В степи жили два отшельника – Васумен и Спетамен. Ютились каждый в своей хижине, и разделяло их расстояние в полных три дня пешего ходу. Васумен прежде был известным магом, посвященным в великие таинства Земли, Воды и Небес, про таких говорят – “руки медом моет”, – мол, негоже хранителю солнечных тайн мыть руки простой водой. Приходили к Васумену за советом владыки и воители со всей степи, слов его слушались, а если Васумен не желал разговаривать со знатным гостем, любой его взгляд, жест, вольный или невольный считали знаком свыше и указанием верного пути.
Спетамен, напротив, жил тихо, никого к себе не подпускал, подолгу постился и медитировал. Никаких тайн он не ведал, и советов никому не давал. Раз в полгода только Васумен нарушал его одиночество. Он приходил к его хижине и приносил с собой немного кумыса. Отшельники садились друг против друга и предавались беседам. Беседовали, бывало, от заката до рассвета – Спетамен боялся разучиться говорить от долгого молчания. Он ворочал языком со все большим трудом, и голос у него был хриплый, и трескучий, как умирающий очаг. С каждым годом взгляд Спетамена притуплялся, бледнел, мудрец уже с трудом мог поддержать разговор и порой пускался в совершенную болтовню. Всякий раз, собираясь к нему, Васумен сомневался, увидит ли он своего знакомца живым. “А может… зря я к нему хожу? – думал он, надевая заплечный мешок – может мне и самому остаться здесь, в одиночестве? Нет, Спетамен умнее меня… он-то сам ко мне не ходит. Не нужно ему это”.
И когда шел по степи, и когда спал под открытым небом, он рассуждал так: “Неужели я привязался к нему? Я… что… без него не могу? Для того ли я ушел от магов, для того ли удалился в степь, чтобы прерывать свое одиночество бессмысленной болтовней? Нет… нужно вернуться. Есть только я и Господь. Больше никого не надо”.
И все же, просыпаясь, он шел не на восток – в сторону дома, – а на закат, – к Спетамену.
И на этот раз он не повернул назад, и прошел весь путь до конца.
Но что-то изменилось. Он, к удивлению своему, увидел возле жилища Спетамена стреноженного коня.
Едва откинув полог хижины, Васумен зашатался, убитый ароматом, – жарили баранину. Много лет он уже не вдыхал подобных запахов, и был беззащитен перед ними, как беззащитен узник в каменных шахтах перед свежим воздухом.
Все жилище Спетамена было пропитано этим чудным запахом, вокруг стало чисто и светло, а у дымохода висели освежеванные тушки сусликов.
Обитатель жилища сидел на земле, скрестив ноги на степняцкий манер. Весь он разрумянился, подобрел, глаза его блестели довольством и сытостью. “А ведь Спетамен совсем не старый, – вдруг подумал Васумен, – он просто голодом себя морил…”
– Это все мерещится мне? – пробормотал маг растерянно.
– Нет. Все это есть, как ты и я! – улыбнулся Спетамен. – Я и забыл, что ты должен прийти.
– Забыл? А откуда все это? Ужель с небес снизошла на тебя такая благодать?
– Может, и с небес… – Спетамен кивнул на блюдо, стоявшее подле очага. На нем дымилась пряно баранина. – Угощайся!
– Я не… откуда это все? – снова спросил Васумен.
– Друг принес.
– Друг?
– Да, друг. Знаешь, мудрый Васумен, я ведь почти достиг… Просветления… я жил так, чтобы дни не отличались друг от друга… я просыпался по утрам, молился, шел к колодцу за соленой водой. Потом я ел, посещал отхожее место, пристегивал к поясу лук и шел на охоту – усердному святожителю ведь охота не возбраняется.
Остаток дня я проводил в молитвах и размышлениях. И постепенно мне стало казаться, что, когда я размышляю, я в то же время иду к соленому колодцу, и ем, и опорожняюсь, и охочусь, и сплю, и просыпаюсь, и рождаюсь, и умираю. Утро, вечер, день и ночь перестали для меня быть, вся моя жизнь, всякое деяние и недеяние стало единым целым, все прожитые годы умещались в одно мгновение. И самые рождение и смерть тоже были чем-то одним, непрерывным, и я не мог родиться, не умерев, и умереть, не родившись. Понимаешь? Не понимаешь, наверное, брат Васумен. Для этого нужно долго молчать. А я, как ты знаешь, долго молчал. Я стал ощущать себя каждой былинкой в степи, каждой каплей воды, каждой крупицей соли, что оседали на дне моего бурдюка… я был всем миром, от начала и до конца, проживал каждый день каждым существом, каждым порывом ветра, камнем, горой, ручьем… а знаешь, что стало потом, брат Васумен?
– Нет… – хрипло ответил маг.
– Змея. Меня ужалила змея. И тотчас все рухнуло. Я был опять всего лишь я, больной, жалкий, слабый, скорченный на обрывке воловьей шкуры в своей жалкой хижине. Я был не “вчера” или “завтра”, а именно “сейчас” в мгновение, когда яд выворачивает мои внутренности. Ты понимаешь меня?
– Да. Я… я понимаю.
– И я молил о смерти кого угодно – богов, степных зверей или свою собственную хижину. “Обвались, – просил я ее, – рухни на меня и раздави. Лишь бы этого больше не было”.
Но смерть ко мне не пришла. Человек проезжал мимо, полюбопытствовал – заглянул в мою хижину и, увидев мои страдания, решил помочь. Он оказался умелым знахарем – поставил меня на ноги, выкормил, выходил, как больного ребенка выхаживает мать. Я спрашивал, как его зовут, а он отвечал только “друг”. Вот, я его и стал звать Другом.
– Он… все это он тебе принес?
– Да. Он заботливый – говорит, что я очень слаб и мне нужен отдых.
Васумен вздрогнул при этих словах.
– А ты… ты что, больше не следуешь умеренности?
– Умеренности? – Спетамен неопределенно хмыкнул. – Пожалуй, нет.
– Что же… а молитвы?
– Я молюсь. Не так часто, как прежде…
– А Друг? Где он сейчас?
– Рядом, – улыбнулся Спетамен, – конь его здесь. Он часто гуляет. Пешком.
Тут же полог хижины зашевелился, и через порог переступил человек, невысокого роста, пожалуй, невзрачный, с жиденькой русой бороденкой, в красивом кафтане и широких синих шароварах.
Он встревоженно взглянул на Васумена, но, увидев благодушие на лице хозяина, успокоился:
– Друг мой, позволь тебя спросить, кто этот мудрый и величавый господин? – спросил он.
Спетамен хотел было ответить, но Васумен его перебил:
– Я рыба из реки.
– Не видел я здесь рек, – хмыкнул незнакомец, усаживаясь возле очага. – Я гулял по степи и прочитал по травам, что у нас гости.
– А ты кто таков? – спросил Васумен холодно.
– Я? Друг, о мудрый Рыба-из-реки.
– Откуда ты?
– Мой род кочевал неподалеку, а я охотился на зайцев и заплутал…
– Далеко же ты ушел от своего рода, Друг. Тут на много недель пути нет пастбищ, и только пять колодцев.
– Степь меня обманула. Я долго скакал, пока не вышел к хижине. При мне был только конь…
– Один конь? – улыбнулся Васумен. – Какой же степняк идет на зайцев в одиночку, да еще с одним конем?
– Глупый степняк, – засмеялся Друг. – Потому я здесь.
– Ты вылечил этого отшельника? Зачем?
– Я поговорил с ним. Сквозь бред он поведал мне, что не готов еще умирать. Вот я ему и помог. А что, о Рыба-из-реки, я должен был его убить? Так, быть может, лучше?
– Друг… – не удержался Спетамен, – не сердись на Рыбу-из-реки. Лучше обнимитесь и простите друг друга.
– Быть по-твоему, – кивнул Васумен. – Ну что, Друг, обнимемся?
Лицо Друга слегка вздрогнуло, но он все же пододвинулся к магу и они обнялись.
– Я… за водой схожу, – сказал он торопливо и тотчас вышел.
Спетамен тут же набросился на мага с упреками:
– Ты, видно, обидел его! Посмотри на него! Он спас меня от мучений!
– Он лжет, – вздохнул Васумен. – Каждое его слово пропитано ложью. Здесь никто не кочует, здесь нет пастбищ, пригодных для овец и лошадей.
– Степь меняется, – возразил Спетамен. – Быть может, пустоши отступают, и скоро здесь будут зеленеть луга.
– Будь он степняком, его одежды пропитались бы запахом сыра и лошадиного пота.
– И что?
– Он не пахнет ни сыром, ни потом. Он вообще ничем не пахнет.
– Видно, нюх твой с годами ослаб, раз ты не чуешь очевидных вещей.
– Баранина… она откуда?
– К седлу у него было привязано полбарана…
– Он ее ел?
– Откуда я могу знать? Может, и ел.
– Ты видел, как этот… Друг… ест?
– Я? Конечно, я… – Спетамен осекся. – Что ты хочешь этим сказать, мудрый Васумен?
– Смотри на него. Внимательно смотри, – сказал только маг.
Больше в тот день они не разговаривали.
Наступил вечер, отшельники помолились и улеглись спать в хижине. Друг заснул по-степному – на спине коня, обхватив руками его широкую шею. Спетамен задремал сразу, а Васумен еще долго лежал, вперив глаза в потолок, и обдумывал все услышанное и увиденное. Он ведь не сказал хозяину главного – обняв Друга, он не почувствовал в нем костей.
Утром Друг засобирался на охоту. Васумен увязался за ним.
– У тебя четыре ноги, а у меня две, – сказал маг Другу – оставь коня здесь, уважь святожителя.
– Я желаю тебе только добра, – кивнул тот и расплылся в приторной улыбке.
Когда они отошли на порядочное расстояние от жилища Спетамена, Васумен завел такой разговор:
– А сколько мужей в твоем роду, добрый Друг?
– Изрядно – не меньше сотни.
– А отроков?
– И того больше.
– А женщин?
– Да кто же их считает…
– И все они зовут тебя Другом? – щурясь, спросил маг.
– Кто хочет – тот и зовет. По-разному, конечно, кличут… – отмахнулся Друг.
– Как тебя зовут?
Степняк не ответил.
Они шли какое-то время в полной тишине. Васумен выжидал нужный момент.
– Как тебя зовут?
– Друг.
– Светом солнечным заклинаю, как тебя зовут?
Молчание.
Прошли еще немного, Васумен тихонько, под нос себе стал напевать гимны. Друг, казалось, не слышал.
– Как тебя зовут?
– Друг.
– Землей заклинаю, как тебя зовут?
Друг споткнулся. Васумен поймал его взгляд – испуганный, ненавидящий. Пора!
Маг сорвал с себя все три пояса – синий, зеленый и белый – и хлестнул ими Друга по лицу.
– Как тебя зовут?
Друг упал на землю, заскулил. Тотчас на него посыпались удары. Васумен хлестал его с каким-то особым упорством, ожесточением, пояса со свистом врезались Другу в лицо, оставляя багряные следы.
– Как тебя зовут?
– Друг!
Еще удары.
– Как тебя зовут?
– Друг!!!
Три страшные плети разрезали кожу, вырывая багряные полоски.
– Как тебя зовут? – кричал Васумен.
И тут Друг изменился. Он по-звериному выгнулся, встал на четвереньки, и прошипел свое имя так, как ему следовало звучать:
– Друхш-ш-ш…
Васумен отшатнулся, пояса выпали из его руки – вместе с шипением его обдало волной злобы, осязаемой смрадной мерзости.
Перед магом уже был не степняк в дорогом кафтане, а рыжий змей, огромный рыжий змей, впитавший в себя самую пустошь.
– Убирайся! – закричал Васумен, но голос его сорвался на визг.
Змей тут же скрылся в траве, однако в воздухе еще дрожало его смрадное шипение:
– Друхш-ш-ш.
Васумен оглянулся. Хижины видно не было. Осмотрелся по сторонам – места вдруг стали ему незнакомы. Сперва он двинулся, как ему казалось, на восход, но вскоре оказался на каком-то пригорке, и вокруг, на сколько хватало глаз, простиралась равнина с жухлой, низкой травой и редким кустарником. Уже начиная понимать, что произошло, маг двинулся на закат и вскоре оказался на таком же пригорке, и вокруг была все та же пустошь.
Тогда он сел и погрузился в медитацию. Друхш ползал здесь же, но приблизиться не смел – как и всякое порождение Тьмы, он был слаб при свете Солнца.
Когда же стало темнеть, Васумен начертил на земле защитный круг, собрал побольше сухой травы и мелких веток, сложил в центре круга и с помощью кремня высек огонь. Костерок получился слабый, света его едва хватало, чтобы освящать защитные знаки в центре круга. Васумен закрыл глаза и запел священные гимны.
Друхш стал огромен, словно гора. Он ходил вокруг костра, трепеща жилистыми, мушиными крыльями. Теперь он не был похож на змею, все его тело покрыла густая шерсть, и глаза стали испускать тусклый, неживой свет.
В темноте слышались его шаги – так словно в землю ухали тяжелой дубиной. Васумен запел громче, и тут же за чертой раздался жалобный женский голос:
– К костру пусти! Хоть воды напиться дай!
– Уходи, злой дух. Не место тебе здесь, среди святожителей, – спокойно ответил Васумен.
– Я же вам всем шеи сверну! – прорычал Друхш мужским голосом. – Пусти! Мне этот круг – тьфу!
– Уходи.
– Он сам меня позвал! Я бы не пришел, если бы он не позвал!
– Это ты его ужалил?
– Я! – словно несколько человек разом ответил Друхш. – Но я и сам так одинок! Я – само одиночество!
– Все ты лжешь! Ты хотел смутить его волю!
– Дай воды попить, – снова из темноты донесся женский голос, – я не уйду.
– Уйдешь… еще как уйдешь…
Лишь к рассвету Друхш сдался. Васумен теперь без труда нашел дорогу к хижине Спетамена.
Отшельник встретил его у порога. У него был вполне здоровый вид. Он сидел на земле и, казалось, предавался медитации, но, едва Васумен приблизился, он встрепенулся и, щурясь против солнца, произнес:
– Выхожу сегодня во двор – а коня-то и нет. И следов копыт на земле нет. Странно, да?
Васумен сел рядом. Некоторое время отшельники молчали.
– А ты знаешь, кто твой друг? – спросил Васумен.
– Нет. А мне правда нужно знать, кто он? – улыбнулся Спетамен.
– Он ушел. И больше не вернется.
– Как же не вернется? Вон он стоит!
Васумен оглянулся – вдали, на взгорке, виднелась тень всадника. Конь стоял неподвижно, и седок так же неподвижно вытянулся, вглядываясь в сторону отшельников.
– Ты очень обидел его, брат Васумен. Он не приблизится, пока ты не уйдешь.
– Так он же… – Васумен осекся.
– Мой друг. Я ведь устал, Васумен, очень устал. Я прежде думал, будто что-то понимаю, сидя здесь, посреди степи, но все на самом деле не так…
– Почему он не ушел?
– Ты мудрый человек. Ты сам знаешь ответ.
– Скажи ты. Я хочу услышать это от тебя, – сказал маг.
– Я его не отпустил.
Васумен вскочил и размашистым, злым шагом направился на восток. Больше он никогда не приходил к отшельнику Спетамену.