(Фашист на трассе, щи в печи, пашут на лошади)
Годы стали потучнее, посвободнее с деньгами. И от жиру зародилиcь ме
гапроекты. Посиделки на острове, Игры, Мундиаль… Элитные начальники в телевизоре “держали кулаки” за право это всё организовать на подвластной им территории.
И только старики помнили, чем это кончилось в 80-е годы, да бизнесмены почуяли новые гигантские поборы в добавок к невиданным в мире налогам, кредитным процентам, взяткам и откатам.
Вторая моя поездка была на девятке – жизнь в столице налаживалась, рядовой учитель мог запросто купить машину. Шоссе Москва – Рига разбито до неузнаваемости, машин почти
нет, даже фур.
До сих пор не пониманию, наяву ли это было. Километров за 200 до Великих Лук на пустынном разбитом шоссе стоит на обочине фашист – голосует. Молодой, узкоглазый, скуластый, обветренный – в натуральной форме солдата вермахта, с пилоткой. Сопляк, совсем школьных лет.
Опыт у меня в общении со шпаной какой-то есть, торможу: «Ты чего, куда?» – говорю. – «Поехали». – «Да из детдома Чувашского, его закрыли, комнату вроде дали, да отняли». – Едет в Питер, там кто-то из друзей. – «А форма?» – «Да немцы прислали, как гумпомощь что-ли, мы разобрали – добротная ткань, крепкая, тёплая – в лесу можно спать даже на земле». – Так автостопом и едет. Просит денег.
– Нету, конечно, у меня денег. Просит перекусить – нету у меня еды. Предлагаю со мной ехать в деревню – там поможет по хозяйству кому – накормят… «Нет...» – «Вот есть десятка – а что ты на неё купишь?» – «Чай», – говорит.
Довёз его до ближайшей стоянки с фурами, высадил на волю случая. Но предупредил на дорогу, что сегодня 9 мая, народ здесь всё простил, но всё помнит. Хоть бы пилотку снял. Вот и за Невелем сельские дороги. Ехать можно. Девятка – машина крепкая.
Чувствую, начинаю блуждать. Спросить бы местных. Вот живая деревенька. В огороде семья – от мала до стара. Собрались вокруг коняшки – тот с плугом. То ли умоляют, то ли бьют. Некрасов прямо, из школьного учебника. Значит, топлива совсем нет. Ну как я к ним выйду из московских жигулей чего-то спрашивать?
Нашёл магазинчик. Там расспросил, сказали, что километров двадцать по лесным дорогам – и будет Мякинчино. В трёх-четырёх домах ещё живут. Старики встретили радушно, у них ещё гости – родня из Белоруссии. Пригласили в дом, там стол. С хозяином – в баню. Разговорились старики.
Хозяйка признаётся со вздохом, что не сразу наших кормить-то начали. Но и немцев хлебом-солью не встречали. Я вспомнил заметки Даниила Сысоева против староверов Рогожки, которые хлебом-солью встречали Наполеона. Школьник белорусский поводил по окрестным местам, показал остатки землянок, окопы. У Бацьки живётся всё
же полегче. Старик-хозяин пробовал здесь в больницу лечь – никак. Деньги огромные. Едет в гости к белорусской родне. – Там наши сограждане имеют все права как местные. Бесплатная больница, три недели, операция, уход, питание. Даже бинты и простыни не надо свои приносить. В печи томятся щи, рыбка…Хлеб свой. Памятник ухожен, свежий песочек, ограда покрашена, табличка с именами не ржавеет.
Про печку впечатление особенное. Это не отопительное устройство. Это
Центр жизни. Наверху росла детвора, отогревались старики. От соседей – белорусов перешла традиция печного Огня. Если в доме гасла печь, её никогда не разжигали ни спичками, ни трением, ни химией. Шли к хорошим людям, иногда в другую деревеньку, брали угольки в горшочке, укутывали тулупом – и к себе. Огонь у них – как родная кровь, живой, свой…Это был Добрый Огонь. Но бывал и Злой. – Уничтожающий и мстящий. Тысячи семей по стране в XVII веке просто заживо сожгли себя, не желая мириться с церковными реформами.
Хозяйка говорит, на празднички приходит на могилку, помолится за них всех.
В доме иконостас, лампадка. Может, говорю, панихидку заказать – батюшка приедет из храма. Молчат. Вспоминаю, что храм ближайший видел в городе, больше не было на всем пути…А это из интервью с Агафьей Лыковой – отшельницей из Сибири. «А какой веры ваш Путин?» – спрашивает. – «Никонианской?
Лучше бы християнской…»