Мама немного помолчала, собираясь с мыслями, и начала рассказ.
Седьмая часть, в ней ссылка на все предыдущие.
-- Если тетка Наталья, как ты говоришь, про Велимириху говорила и про её ссору с бабушкой, то причину их неприязни она не могла знать. Велимирихой-то ее не поп крестил, люди назвали. Людмилой она была, да только милой к людям отродясь не бывала. Всё с подковыркой, всё с выгодой, ни поклонится, ни поблагодарит.
С детства она такая гордячка росла, словно не мать её родила, а со звезды упала. Отец с матерью во всём ей потакали, ни в чём окороту не знала.
Отец ее до революции в нашем городе мельницу держал и магазин большой. Всё, что нажил - всё на капризы дочкины уходило. Людмила поздним ребенком была, единственным. Отец её почти в пятьдесят лет женился, к той поре большие связи во власти имел. А матери чуть больше двадцати лет было. Как звали их - я уж и не помню. Родилась Людмила за четыре года до революции, а приданое дочке они запасать начали чуть ли не с первых дней ее жизни. Всё было - и деньги, и украшения, и остальное всё, что положено по правилам. Если бы не пришли к власти красные - может, в Смольный отправил бы дочь учиться, или за какого-нибудь графа выдал. А не получилось. Люди говорили, что в Гражданскую войну он исчез вместе с Колчаком, последний раз его под Тогучином видели по зиме, когда он с обозом через Потеряево озеро переправлялся. И с той поры ни слуху, ни духу. Сгинул где-то по дороге, видно.
Людмила с матерью вдвоем остались. К ним после Гражданской-то приходили из чеки, допрашивали, обыск устраивали - ничего не нашли. Людмила-то маленькая была, с нее и спроса нет, а мать ее долго стращали расстрелом, если не выдаст, где муж скрывается. Только кажется мне, что к тому времени его кости где-нибудь в Саянах истлели уже.
Ну вот, понемногу отстали от них. И знаешь, не бедствовали Людмила с матерью - деньжата водились. Не большие, но в люди ходить не довелось им. Видно, с умом отцову захоронку тратили. Ни с кем дружбу не водили, только с твоей бабушкой Людмила иногда общалась - вроде как подобие дружбы было.
По хорошему-то Людмиле замуж лет в восемнадцать выйти -самая та пора была бы. Да только кто же на свою шею петлю наденет, если все знали, чья дочка Людмила. Может, и не был ее отец никак с Колчаком связан - мало ли народу тогда на дорогах пропало... То волки, то банды... Но слух был, что жив он, за границей - и боялись.
-- Мам, так ему к тому времени лет-то сколько было бы? Семьдесят, или даже больше? Как-то не складывается у меня...
-- Так вот и я о том же, был бы жив - подал бы весточку. И Людмила с матерью это понимали. Понимали и молчали про свою жизнь.
Один раз только Людмила в разговоре с бабушкой приоткрылась. Жалеет мол, что ушли прежние времена и что нет у нее той власти, какую имела бы она при отце. А потом опомнилась - да слово не воробей. И испугалась, что чужим ушам тайные мысли доверила.
Вот с тех пор между ними словно кошка пробежала. А когда Велимир к Людмиле посватался, а бабушка его в драке той спасла - кровь заговорила, Людмила совсем на себя не похожа стала.
Чуть ли не каждый вечер она к бабушке ходить начала - просила ее научить всему, что та знала. Только бабушка всё отшучивалась - дар не веник, в руки не подашь.
В последний раз Людмила накануне свой свадьбы пришла, а когда ей бабушка снова отказала - крикнула: "Ты заплатишь за это!" и ушла.
-- Мама, а разве можно научить человека этим вещам?
-- Можно, только не будет столько сил у ведуньи, если она наученная. По крови этот дар должен идти, или по доброй воле через руку отдан может быть. В тот миг, когда душа ведуньи уже отойти готова - она и передает свои силы тому, кому хочет. Обычно они знают, кому силу вручить, но случаются и недоразумения.
-- Мам, это прямо на сказку похоже. Неужели бабушка ведуньей была? А почему я об этом не знала?
--Ты не замечала просто этого. Вспомни-ка, сколько раз бывало, что бабушка то синяк тебе залечит, то шишку со лба сведёт, то царапину заговорит. Сильно она тебя любила, в последние годы только тебя и лечила от хворей. Да и вообще о её даре знали немногие, не хотела она, чтобы чужие люди к ней обращались.
Поставь-ка, дочь, чайку - вроде бы полегче мне стало. Давай ужинать.
Продолжение здесь.