Настраиваться на попытки с мыслью о том, что планка — это недруг, со своим характером и настроением, было проще. Об этом в интервью RT заявил олимпийский чемпион по прыжкам в высоту Хавьер Сотомайор. По его словам, ментальные игры в секторе сродни компьютерной игре, в которой ты должен победить недруга. Кубинский легкоатлет также рассказал, как получил травму во время забега на Никольской, признался, что ему доставляет удовольствие звание мирового рекордсмена, и объяснил, почему никогда не пробовал петь.
Поездка в Москву обернулась для олимпийского чемпиона Барселоны неприятной рабочей травмой: выступая в показательном забеге на Никольской улице в первый день Недели лёгкой атлетики, легендарный кубинец серьёзно надорвал мышцу задней поверхности бедра, необдуманно сделав ускорение в самом начале спринта на 60 м. Но мужественно дотерпел до финиша, отказавшись сойти с дистанции.
А вот «дистанция» гостевого визита в столицу продолжилась на следующий день в «Лужниках», куда Сотомайор приехал уже в роли зрителя, сильно украсив своим присутствием турнир прыгунов в высоту: всё-таки не каждый день доводится соревноваться в присутствии человека, которому вот уже 30 лет принадлежит рекорд мира в этой дисциплине.
Начался наш десятиминутный разговор в шутливом ключе с вопроса о событиях в центре столицы.
— Хавьер, в 55 лет вы должны бы отдавать себе отчёт в том, что любые соревнования опасны. Даже столь незначительные, как ваш показательный забег в первый день турнира.
— Вот и я так думал. Что выйду просто пробежаться не напрягаясь. Не в полную силу, ничем не рискуя. Но не учёл, что соревнования есть соревнования. В какой-то момент в азарте решил немножечко прибавить, чтобы догнать лидера, и тут же поплатился за это. Если бы знал, что так получится, размялся бы перед забегом получше.
— Внешне вы выглядите как человек, который находится в прекрасной форме.
— Я прилагаю к этому определённые усилия. Два-три раза в неделю хожу в зал, немножко бегаю, делаю гимнастику.
— Вашу карьеру в лёгкой атлетике принято считать одной из наиболее успешных. Но ведь начиналась она совсем не гладко — пропуском Олимпиады в Лос-Анджелесе из-за бойкота со стороны Кубы. Свои ощущения помните?
— Если бы это была только одна Олимпиада! Но их было две подряд. Пришлось пропустить и следующую — в Сеуле.
— Сейчас это вспоминается как грандиозная потеря или же просто рядовой факт биографии?
— Не стану говорить о первой из пропущенных Олимпиад: всё-таки мне тогда было всего 16 лет и я вообще не воспринимал происходящее как большую потерю. А вот перед Сеулом было непросто смириться с тем, что этих Игр в моей жизни тоже не будет. Я готов был выиграть на 100, на 200%. За несколько дней до олимпийского турнира прыгунов в высоту я взял в Саламанке 243 см, установил рекорд мира, поэтому было дико обидно понимать, что главные события года происходят в другом месте и без меня.
— Пережить это и остаться в спорте, сохранив прежнюю мотивацию, было трудно?
— Трудно было от другого. Мне так или иначе постоянно напоминали о том, что при ином стечении обстоятельств у меня могло бы быть на одну золотую олимпийскую медаль больше. А возможно, и на две.
— Серьёзное испытание для психики. Ожидали тогда, что ваша карьера в прыжках в высоту окажется настолько долгой?
— Я постоянно себе твердил после 1988-го, что впереди у меня минимум десять лет активных выступлений и что какую-то из Олимпиад я наверняка зацеплю.
— Зацепили в итоге три. Но что произошло в 1996-м в Атланте, где вы остались 12-м, уже будучи обладателем грандиозного мирового рекорда?
— Был сильно травмирован. У меня вообще случалось много травм. Наверное, поэтому и не удавалось прыгать на Олимпийских играх так же высоко, как на других соревнованиях.
— Прекрасно помню, как тяжело вам досталась победа в Барселоне. Наверное, это можно назвать большой удачей — стать чемпионом, показав одинаковый и не самый высокий результат с четырьмя другими соперниками.
— Олимпиада в этом плане редко бывает предсказуема. Это одно из немногих соревнований, где важно просто выиграть. И я заранее настраивал себя на то, чтобы брать каждую очередную высоту с первой попытки. Мой рекорд составлял на тот момент 244 см, на Играх я прыгнул на 10 см ниже, но что с того, если в итоге стал первым?
— Знаю, что осознать победу у многих олимпийских чемпионов получается лишь спустя несколько месяцев.
— О, это точно не мой случай. Возможно, я слишком сильно стремился к золоту, слишком долго его ждал, предвкушал. И, когда выиграл, радость была просто всепоглощающей. Долго жил с этим чувством. Просто мотивация немного сменилась. Я продолжал соревноваться, обожал это, любые турниры по-прежнему становились вызовом, но в глубине души уже было определённое спокойствие.
— Понимание, что главная в жизни медаль у вас уже есть?
— Можно сказать и так.
— Елена Исинбаева как-то призналась: хочет, чтобы её мировой рекорд в прыжках с шестом стоял вечно. Знакомое чувство?
— Мой рекорд (245 см. — RT) держится уже три десятка лет, и мне, не буду врать, это доставляет удовольствие. Это как самому, уже не выступая, постоянно присутствовать в секторе. Вроде давно отошёл от активного спорта, мышцы давно перестали реагировать на то, как прыгают другие, а соревнуются эти другие, получается, всё равно с тобой.
— В Сиднее вы проиграли Сергею Клюгину. А несколько лет спустя сказали в одном из интервью, что, если ваш мировой рекорд когда-либо будет превзойдён, это совершит российский атлет. По-прежнему так считаете?
— А почему бы и нет? Может быть, даже увижу это собственными глазами.
— От тяжелоатлетов часто можно услышать об их отношениях со штангой. Ваши отношения с планкой — тоже отдельная история?
— Планка — это недруг. Со своим характером, настроением. Мне было проще настраиваться на прыжки именно таким образом. Что я должен во что бы то ни стало этого недруга победить и пройти дальше. Как в компьютерной игре.
— Вы когда-нибудь разговаривали с высотой?
— Конечно.
— И что говорили, если не секрет?
— По-разному бывало. Иногда ругался, иногда накручивал себя сам. Говорил, что всё равно перепрыгну, выйду победителем. Смешно сейчас звучит, да?
— Завершать карьеру спустя год после серебра, завоёванного в 2000-м на Играх в Сиднее, было сложно?
— Не сказал бы. К тому времени я порядком напрыгался. Было интересно попробовать что-то совсем другое. Я и пробовал, собственно. Немножко занимался бизнесом, работал в федерации лёгкой атлетики как менеджер, немножко тренировал. Собственно, и до сих пор тренирую своего сына Габриэла.
— Работа для души?
— Нет. Для души у меня есть музыкальная группа Salsa Mayor. Правда, сам я не играю. Я там директор.
— И петь не пробовали?
— Это вообще не моё. Да и потом, я всю свою жизнь придерживаюсь правила, что заниматься тем или иным делом должны профессионалы, а не любители.
