Второго января с утра позвонила Лада.
Два года она работала в заводоуправлении в кабинете на одном этаже с Палычем. Девушка была скромная, ответственная и хорошо воспитанная. Лизе нравились такие. А светло-русая коса добавляла ей очарования. Познакомились на кооперативной вечеринке «плюс один». Сблизило их неприятие крепких напитков. Там была в основном водка и ей подобное по градусам, а Лиза и Лада пили соки. На этой сладкой волне познакомились и пообщались. На прощанье обменялись телефонами. Потом она с помощью заведующей достала редкое лекарство для родственника девушки, чем заслужила, как та выразилась, вечную благодарность. И так получилось, что два года о новостях в управлении узнавала с двух сторон: с подачи мужа, а так же из разговоров с Ладой, не очень частых, но регулярных. Было порой забавно слышать от мужа, что Лекомцев пошёл на повышение, а замдиректора женился в третий раз, и знать, что это ей известно. Когда назвала имя третьей жены начальника, ввела мужа в ступор. Долго добивался, откуда информация, но она только смеялась. Ну, и на душе было спокойнее от того, что ни разу не услышала от Лады, чтобы Палыч с какой-нибудь дамой ходил в столовую или в курилке зависал.
Но, видимо, всему приходит конец.
Лада позвонила и, заикаясь, спросила, правда ли, что они с мужем развелись. Лиза удивилась и ответила отрицательно.
– Но я узнала, что ваш муж друзьям рассказал, что подали заявление на развод. Что он месяц живет у мамы, а после праздников будет метка в паспорте о разводе.
– Нет, Лада, никакого заявления не подавали. Просто раз в год в декабре переселяется временно к матери. Наверное, от меня отдыхает. Паузу взять всегда полезно. Но тридцать первого неизменно встречались, мирились, и наши отношения становились даже лучше…
– Но Ирина Поздеева – подруга Инги была в Новый год у Вахрушевых и сказала мне лично, что там был Павел Павлович и серьёзно говорил о разводе. И вы помните Вику из планового отдела? Безусловно, видели на кооперативе. Девушка под тридцать. Высокая. Светлые длинные волосы. Чаще других к микрофону выходила петь.
– Помню. И что?
– Так Палпалыч, сказали, весь вечер в коттедже с ней зажигал, а потом, – она всхлипнула, – провел ночь.
– Даже так?
– А вы, правда, ничего не знаете?
– Теперь знаю. Спасибо.
– Но я бы …ни за что не сказала, теперь чувствую себя, как …преступница. Кляузница…
– Успокойся! И перестать выкать! Мы сто лет на «ты»!
– Это от волнения, Лиза!
– Еще раз говорю. Успокойся. Чему быть, тому не миновать.
– Значит, вы теперь точно разведетесь? Но у вас такая семья! Такие умные дети! Катя скоро вуз окончит.
– Лада! Прекрати причитать, хорошо? Я отключаюсь. До свидания!
– Прости меня, Лиза! – успела ещё уловить последние слова и без сил рухнула на диван. Лежала, обняв подушку, и никак не могла сосредоточиться. «Сейчас. Я сейчас… – говорила себе. – Всё сделаю... сделаю...» Но что надо было, никак не могла вспомнить. Наконец, схватила телефон и дрожащими руками стала искать нужный номер. Когда ответил приятный, полный внутреннего достоинства голос Инги, поздоровалась, представилась и, стараясь думать только об одном вопросе, поздравила хозяйку с праздником. Ответил уже совершено другой голос, а Лада продолжила: «Надеюсь, вы хорошо отметили Новый год. У меня тоже всё отлично. Скажите только, как ваша дизайнерская летняя кухня».
«Ах, кухня!» – напряжение в голосе Вахрушевой исчезло и, смеясь, рассказала о том, что мужики подшофе, как дети: подсмотрели в Интернете и решили повторить эксперимент: сунули в пластиковую бутылку маленькую петарду и подожгли, после чего бутылку разорвало. Сказала о том, что все получили нагоняй, но ничего страшного не случилось, в кухне всё на месте. Лиза поблагодарила, пожелала хорошего отдыха и отключилась. Потом долго сидела, качаясь на диване, и приговаривала вслух: «Вот почему живое дерево в спальне за полгода почти все листья скинуло. Ни поливки, ни удобрения, ни смена земли – ничего не помогло. Цветы чувствуют лучше, чем люди. …Лучше, чем люди…» Снова, но уже медленно, как тяжелобольная, потянулась за телефоном.
– Катюшка! – выдохнула, наконец, дозвонившись, – папка-то ваш …это самое… мне изменяет.
– Что? – воскликнула дочь. – Говори громче, мама, плохо разбираю слова! Как у тебя дела? Всё в порядке? Ты уже на работе?
– У меня будет ночное дежурство.
– Мама! А ты себя этими дежурствами не …надорвёшь? Такое впечатление, что только ты работаешь в аптеке ночью!
– Нет! Что ты! Всем достаётся. Но ведь за это и платят больше.
Говорили о бытовых вещах, а в это время всё тело било мелкой дрожью. Наконец, ответив ещё на пару вопросов, ровным голосом, что ей это стоило, знала только сама, передала Кате слова Лады.
До обеда тем же ровным голосом сообщила новость самым родным и близким людям, рассчитывая на моральную поддержку, ведь сообщение Лады буквально сбило с ног, и сразу все эти шмотки в шкафу, спиннинги по цене женской шубы и приступы откровенного скупердяйства показались детскими игрушками в сравнении с тем, что случилось.
Но реальность рассеяла её ожидания. Катя, выслушав всё, с прямотой неповзрослевшего подростка заявила, что всё это – чушь на постном масле, что отец у них классный и никогда не давал повода, а что болтают разные секретарши, возможно, от зависти. Сами хотят иметь такого мужа, а он давно и прочно занят. Миша, подумав, сказал, что верить на слово никому сейчас нельзя, что живем в век обмана и манипуляций. Нужны неопровержимые доказательства, а без фактов ему некогда сотрясать воздух, потому что набрал на каникулы очень много работы. Тамара вроде сначала поверила, но потом сказала такое, от чего на душе стало ещё горше: «Ты прости меня, Лиза, но твой Тюлень, ты смеялась, что так втихушку называют на работе, так твой Тюленев кроме родной матушки и своей семьи никому не нужен. Пойми, чтоб завести молодую любовницу, надо сначала пузо подобрать, завести машину покруче и кошелёк потолще. Кого он там соблазнил? Вот молодой был – ничего, огонь любви в глазах, а сейчас, ты бы сама на месте той девки не польстилась. Только без обид».
А обида осталась. Выходило, для какой-то левой бабы он не подходит, а ей, Лизе, и такой сойдет. Хотя обижаться на Тамару, как на летнее ненастье! Налетела туча, вымочила до нитки, а солнце тут же высушило.
Маму волновать не стала, сказала только, что после ссоры одна встречала Новый год, а Палыч у друзей за городом. Мама почему-то не удивилась, и вместо слов сочувствия сказала: «Ну, и ладно! От готовки отдохнула. Много ли тебе одной надо? Пара ложек салата да кусочек курицы из духовки». И вдруг вспомнила студента – квартиранта, который один год жил в угловой, бывшей бабушкиной комнате: «Вот ведь судьба! С таким славным пареньком развела! А стал бы он твоим мужем, всё было бы по-другому».
Напарница Галина, подумав, сказала, что в семье всякое может случиться и только надо не рубить с плеча, что нужно разузнать подробно и помнить, что на каждую лошадь есть своя упряжка, а на каждую паршивую собачонку – свой дрын. «Даже если у него кто-то появился, то ненадолго. Как объявилась, так и отчалит! А я помогу! - и заговорщески добавила. - Знаю одну удмуртскую деревню. Там сильная бабка-знахарка живёт, вмиг любовницу отвадит!»
А позже, понимая, что станет походить на мазохистку, если позвонит свекрови, но остановиться уже не могла. Рассказав новость, ждала гневных слов, по-типу: «Сама виновата! Надо было мужа крепче любить и уважать! В измене всегда виноваты двое, а не один!» Но свекровка только поинтересовалась, насколько женщина моложе сына. «Лет на шестнадцать», – последовал ответ. Мать мужа тяжело вздохнула и отключилась.
Переговоры по телефону, чувства, вызванные словами Лады, реакцией родных и подруг, снова обездвижили Лизу. Лежала, смотрела на светильники на белом потолке и не могла заставить себя встать. А это надо было сделать, ведь Палыч мог вернуться, и как-то надо было вести себя, о чём-то говорить, накрывать на стол, варить на пару манты, …просто жить, но КАК после такой новости, после того, как сообщила всем, не в состоянии самой справится с бедой. …Разболтала, дура! А раз они знают, надо что-то решать, что-то делать. Так оставлять нельзя! А про развод Катя заявила, что это – последнее дело. Горячо говорила, как всю жизнь гордилась дружной семьей, что в классе больше половины были безотцовщиной, а ей даже в страшном сне не могло привидеться, что родители разошлись, что самая огромная ценность на свете – это полная семья, и она не никогда не поймет маму, которая, поверив сплетням, может лишить её главного богатства в жизни – семьи.
Слова дочери снова и снова упрямыми молоточками бились в голове, отдавались болью в висках. Задавило сердце, да так, словно тяжелую толстую деревянную столешницу навалили на грудь. И дерево давило, давило, и пережимало легкие, трахею, горло. Не могла пошевелиться, дотянуться до телефона, хоть ощущала, что струя воздуха, входящая в неё, истончается с каждым вдохом, и вот уже стала такая тонкая, как муслиновая нитка бабушкиного клубка…
Ускользающим сознанием обратилась к Богу. Говорить не могла, только подумала о том, что ещё не видела внуков, что нужна детям. «Господи, спаси меня…» – обратилась мысленно. А мысли текли все медленнее и медленнее. Вдруг что-то коснулось её.
Белый котенок прыгнул на грудь и свернулся сначала клубочком, а потом стал копошиться, словно искал удобное положение. И пока шевелился тёплый мягкий непоседа, воздушная нитка стала утолщаться ещё и ещё, а через несколько секунд Лиза смогла вздохнуть, пусть не полной грудью, но ощутила в лёгких спасительный воздух…
Позже нащупала на диване телефон. В приложении ватсап, где был маленький список абонентов, нашла Ваню, и, нажав зелёную стрелочку записи аудиосообщения, прохрипела:
«Помоги…у меня приступ… рядом никого... ты был прав».
Татьяна Синькова
Части: 1 __ 2 __ 3 __ 4 __ 5 __ 6 __ 7 __ 8 __ 9 __ 10 __ 11 __ 12
