодный.
Копал траншею глубиной метра полтора и шириной столько же. Плата - три рубля за сажень (чуть больше 2-х метров). Опытные землекопы выкапывали за день – сажень, полторы. Я первое время столько не мог выкопать, а потом втянулся и сравнительно легко такую выработку делал. Хотя земля там была тяжёлая: большой слой щебня, остатки кирпичей и строительный мусор.
Стало быть, в день я зарабатывал четыре рубля с полтиной. Это тогда была большая сумма. С этими землекопами мы снимали общую комнату на несколько человек. Каждый платил рубля три-четыре в месяц. Койка хозяйская, а постельные принадлежности свои. Матрас, подушка, простыни, одеяло.»
*************************
Когда началась первая мировая война, Ивана Федулова призвали в армию, и до самой октябрьской революции он воевал на Двинском фронте. В 1917 году получил Георгиевский крест «за личное мужество» и стал комиссаром 70-й пехотной дивизии. Вскоре солдаты избрали его делегатом VIII Всероссийского съезда Советов.
В этом же году Иван вступил в большевистскую партию и сменил фамилию. После октябрьской революции под новой фамилией Гронский он был мобилизован в ВЧК, участвовал в разгроме так называемого Кронштадтского мятежа[iv]. Затем стал занимать разные партийные должности, сначала в провинции, затем в Москве. Окончил «институт красной профессуры» и был направлен в газету «Известия», став там вскоре ответственным секретарём. Одновременно он возглавил журналы «Новый мир» и «Красная нива».
Был близок к Сталину, принимал участие во встречах вождя с интеллигенцией в Кремле и в доме Максима Горького на Спиридоновке[v]. Иногда собирались и на квартире Гронского. Однажды Иван Михайлович стал свидетелем такой сцены. Сталин был в хорошем настроении и часто прикладывался к бокалу с вином. К нему подошел Бухарин и сказал: «Коба, тебе больше пить нельзя». Глаза вождя сверкнули, вспоминал потом Гронский, и тот процедил сквозь зубы: "Николай, запомни: МНЕ всё можно!»
В 1932 году Сталин поручает ему ответственное задание: подготовить проведение 1-го Всероссийского Съезда писателей. Как председатель оргкомитета съезда Иван Михайлович составляет списки участников и гостей, проверяет тезисы их докладов, разрабатывает программу и устав Союза писателей. Открывал съезд Максим Горький, а с докладом на нём выступал Гронский, вот тогда и услышали советские литераторы это выражение: «социалистический реализм».
В это же время Сталин решил присвоить имя Горького городу Нижнему Новгороду, Тверской улице в Москве и Московскому художественному театру. Иван Михайлович попытался приостановить вождя, заметив, что МХАТ больше театр Чехова, чем Горького.
– Не имеет значения! – резко оборвал его Сталин и тут же шепнул: – Он честолюбивый человек, надо привязать его к партии канатами, канатами!
Когда арестовали маршала Тухачевского, он позвонил Сталину. "Не лезь не в свое дело!" – оборвал разговор вождь. То же повторилось, когда чекисты взяли маршала Блюхера. Сталин вообще не захотел говорить об этом с Гронским и снова повесил трубку...
Это было время начала массовых репрессий в армии, в промышленности, в науке, в литературе и искусстве. Причём арестовывали самых преданных советской власти людей, самых искренних её сторонников. Даже музыку накрыла эта зловещая тень. Взять хотя бы «Интернационал», который тогда считался официальным гимном СССР. До середины 30-х годов эту главную песню коммунистов всего мира пели по-русски так, как перевёл её в начале века поэт Аркадий Коц.
Затем внезапно текст был изменён. Всего одно безобидное слово «разроем» уступило место зловещей угрозе «разрушим». Исчезла рифма «разроем – построим», но зато теперь гимн стал соответствовать основному лозунгу того времени: «Если враг не сдаётся, его уничтожают!»
Недаром сказано у Экклезиаста: «Есть время собирать камни, и есть время разбрасывать камни…». Применительно к биографии нашего персонажа, «есть время укреплять безбожную власть, и есть время пострадать от неё».
В сентябре 1938 года Ивана Михайловича арестовали…
Из воспоминаний Ивана Гронского:
«…Обвиняли меня в том, что мы со Стецким[vi], которого взяли раньше меня, создали тщательно законспирированный правотроцкистский центр, в который вербовали членов Политбюро
Я сидел на допросе у следователя, когда кто-то без стука зашёл в кабинет. Следователь вскочил.
– Кто это у вас?
– Гронский Иван Михайлович.
Человек подошёл ко мне вплотную. Это был нарком внутренних дел Ежов[vii]. Мы познакомились с ним в начале тридцатых. Тогда в учётно-распределительном отделе ЦК работали три Николая — Ежов, Богомолов и Комаров. Невысокий, худощавый Ежов запомнился мне как человек небольшой культуры. На щеках у него постоянно был болезненный румянец, из-за которого старые чекисты прозвали его “чахоточным Вельзевулом”.
– Ну что, Иван, признательные показания пишешь?
– Не пишу и не собираюсь ничего писать, – ответил я.
– А я тебе очень советую писать!
– Мало ли, что ты мне советуешь! Объективно ты, Николай, делаешь контрреволюционное дело, и партия тебе этого никогда не простит!
Он начал кричать, я его перебил:
– Что шумишь? Неужели не понимаешь, что исполнителей всегда убирают, и вслед за нами пойдешь в тюрьму и ты?
Ежов выбежал из кабинета. Следователь покачал головой:
– Иван Михайлович, вы подписали себе смертный приговор…
Вечером того же дня ко мне в камеру зашёл начальник секретно-политического отдела Матусов и положил передо мной целый ворох папирос “Элит”. Красные коробки, я не видел таких ни раньше, ни потом.
– Это вам. Подарок наркома!
– Никаких подарков от вашего наркома я не возьму!..
***************************
В 1939 году Гронского приговорили к 15 годам заключения с последующим поражением в гражданских правах сроком на 5 лет. Это называлось «дали пятнашку и пять по рогам». В лагере он работал сначала на «общих работах» – копал землю, рубил уголь в забое. Потом лагерное начальство стало давать Ивану Михайловичу ответственные поручения, зная, что тот дело не провалит: подготовить лагерь к зиме, навести порядок в столовой и пресечь там разворовывание продуктов. За это ему “милостиво” сократили срок заключения аж на целых три месяца.
Когда Иван Михайлович в апреле 1953 года, отсидев свой срок «от звонка до звонка», вышел из воркутинского лагеря, его как «лишенца» отправили в пятилетнюю ссылку в Казахстан. Лишь после смерти Сталина дело «о принадлежности А.М. Гронского к нелегальной антисоветской организации» пересмотрели, он был полностью реабилитирован и восстановлен в партии. Вчерашний заключённый поступил на должность научного сотрудника института мировой литературы (ИМЛИ) Академии наук СССР и трудился там до 1966 года. В возрасте 72 лет он ушёл на пенсию, но прожил после этого ещё целых девятнадцать лет, работая над воспоминаниями о советских писателях и поэтах, которых хорошо знал.
По свидетельствам знавших его людей, Гронский, даже пройдя тюрьмы и лагеря, остался верным сторонником Сталина. Тем не менее, после ХХ съезда КПСС, именно он начал хлопотать о реабилитации репрессированных в сталинские годы писателей. Ни одно из его ходатайств о реабилитации не осталось неудовлетворённым. В числе «возвращённых» этим человеком имён – имя расстрелянного в 1937 году поэта Павла Васильева[viii].
POST SCRIPTUM:
В начале 2000-х годов дочь Гронского Светлана передала на хранение в Центральный государственный архив Москвы документы отца, его фотографии и звукозаписи рассказов о своей жизни.
А рассказать тому было о чём! Недаром литературовед Виктор Дувакин[ix], известный в научных кругах тем, что собрал огромную коллекцию аудио-воспоминаний отечественных литераторов, несколько вечеров выпытывал у Ивана Михайловича подробности о его руководстве советскими писателями и поэтами. Сейчас уникальная «коллекция Дувакина» хранится в научной библиотеке МГУ, и небольшая часть её в копиях – в Центральном государственном архиве Москвы.
_____________________________________________
ПРИМЕЧАНИЯ:
[i] Партия максималистов занимала промежуточное положение между анархистами и эсерами. Максималисты планировали передать землю в коллективное управление сельских общин, а фабрики – в управление трудовых коллективов. Они отдавали предпочтение нелегальным, прежде всего террористическим методам борьбы.
[ii] Ива́н Дми́триевич Сы́тин (1851-1934) – российский предприниматель, книгоиздатель и просветитель.
Влас Миха́йлович Дороше́вич (1865-1922) – русский журналист, публицист и театральный критик, один из известных фельетонистов конца XIX – начала XX века. С 1902 по 1917 год редактировал газету И. Д. Сытина «Русское слово», которая быстро стала самым читаемым и тиражным изданием Российской империи.
[iii] Имеется в виду дача в Парголово командира свиты Его Императорского Величества генерал-майора графа Андрея Петровича Шувалова (1865-1928).
[iv] Кронштадтский мятеж (Кронштадтское восстание) – вооружённое выступление гарнизона города Кронштадта и экипажей некоторых кораблей Балтфлота против большевиков в марте 1921 года.
[v] Спиридоновка – улица в Москве, названа по церкви Святого Спиридона, которая стояла здесь на месте дома № 24. В доме № 17, в бывшем особняке предпринимателя Степана Рябушинского с 1932 по 1936 год жил А.М. Горький.
[vi] Стецкий Алексе́й Ива́нович (1896 – 1938) – партийный деятель, соратник Сталина, являлся редактором газеты «Комсомольская правда» и журнала «Большевик». Так же, как Гронский, член оргкомитета Союза советских писателей. В 1938 году арестован, приговорён к расстрелу и в тот же день расстрелян.
[vii] Ежов Николай Иванович (1895 – 1940) – советский партийный и государственный деятель, последняя его должность – Народный комиссар внутренних дел СССР. На этом посту Ежов стал главным организатором и исполнителем развязанных Сталиным массовых репрессий. В 1939 году был арестован. Содержался в Сухановской особой тюрьме НКВД СССР. В 1940 году по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР приговорён к расстрелу.
[viii] Васильев Па́вел Никола́евич (1909 – 1937) – русский советский поэт. Весной 1932 года был арестован по обвинению в принадлежности к контрреволюционной группировке литераторов, однако осуждён не был. В 1934 году статья А.М. Горького «О литературных забавах» положила начало кампании травли Васильева: его обвиняли в пьянстве, хулиганстве, антисемитизме, белогвардейщине и защите кулачества. В январе 1935 года поэт был исключён из Союза писателей, в июле арестован, осуждён за «злостное хулиганство», но вскоре выпущен из тюрьмы. В 1936 году на экраны СССР вышел фильм «Партийный билет», в котором Васильев стал прообразом главного антигероя – шпиона, диверсанта и врага народа. В 1937 году Павел Васильев был арестован в третий раз, приговорён к расстрелу по обвинению в принадлежности к «террористической группе», якобы готовившей покушение на Сталина. Расстрелян в Лефортовской тюрьме 16 июля 1937 года.
[ix] Дувакин Виктор Дмитриевич (1909 – 1982) – советский литературовед, филолог, архивист, педагог. В середине прошлого века записал около 850 магнитофонных катушек, проведя беседы с более чем 300-ми деятелями науки и культуры. На основании этих записей впоследствии вышло несколько книг и множество публикаций.