Мы в Москве любим поговорить. И чтоб в этой обширной говорильне я не имел успеха! Не может быть! Я сумею подделаться и к тузам и найду себе покровительство, вот вы увидите. Глупо их раздражать -- им надо льстить грубо, беспардонно.
Пьесы Островского наивны, философия Глумова из знаменитой пьесы "На всякого мудреца довольно простоты", наивна и банальна для сегодняшнего хипстера. Но странное дело: московская тусовка живет именно по его заветам:
Не рассуждать, когда не приказывают, смеяться, когда начальство вздумает сострить, думать и работать за начальников и в то же время уверять их со всевозможным смирением, что я, мол, глуп, что все это вам самим угодно было приказать. Кроме того, нужно иметь еще некоторые лакейские качества, конечно в соединении с известной долей грациозности: например, вскочить и вытянуться, чтобы это было и подобострастно и неподобострастно, и холопски и вместе с тем благородно, и прямолинейно, и грациозно. Когда начальник пошлет за чем-нибудь, надо уметь производить легкое порханье, среднее между галопом, марш-марш и обыкновенным шагом.
Разве с тех самых пор что-то поменялось? Ничего, язык стал другим...
Сейчас бы это прозвучало так:
Братан, реально, блин откинулся со шконки, когда мой ботан, тот еще Чубайс, острит...
На знаменитом портрете Перова, который нынче находится в Третьяковской галерее, основатель русского национального театра Александр Николаевич Островский изображен облаченным в чуйку.
Однако чуйка считалась в свое время принадлежностью туалета купеческого и мещанского сословия («В толпе снуют чуйки с петухами и утками под мышкой», - напишет позже Чехов).
А будущий автор пьес о купеческом быте вышел из духовного сословия. Его отец - потомок костромского протоиерея лишь в чине коллежского асессора был удостоен потомственного дворянства. Мать Островского была дочерью простой просвирни и вдовой пономаря.
Что осталось от просвирни в наше время? Судя по черствости просфор в церкви, ничего.
Лишь только после того, как семья переезжает, как бы теперь выразились, на постоянное место жительство в Замоскворечье, ее быт и уклад тесно связан с этим с одним из поэтичнейших уголков старой, купеческой, Москвы, где в 1823 году и родился Островский.
Так что чуйка на нем не случайна. Его первая пьеса – «Банкрот» или «Свои люди – сочтемся» - впервые вывела на русскую сцену представителя того самого сословия, которому предстояло сыграть одну из видных ролей в пореформенной России. Или, как бы сказали сегодня, нового русского. Простого, порой малообразованного, но почувствовавшего вкус к жизни - купчину, вчерашнего крестьянина, но уже хозяина. Покуда это – персонаж скорее комический. Но в основе комизма не безотрадная на грани сатиры язвительность Салтыкова-Щедрина или хохот сквозь рыдания Гоголя, а жизненная драма, исполненная сарказма, но и доброго юмора.
Преломление старого уклада в новом, деревенской среды в городской, русского в европейском: «Потеряв русский смысл, они не нажили европейского ума… и вот, они растерянные и испуганные висят между тем и другим, постоянно озираясь, чтобы не отстать одному от другого, а всем вместе от Европы относительно прически, костюма, экипажа и т.д.».
После успеха в писательских кругах и запрещения пьесы к постановке по резолюции Николая I («Напрасно печатано, играть же запретить…») Островского на недолгое время перетаскивают в свой круг славянофилы. Но «адская скупость» Погодина, редактора журнала «Москвитянин», вскоре приводит его к «Отечественным запискам» Некрасова.
Островский пишет “Снегурочку”:
Мама,
Слыхала я и жаворонков пенье,
Дрожащее над нивами, лебяжий
Печальный клич над тихими водами,
И громкие раскаты соловьев,
Певцов твоих любимых; песни Леля
Милее мне. И дни и ночи слушать
Готова я его пастушьи песни.
И слушаешь, и таешь...
Ну разве не очаровательна "Снегурочка"?
Да, большое семейство, а Островский был отцом семерых детей, заставляет его трудиться на поприще драматургии в поте лица. И конечно не все его пьесы непререкаемый шедевр, а скорее дань пустому кошельку или даже потакание не всегда притязательному вкусу публики, не малая часть которой и составляло московское (в Санкт-Петербурге пьесы Островского такой популярностью, как в Москве, не пользовались) купечество.
Умер Александр Николаевич Островский 14 июня по старому стилю от грудной жабы или стенокардии в 1886 году в Костромской губернии, в имении своих родителей. Но и поныне без него немыслим репертуар каждого уважающего себя театра. А по его лучшим пьесам наравне со словарем Даля можно изучать историю живого великорусского языка и историю русского костюма 19 века с его непременным аксамитом, твином, поддевками, поневами, сибирками и чуйками.
Но и по сей день Островский - луч света в темном царстве современной драматургии.
А вы говорите: Бузова, Прилепин, Серебренников, Богомолов, Поляков, Бутусов?!
Да тьфу на них!
Островскому 200 лет, а этих уже забыли!
