Забытые имена
Это правило математики: минус на минус дает в результате умножения плюс. Хотя, я прекрасно понимаю, что непозволительно и даже оскорбительно ставить минусы творческим людям. Уже одно то, что они взялись за перо, решились выразить свои мысли как-то нестандартно, высоким штилем – уже положительный результат. И конечно же, лично я к неудовлетворительным оценкам, выставленным героям этого небольшого эссе, никакого отношения не имею. Мое дело – пересказать то, что произошло без малого 130 лет назад в литературных кругах России. Тогда Валерий Брюсов родился. Как поэт. Это были странные «роды»…
Итак, в 1894 году в Москве вышел первый выпуск сборника «Русские символисты», составленный из стихов Александра Ланга-Миропольского и Валерия Брюсова. Ну, о первом авторе сразу забудем, ибо о нем критики, отзываясь на книгу, даже говорить не хотели… Хотя, нет, сказали, Нина Петровская, муза Андрея Белого, на то время литератор уже с именем, обронила вскользь, что как поэт он просто не существует. Весь удар пришелся на Брюсова. Он как поэт вроде и существовал, но о него, скажем так, вытерли ноги все, кому не лень. Ведь в этом сборнике был и его ставший знаменитым моностих «О, закрой свои бледные ноги». Усмешкой оценил творения Брюсова Владимир Сергеевич Соловьев, знаменитый мыслитель, критик, почетный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности, жестко высказался набиравший поэтический вес Аполлон Аполлонович Коринфский, уже имевший несколько книг, громкие журнальные публикации, и барышни переписывали в блокноты его знаменитую «Осень»:
Поздно! Цветы облетают,
Осень стучится в окно…
Поздно! Огни догорают,
Завечерело давно…
Поздно… Но что ж это, что же, —
С каждой минутой светлей,
С каждым мгновеньем дороже
Память промчавшихся дней!..
В сердце нежданно запала
Искра живого тепла:
Всё пережить бы сначала
И — догореть бы дотла!..
Если кто-то подумает, что Коринфский – красивый псевдоним, тот ошибется. Такую фамилию поэт получил от деда, который был родом из крестьянской семьи, но сумел поступить в Петербургскую академию художеств. Фамилия его была Варенцов. Варенцов, значит, представил дипломный проект в коринфском стиле, и императору Александру I, присутствовавшему на экзамене, работа эта так понравилась, что он дал деду потомственное дворянство и повелел именоваться Коринфским.
Но вернемся в 1894 год. Аполлон Коринфский в журнале «Север» написал на книгу Брюсова такую рецензию: «Если все это не чья-нибудь остроумная шутка, если господа Брюсов и Миропольский не вымышленные, а действительно существующие, то им дальше… петербургской больницы св. Николая идти некуда». Это была больница для душевнобольных. Миропольский после такого отзыва скис и исчез с литературного небосклона, а Брюсов, наоборот, воскликнув «Обо мне пишут!» помчался покорять литературный Олимп. Поставил своей целью попадаться на глаза корифеям, сам Бальмонт, смеясь, переспрашивал: «Так ты – который из больницы?!»… В общем, через унижения, через насмешки, но Валерий Брюсов, как ныне сейчас модно говорить, делал сам себя, пробивался энергией, налаживанием связей, кипучей общественной деятельностью в творческих клубах и объединениях. И первую свою самостоятельную брошюру назвал ни много ни мало - "Шедевры", да еще и на французском…
И знаете, чем дело кончилось? Уже через четыре года Аполлон Коринфский нижайше просит Брюсова дать рецензию на свой сборник «Гимн красоте», при этом униженно извиняясь за свою публикацию в «Севере». И что же Брюсов? Он обиды не забыл. И дал такой письменный ответ тому, кто пусть жирным минусом, но открыл ему путь в литературу: «Вы пишете слишком много. Эту книгу… можно было сжать в 10-15 стихотворений, было бы вернее»…
Всё. Слишком ранимый на критику Аполлон Аполлонович от творчества отходит, а Брюсов опять в гуще событий, примеряет на себя мантию мэтра, становится даже на какое-то время председателем СОПО – Всероссийского Союза поэтов. Это чисто организаторская функция, и здесь он чувствует себя на коне. Поскольку известные поэты его не больно признают, он окружает себя молодыми, начинающими, закладывает традицию вместе с ними ходить ночами к памятнику Пушкину, читать там стихи, лекции о литературе, без зазрения совести уже прилюдно называет себя пастырем поэтов, собрав с десяток титулов, должностей, став профессором… Но уважения среди истинных деятелей Серебряного века, такого, о каком грезил, так и не получил. И никто поэтические строки его в блокноты не переписывал. Одним из лучших стихотворений считают вот это:
Ты — женщина, ты — книга между книг,
Ты — свернутый, запечатленный свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты — женщина, ты — ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты — женщина, и этим ты права.
От века убрана короной звездной,
Ты — в наших безднах образ божества!
Мы для тебя влечем ярем железный,
Тебе мы служим, тверди гор дробя,
И молимся — от века — на тебя!
Понимаете, как бывает: вроде и фамилия-то на слуху, ну как же – Брюсов! А не вспомнить, что человек написал, ну нет таких строк, чтоб на сердце легли. Не про «бледные же ноги» вспоминать… А вот проза у него ничего. «Огненный ангел», к примеру. Почитайте!
И напоследок: нет-нет, и перечитываю Аполлона Коринфского. Хороший поэт, слабый человек, - сломался под дуновением первой критики. Правда, на творчество наложилось еще и то, что его чуть ли не в антисоветском заговоре обвинили, и уехал он в Калинин, работал там корректором в издательстве, где, вполне возможно, выпускали и стихи Брюсова.