В последнюю минуту мне стало так жаль покидать своих новых подружек, да и остальные обитательницы нашей палаты стали мне близки. Все меня обнимали и умоляли не забывать их, звонить в любое время. Лида и Марина плакали и висли у меня на шее. — Девочки, ну хватит реветь! Ведь не на фронт меня провожаете и не на край света. Через два-три дня я всем вам позвоню. За час до этого я отдала медсестре из детского отделения всё, что подготовила для выписки ребенка. Включая новый нежно-розовый кружевной конверт. Моя верная троица провожала меня до самого вестибюля. На крыльцо им выйти не разрешили. Я тоже не вышла. Не могла же я выйти в халате и тапочках. Я ждала Светку. Она должна была привезти мне приличную одежду и обувь. Я чувствовала, что за моим выходом будет наблюдать весь роддом, включая злую врачиху Римму Павловну. С улицы послышался визг тормозов и через окно вестибюля мы увидели черную Волгу, которая, лихо развернувшись, остановилась прямо возле входа. Задняя дверца машины распахнулась и из неё выпорхнула Светка с большой спортивной сумкой. Через пару секунд она уже стояла передо мной. Кинувшись мне на шею, она меня чуть не задушила в объятьях. — Светик, погоди, нацелуемся еще. Мне надо в темпе переодеться. Сейчас уже дочку вынесут. Я обернулась к подругам: — Девочки, ну вы сами тут пока знакомьтесь, а заодно прикройте меня. Я отошла в угол вестибюля и скинула с себя халат и ночную рубашку. Девчата плотной стеной огородили меня от любопытных взглядов посетителей. Через несколько минут я торжественно объявила: — Можете повернуться! — я не видела себя в зеркале, но по глазам своих подружек сразу поняла, что просто убила их наповал своим костюмом из тонкого белоснежного репса и новыми босоножками на шпильке. Какие бы ни были красивые тапочки, но высокий каблук делает женщину изящней и грациозней. Во всем своем теле я чувствовала необыкновенную легкость и огромный прилив сил. Пока девчонки восторженно щебетали, Светка протянула мне зеркальце, помаду и тушь для ресниц. Еще несколько штрихов — и я уже сама себя не узнавала в зеркале. В лице исчезли последние признаки одутловатости. И мне очень понравилось мое отражение. По лестнице торжественно спускалась процессия во главе с врачом, заведующей детским отделением, далее шла медсестра с моей дочуркой на руках, завернутой в конверт. Замыкала шествие самый главный человек в этом роддоме — тётя Маша-санитарка, без присутствия которой, как я поняла, не обходилось ни одно мало-мальски важное событие. Еще раз расцеловавшись с моими подругами, я со Светланой вышла на крыльцо, где меня сразу же кинулись обнимать и поздравлять мой брат и тётя Вера. В стороне стоял водитель, держа в руках огромную коробку с тортом и большой пакет, из которого виднелись серебряное горлышко бутылки шампанского и уголок большой подарочной коробки шоколадных конфет. И вот розовый конвертик торжественно вручен моему брату. А в ответочку женщины в белых халатах получили каждая по букету цветов, коробку с тортом и пакет. Я осталась с пустыми руками. Позже тётя Вера, сидя в машине, никак не могла успокоиться: — Наташенька, прости, я не думала, что их будет так много. Давай мы прямо сейчас по дороге купим тебе букет. — Тётя Вера! Да успокойтесь! Вы, что, забыли? У меня в саду этих цветов столько, что самой впору продавать. Вы все правильно сделали. А пока что мы шли к машине, и я чувствовала на себе десятки любопытных глаз. Тетя Вера села на переднее сиденье. Саня с племянницей — на заднее, слева от него уселась Светлана. А я, перед тем, как сесть, повернулась и посмотрела на окна роддома. Все они были облеплены любопытными женщинами. На втором этаже мне из окна махали руками все обитательницы моей палаты, а из окон первого этажа на меня смотрели медработники приемного и детского отделений. В одном из окон я даже заметила надменное лицо врача Риммы Павловны. И только окна кабинета главврача были пусты. А с крыльца нам по-прежнему широко улыбались работницы детского отделения. Одна тётя Маша стояла с грустным лицом и, встретившись со мной глазами, почему-то резко развернулась и ушла. Когда мы всей толпой вошли в калитку, у меня закружилась голова. Как же я скучала по этим волшебным запахам. Плодовые деревья уже отцвели, но зато садовые цветы просто поражали своим великолепием. Вся огромная беседка была увита мелкими цветками плетистых роз, белых и красных. На крыше они переплетались и издали были похожи на роскошный ковер. Исчезла собачья конура и штабель из кирпичей. Я поняла, что это Саня позаботился о том, чтобы я постаралась меньше расстраиваться, глядя на пустую Куклину будку. Из входной двери ко мне со всех ног бежали мои любимые племянники, а следом за ними с пятимесячным сынишкой на руках вышла Валюша, моя сноха. Стол в беседке был раздвинут и накрыт белоснежной скатертью, а на скатерти стояли всевозможные салаты и прочие вкусные блюда. Я тут же почувствовала зверский голод. Но тут из двери вышла Татьяна с двумя салатницами в руках. Она поставила их на стол и расцеловала меня. А я, посмотрев с жадностью на еду, попросила у всех разрешения подождать меня несколько минут. Дочка, которую я покормила час назад еще в роддоме, спокойно спала на руках моего брата. А мы со Светкой направились в ванную. Она находилась в пристройке и скорее напоминала большую комнату. Помимо АГВ, - огромной водонагревательной колонны, ванны, унитаза и раковины в ней стоял шкаф, на полках которого лежали всякие банные принадлежности: мыло, полотенца и халаты, а также разного размера тазики. Пожалуй, Светка была единственным человеком, которого я никогда не стеснялась. Я сняла с себя одежду, а она намылила мочалку и с силой начала тереть мне спину. Я обозвала ее садисткой и выгнала прочь. Ничуть не обидевшись, она звонко чмокнула меня в ухо и убежала. А я с наслаждением продолжила смывать с себя больничные запахи. Со двора доносились веселые голоса моих друзей и родственников. Занавесок на единственном окошке не было, но я знала, что со двора меня не видно. Зато я могла видеть всё и всех. И я увидела. Стоя под душем и смывая обильную пену с волос, я бросила взгляд в окно и увидела моего брата, который шел по дорожке от калитки к беседке. А рядом с ним, чуть ли не в обнимку, вышагивал добрый доктор Игорь Петрович Брусникин. Лица у обоих были радостные, как у закадычных друзей, встретившихся после долгой разлуки.
