Это первый мой текст записанный на диктофон. Проговаривать текст вслух тяжелей, чем молча записывать на бумагу, нарушается интимность и сосредоточенность мыслей. Но я, всё-таки, попробую вспомнить и проговорить то, что знаю и чувствую о Госпроме…
Итак, что я могу сказать о нём?
Мой Госпром
Конечно, любой начнёт писать на эту тему, оттолкнётся от точных данных известных об этом здании. Например, это первое монолитное здание и этим оно уникально. О том, что автором его является С. С. Серафимов, а главным инженером — П. П. Роттерт. Что высота его достигает 63 метра. О том, что проект был утверждён в 1925 году и построен в максимально короткие сроки, я бы даже сказала рекордные. В 1927 году состоялось открытие здания.
Кто-то из писателей о Госпроме постарается и найдёт более уникальные и редкие факты о Харьковском символе революции. Например, о том, что проект был разработан до мельчайших деталей, вплоть до дверных ручек, которые планировалось выполнить из меди – материала обладающего антисептическими свойствами, который был необходим в громадном офисно-деловом здании того времени.
Или, например, о том, что здание возведено методом плавающей опалубки, одним из самых прогрессивных методов на то время. Что, по сути, это единая монолитная глыба железобетона из наружных стен. Предполагалось обойтись без перегородок, чтобы заходящее солнце просвечивало каждое его окошко красным заревом, чтобы ветер гулял сквозь него, чтобы было динамично и революционно.
Весь этот набор абсолютно достоверных фактов интересен и точен, но мне хочется поделиться своими субъективными впечатлениями об этом здании, которые появились у меня в детстве и живут во мне до сих пор. Первая моя близкая встреча с Госпромом состоялась, когда мне было лет пять. Я тогда, конечно же, не знала о том, чем оно уникально, что символизирует и каким методом построено. В моей памяти мои особые ощущения от этого гиганта, начиная от парадных входных, намного превышающих меня по масштабу, дверей и заканчивая бесконечным потоком коридоров и коридорчиков, тёмных и светлых, методично сменяющих друг друга.
Думаю, сейчас самое время начать мой рассказ, который назвала бы
Длинные коридоры и маленькая пишущая машинка
Когда мне было пять лет, как упоминалось выше, мой папа работал в здании Госпрома. Если я не ошибаюсь, это было какое-то управление птицефабриками и птицефермами. Он писал важные бумаги, ставил печати на других важных бумагах и контролировал, чтоб в нашей стране яйца, производимые государственными и фермерскими курами, распределялись равномерно и справедливо. Однако, это совсем не важно, а важно то, что у меня была возможность попасть вовнутрь огромного механизма, регулирующего государственную промышленность.
По выходным дням мама забирала меня с занятий в подготовительной группе лицея искусств, и в редкие дни мы навещали папу на его трудовом посту. Это было для меня маленьким путешествием по неизведанному взрослому миру бумаг и коридоров.
Мы заходили в шестой подъезд, шли на какой-то очень высокий этаж, далеко по коридорам в маленький кабинет.
Волшебство начиналось с преодоления проходного пункта, где размещалась такая же, как и входные двери, огромная деревянная вертушка, решающая кого пропустить, а кого нет. Попадающий вовнутрь этого механизма оказывался внутри стеклянного цилиндра, богато отделанного деревом, низ створок этой махины был отделан щетиной, монотонно перемалывающей сор, принесенный на подошвах посетителей. Вертушка крутилась тяжело и неспешно, затаивая интригу внутри себя.
Вестибюль был отделан темной узорчатой плиткой, смотревшейся очень дорого. После проходного пункта мы попадали на лестницу с громадными маршами, опоясывающими лифт, прозрачный, сетчатый, медленно-ходивший вверх-вниз с важным шуршащим грохотом.
На нужном этаже мы окунались в бесконечную череду коридоров, темных и, наоборот, очень пространственно открытых, полных света, струившегося из окон. В конце данной композиции нас ждал маленький тамбур, который вёл в несколько кабинетов, в том числе и папин. В тамбуре лежала зелёная дорожка с красными краями, немного пыльная, но, всё равно, выглядевшая парадно. Двери в кабинет были светло-деревянными с круглыми металлическими ручками до блеска отшлифованными работниками.
Я не помню встреч с папой, о чем мы говорили и что делали. В кабинете для меня существовало две ценные вещи. Первая – это большое окно, выходившее на площадь Дзержинского, как она тогда называлась, вторая – это маленькая пишущая машинка на столе. Но всё по порядку.
Кабинет был маленьким и ничем не примечательным, содержащим в себе стандартный набор мебели – стол, стул, шкафчик, графин и стакан.
А вот окно открывало новый ракурс на исхоженную площадь, где бегали маленькие люди, каждый по своему ежедневно-однообразному маршруту, напевая что-то себе под нос. Ярко-красные клумбы раскрывались полностью, создавая симметричную композицию. Памятник Ленину не казался таким высоким и единственным на этом огромном пространстве.
Маленькая пишущая машинка – это был для меня тот мотив, который вызывал желание прийти в Госпром. Дома были только шариковые ручки, и такое действие, как набор текста с помощью маленьких кнопочек, был чем-то нереальным.
Мне вправляли бумагу, и я начинала что-то набирать, какие-то буквы, слушая приятный стук клавиш, и с деловым видом переводя рычаг на новую строку.
Эти маленькие моменты жизни, связанные с путешествием внутри большого механизма деловой жизни, до сих пор в моей памяти отображаются до мельчайших подробностей, которые я попыталась описать.
Думаю, что истинная ценность архитектурно-самодостаточного Госпрома именно в том и заключается, что он сумел произвести мощно-сказочное впечатление, сохранившееся на всю жизнь. Я искренне восхищаюсь этим, на мой взгляд, живым существом, которое очаровывает с первой встречи.