Лёшка испытал необычные ощущения, слушая Историю «вживую», из уст её непосредственной участницы. Это же совсем не то, что прочитать о ней в учебнике триста лет спустя!
– Да так и жили! Хозяйство захирело, дом упал… Вовсе пропали бы, кабы к старшей не посватался голландский офицер на царской службе. Он у нас на постое кормился – повинность такая на нас была, за грехи батюшкины. Ольге тогда шестнадцатый годок пошёл, зело она ему понравилась! Ну вот, после свадьбы они с нами и жили. Пока Людвиг этот в походах службу справлял, жалованье нам платили. Худо-бедно, нам на всё хватало, мы даже ленты и бусы себе покупали у коробейников. А третьего года, под Нарвой, Людвигу руку вот по сих пор оторвало. Слава Богу – жив остался, а то чтоб мы с двумя лишними ртами делали? Ольга же к тому времени дочерью разрешилась! А через год получил Людвиг откупные от казны за увечие да и укатил в свой Роттердам вместе с бабами своими. Вот и остались мы снова одни с матушкой да сестрицей Ефросиньюшкой – курей разводить да огород насаживать. Ефросиньюшке-то, всё одно, век одной вековать – горбатенькая она у нас малость, вот и не отобрали её от матушки вместе со мной, оставили при ней. Что возьмёшь с убогой? А меня, стало быть, на чужбину, сюда, вот, привезли… Видать, не окупятся грехи батюшкины николи, раз на семейство наше напасти такие кажный год сыплются!
Пока Алёна говорила, Алексей, не таясь, разглядывал девушку с головы до ног, отчего та слегка покраснела, опустила голову, и речь её замедлилась. С непривычки трудно было разглядеть в Алёне что-то по-девичьи привлекательное – очень мешали её далеко не карденовский наряд и этот нелепый платок. Но теперь Лёшка увидел, что лицо её имеет необычайно тонкие и, вместе с тем, вовсе не мелкие черты. Руки были просто красивыми, иначе их не опишешь, что было совсем не характерно для современных женщин, Лёшка это уже подметил. Удивительно белыми и ровными были зубы, что тоже не совсем обычно для аборигенов, особенно два верхних передних, слегка удлиненных и чуть выпирающих, как у англичан. О достоинствах фигуры трудно было судить – она вовсе не просматривалась под абсолютно бесформенным, прямого покроя, свободным костюмом. Разве что в том месте, где у девушек на груди бывают выпуклости, жакет, заметно для Алёны великоватый, некрасиво вздулся и непонятно что под собой скрывал. Лёшка почти подсознательно отметил про себя, что с Лилией здесь и сравнивать нечего, но на людях с Алёной, если приодеть, показаться можно. Росточком, вот, правда, не вышла. Ну, да это даже и хорошо – больше будет на сестру похожа.
– Так ты считаешь, то, что вы попали сюда – это неприятности, наказание для вас?
Лёшка, до сих пор не сталкивавшийся вплотную с местными женщинами, почему-то думал, что им здесь нравится больше, чем дома. Действительно, их здесь кормят, одевают, учат, не заставляют работать до седьмого пота. Здесь столько диковинных для них вещей, которые не могут не понравиться женщинам!
– Неужели тебе за этот месяц так у нас ничего и не понравилось?
На лице Алёны снова появилось испуганное выражение.
– Что вы, что вы, Алексей Васильич, мне здесь всё любо… – торопливо пролепетала она и опустила глаза. – Вот токмо…
– Что только?…
– Токмо скушно без матушки и сестрицы… И непонятно все… и страшно…
– Вот те раз! А чего же ты боишься? И что тебе непонятно?
– Да как же нам, батюшка Алексей Васильич, за души наши не боязно может быть? Оно, понятно, государь наш, Пётр Алексеич, дай Бог здоровья ему на многие лета, за все платить должон, а его душа и Богу, и Отечеству нашему нужна, и заботы у него – не ровня нашим, посему нам и выпало искупать грехи его. Да ить это – наши души, вот и боязно!
– Слу-ушай! – Алексею стало так интересно, что он встал из-за своего учительского стола и поставил стул с другой стороны, поближе к девушке. – Так это получается, что вы все убеждены, будто вас и души ваши дьяволу запроданы в обмен на какие-то услуги царю?!.. Нормальный ход! И кто ж вам всё это сказал?
Алёна попыталась чуть отодвинуться от касавшихся её Лёшкиных колен, но её стул упёрся в другой такой же, стоявший за соседним столом.
– Да как же не так, батюшка? Об сём и на Москве все ведают! И в церквах на всякой службе поминают, что пришествие Антихристово близится, и уж апостолы его миру явились в обличье человеческом и шабаш свой на реке Воронеже справляют, и души к себе христианские залучают, и народ диковинами всякими невиданными прельщают… А теперь, вот, мы и сами во всём уверились!
– Да-а! – протянул Лёшка, встал со стула, налил в стакан воды и залпом выпил. – Заставь дурака богу молиться!..
– Чего сказать изволили, Алексей Васильич?
– Да это я так… о своём… Слушай, Алён, а если я лоб перекрещу, ты поверишь, что я – не сатанинское отродье?
– Так ить вы, Алексей Васильич, я чаю, тоже в тенета его не своей волей попали и не ведаете о том? Я ж на вас зла не держу, а токмо благодарствую вам безмерно за доброту вашу!
– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Лёшка себе под ноги и заходил по кабинету из конца в конец.
Целых пять минут Алёна сидела мышкой на своём стуле и ждала, пока её благодетель успокоится. Наконец, Алексей резко остановился, ещё несколько секунд о чём-то поразмышлял, несколько раз проговорил вполголоса «Так-так так!» и занял свое место за столом.
– Хорошо, Алёна свет Игоревна! Ты смирилась с тем, что душа твоя запродана дьяволу и обратной дороги для тебя, во всяком случае – в этой жизни, нет?
Алёна растерялась, но, подумав, спокойно ответила:
– На все Божья воля!
– Правильно! Молодец! Именно – на все божья воля! Понимаешь – на всё! То есть, ты согласна с тем, что всё, что ни делается – всё делается только по его воле? Согласна?
– Истинно…
– Стало быть, всё, что ни делается – всё к лучшему! Так или не так?
– Неисповедимы пути…
– Его-то пути неисповедимы, но раз ты уже на этом пути, значит, на то – его воля?
– Истинно, так, батюшка!
– Значит, всё, что с тобой здесь ни случится, угодно богу? Так?
– Выходит, так…
– Значит, если ты будешь противиться тому, что тебе велят здесь делать, ты пойдешь против бога? Так?
– Ой, чтой-то запутали вы меня, батюшка, не пойму я…
– Да что ты заладила – «батюшка», «батюшка»! Какой я тебе батюшка? Батюшка, вон, в церкви служит!.. Ну, так вот… Слушай меня внимательно: я, Алексей Васильевич Игнатьев, семнадцать лет назад крещённый в православной вере, действительно являюсь посланником дьявола и пришёл по твою душу! А раз так, то ты с сегодняшнего дня… Эй, ты чего?.. – Лёшка осёкся, увидев, какой ужас вместе со слезами рвался наружу из широко распахнутых серо-зелёных глаз. – Алёна! Я же тебе не велел реветь!
Алёна сложила ладони лодочкой и прикрыла ими распухающий носик.
– Да как же, батюшка, мне не плакать… – приглушенно прохныкала она из-под ладошек. – Я, чай, не кажин день с дьяволовыми слугами разговоры разговариваю!.. Боязно мне… Отпустили бы меня… в монастырь хоть…
Алексей вконец рассердился.
– Теперь «кажин» день будешь со мной разговаривать! И попробуй мне только не сделать того, что велю! В миг в «неспособные» определю! Я из тебя человека сделаю! Ты у меня узнаешь, почем фунт веников! – Лёшка вскочил и заходил по комнате, не обращая внимания на реакцию Алёны на свой «грозный рык». Он не заметил, как стал подражать интонациям Шестова, когда тот кого-нибудь слегка пропесочивал, и даже повторять его выражения и присказки. – Ишь ты, чего удумала – в монастырь! Лёгкой жизни захотелось? Щас, всё брошу!.. Кармелитка, тоже мне, выискалась!.. А лаптем щи похлебать – слабо? Вот скажу батюшке, чтобы он на тебя эту… как её… епт… епитимью… ага, на тебя наложил… Ты чего в колени уткнулась? Ты меня слушай, внимательно!
Алексей подошёл к согнувшейся девушке и попытался за плечи приподнять её от колен. Когда это ему удалось, он с удивлением увидел, что Алёну разбирает смех, и она изо всех сил пытается сдержаться. Вернувшись за стол, он стал смотреть на неё и ждать, когда закончится приступ.
Минуты через полторы Алёна успокоилась, хотя губы свои так и не смогла вернуть на место, отчего на щеках её четко обозначились две неглубокие ямочки. Не спрашивая, она взяла со стола стакан и отпила из него воды.
– Что, крыша поехала? – набычился Лёшка.
– Ась?
– Чему смеялась, спрашиваю? Я что тебе смешного сказал?
Алёна глубоко вздохнула, посмотрела в угол, где, по её мнению, должен был размещаться иконостас, перекрестилась меленько и прошептала что-то вроде «Прости меня, Господи, грешную и недостойную!», потом сложила на коленях руки, опустила глаза и проговорила смиренно:
– Прощения вашего прошу, батюшка Алексей Васильич! Не со зла я… Да токмо и у вас не получается злым быть… Добрый вы, и никакой не слуга дьяволу…
– Что значит, «не слуга»? Говорю тебе – слуга!
– А вот и не слуга!
– А вот и слуга!
– А вот и не слуга!
– А вот и слуга!
– А вот и не слуга!
– Спорим?
– Ч… ч… чего, чего?
– Хочешь, докажу?
– Как это?
– Ну-у… покажу тебе что-нибудь такое, чего ты никогда не сможешь сделать.
Алёна снова вздохнула и посмотрела на Алексея уже как на неразумное дитя. Улыбка сошла с её губ, ямочки исчезли, а лицо стало грустным.
– Да Бог с вами, Алексей Васильич! Я много чего не умею, дык что ж теперича, кажного, кто удивит меня, слугой дьявола признавать? Эдак, вокруг ни одного честного христианина не покажется!
То, что девчонка не глупа, Алексей понял давно, но только теперь заметил, как впал с ней в ребячество и ему стало стыдно за глупую попытку запугать её.
– Ну, ладно! – сказал он, посерьёзнев. – Заигрались мы тут с тобой в бирюльки. Давай, лучше делом займемся!.. Вот, видишь эту книжку?
– Чать, не слепая, вижу!
– А буквы в ней видишь?
– И буквы вижу!
Лёшка посмотрел на девушку внимательно. На книжку она смотрела без особого любопытства, без напряжения.
– Тогда, может, знаешь, что это за буква?
– Знаю. «Вёдро».
– Что, и слово сможешь прочитать?
– Которое?
– Вот это!
– Могу. «Вес-на». И дале – «Весна пришла, и снег растаял». Буквы мудрёные, но понятно всё…
– Ну, ты даёшь!
– Чегось?
– Ты какого… Хм… почему мне голову морочила, что неграмотная, читать и писать не умеешь?!
– А вы и не спрашивали, Алексей Васильич! – хитринка вместе со смешинкой неосторожно брызнули из глаз и снова пропали, уступив место виноватому выражению на лице.
– Ну, знаешь!.. – У Алексея в зобу дыханье спёрло. – Тут же русским языком написано: «Неграмотная, чтению, письму и вычислениям не обучена»! Это как же?
– Алексей Васильич, миленький, не сердитесь, повинюсь я снова перед вами! А токмо, ежели об сём кто проведает, вышлют матушку мою далече, а то и в крепость запишут, а то и живота лишат! Не можно мне открыться никому, токмо вам, вот, решилась… Добрый вы!
– Что ты заладила, как попка – то «батюшка», «батюшка», то «добрый», «добрый»! Ты скажи, что делать мне с тобой теперь? У грамотных другая программа.
– А вы не сказывайте никому про меня! А меня будете другим наукам учить. Я хваткая!
– Да уж, можно догадаться… Но тогда тебе не в поле-огороде работать надо, а… хотя бы на сборке в цеху… или в больнице.
– А что, коли и огород? Дело привычное! Вы об сём не печалуйтесь!
----------------------------------------
Всё же, посоветовавшись с отцом, бригадиром сборочного цеха на строящемся и уже частично работающем заводе, Алексей нашёл Алёне более квалифицированную и интересную работу. Но только теперь в его душе поселился какой-то раздрай, и он никак не мог понять, что было этому причиной. Когда он на следующий день, порезав палец, пришел в больницу на перевязку, то встретил там Лилию.
– Привет!
– Привет!
– У тебя, говорят, новая ученица появилась?
– Ну да, закрепили, вот…
– Красивая?
– Кто?
– Да ученица твоя?
– Ну… не уродина, вроде бы. Маленькая только…
– Ну, и ты не такой уж великан!
– Какой есть…
– Нравится?
– Кто?
– Господи, да ученица твоя!
– Ничего, способная.
– Я не о том…
– А-а… Не-е… Она ж моя прапрапрапра… в общем, родственница дальняя.
– С чего ты взял?
– А у неё фамилия – Игнатьева, как и у меня, и отец её – родом из Нижнего…
– Болтун! Ладно, показывай свой палец!
Идя с перевязки по городку, Лёшка поймал себя на мысли, что чего-то не хватает. Или не хватало. Что-то должно было произойти, но не произошло. Палец? Да нет, не палец, другое. Лёшка пытался вспомнить, чего он с утра не сделал или сделал не так. Вроде всё по плану. Палец, конечно, беспокоит, но это мелочи, он на левой руке. Тогда что, почему в душе такой дискомфорт? И только придя в свой кабинет и увидев на столе Лилькину фотографию, которую тайком сделал профессорским «поляроидом», он понял, в чём дело. Сегодня, когда во время перевязки он касался Лилии, его не било током. Нельзя сказать, что он оставался равнодушным к прикосновениям девушки. Нет, ему было приятно, но тех восторженных ощущений, которые он обычно испытывал при подобных контактах, сегодня не было. Интересно, почему?
----------------------------------------------------
Поздравляю моих читателей и подписчиков, а также всё прогрессивное человечество со знаменательной датой - 153-й годовщиной со дня рождения нашего великого соотечественника, гения, слегка опередившего время, но не упустившего его - Владимира Ильича (Ульянова) Ленина!
--------------------------------------------------------------------------
Подписывайтесь, друзья, – и тогда узнаете, с чего всё началось! Подписался сам - подпиши товарища: ему без разницы, а мне приятно! Не подпишетесь – всё равно, откликайтесь!
-------------------------------------------