Девятый доклад
Дорнах, 24 Апреля 1921.
В ходе последней недели мы проделали ряд рассмотрений, которые были призваны распространить свет на духовные состояния современности и ближайшего (следующего) будущего.
В последнее время совершенно особенно указывалось на момент времени развития европейского человечества в 4 столетии по Р.Х., образующем глубокий надрез. Прежде понимали Мистерию Голгофы, как минимум в южной Европе, до определенной степени из восточных подоснов мудрости.
Ещё с определенным пониманием понимали то, что сейчас с такой большой антипатией рассматривается с определенной стороны – так называемый гнозис. Гнозис был именно определенным остатком восточной прамудрости, той прамудрости, которая вышла из сил инстинктивного познания человека, но которая глубоко проникла в сущность мирового становления.
То, что разыгралось в Мистерии Голгофы, это можно было видеть с помощью тех представлений и ощущений, которые приобретались из этого гностического познавания. Но в сущности это гностическое познание работало, как такое христианское течение, которое всё более втекало в римское государственное существо, и всё более принимало форму этого римского государственного существа. Это христианское течение искореняли вплоть до совершенно скудных остатков, о которых мало что известно, всё то, что имелось когда-то, как Гнозис. И мы видели, что тогда в живом европейском человеческом сознании не осталось ничего от древневосточной прамудрости, кроме простых, облеченных в материальные события рассказов о том, что произошло в Палестине ко времени Мистерии Голгофы.
Эти рассказы были сначала облечены в форму, происходившую из древнего язычества, как вы это можете видеть из «Хелианда» («Спаситель» - Евангелие в стихах). Они вживались в европейскую цивилизацию. Только всё менее имелось чувства, что они должны быть пронизаны определенной познавательной силой.
Всё менее было чувства, что глубокая мировая загадка и тайна видится в Мистерии Голгофы, ибо, о том, что, как Христос, было связано с Иисусом, было утверждено в решениях вселенских соборов в жестко-конкретных формулировках.
Было выдвинуто требование верить в установленные формулы, и понемногу всё переходило, что имелось ещё из живого знания вплоть до 4 столетия, в жестко ограничено-установленные формулировки римской государственной церкви.
И, я бы сказал, что, когда озирают всю систему этого западного христианско-церковного течения, то видят именно, что определенные крепкие, застывшие всё более непонятные формулировки укутывают то, что было Мистерией Голгофы, и, однако, собственно живое спиритуальное знание было искоренено.
Здесь перед нами лежит удивительный (особенный) факт европейского развития. Можно сказать, что то, что было плодотворной живой прамудростью, это влилось в формулы и застыло в этих формулах, которые приняла римская церковность. И в формулах это распространялось далее в следующих столетиях.
Итак, были в наличии формулы, и ещё, конечно, имелись люди, которые могли из этих формул нечто сделать. Но стало невозможным, чтобы всеобщее сознание человечества ощущало нечто иное, кроме мёртвых форм. Конечно, мы имеем ряд совершенно исключительных духов, нам нужно только вспомнить некоторых из тех, которые вышли из ирландских центров мудрости.
Нам нужно только вспомнить Скота Эригену, жившего при дворе Карла Калена (875-877 король Италии и Рима, из рода Каролингов). В таких личностях мы имеем как раз людей, воспринимавших формулы, и чувствовавших ещё в этих формулах дух, или, можно сказать, его там ещё более или менее находивших.
Затем мы имеем схоластику, о которой мы уже часто говорили в определенной связи, которая затем в более абстрактной форме попыталась пронизать формулы познавательно. Мы именно имеем перед собой факт, что широко распространенная система религиозному содержанию в формулах предложила застыть, и это через столетия распространялось от поколения к поколению и продолжало жить, как такое формо-существо.
Таким образом, с одной стороны, были теологические формулы, а, с другой стороны, одетые в материалистические образы рассказы о событии в Палестине.
Но не нужно забывать, если хотим понять сегодняшнее время, что оно по сути имеет в себе римско-католические формулы, одетые в римские государственные понятия. Это очень значительные, великолепные формулы.
Прежде всего формула Троицы, то есть формула, указывающая в терминологии более поздних времен на Отца, Сына и Духа. В этой формуле была, конечно, застывшая древняя прамудрость, нечто великое и могучее, которым когда-то обладало инстинктивное человеческое познание. Но в лучшем случае инспирированный взор гениального отдельного человека мог предчувствовать, что скрывается в такой формуле.
Тогда было то, что, пройдя через различные решения соборов, застыло наконец в формуле о двух природах Христа и Иисуса в одной персоне. Были формулы о рождении, о существе Христа Иисуса, о смерти, Воскресении и Вознесении. Были в конце концов формулы, установившие различные праздники. В сущности, это было остовом, теневым образом чудесной древней мудрости.
И этот теневой образ продолжал существовать через столетия. Это могло продолжаться благодаря тому, что была в определенном смысле принята форма древнего культа, и то, что было одето в формулы, в высочайшие формулы, как, например, формула о преосуществлении вина и хлеба в плоть и кровь Христа – это могло продолжать жить и распространяться, так как одета в формулу была древняя священная культовая форма жертвы-мессы, которая именно только несколько преобразована была, но как таковая продолжала существовать. Затем жили различные метаморфозы христианских праздников через весь церковный год.
Это жили такие вещи, которые вы знаете, как Таинства, которые в определенной мере через церковь должны поднимать человека из обычной материальной жизни, должны поднимать его в высшие духовные сферы. Через всё это и через свою связь с импульсом Христианства это продолжало жить столетиями в европейском развитии. Как уже было сказано, наряду с этим существовали одетые в материалистические понятия формулы рассказов о палестинских событиях.
Однако, всё это вместе было чем-то таким, что через своё очень значительное содержание – так как в сущности ничего иного не имелось, чтобы основывать связь со сверхчувственными мирами – действовало на духов, стремившихся к таким познаниям. Но также тот род воздействия мог развернуться через культ, через простое рассказывание Евангелий, которое на обширную массу европейского населения оказывало своё влияние.
Наряду с этим теперь распространялась иная система культа, которая в меньшей степени с Христианством как таковым решала, что Христианство нередко принимало, но в сущности не было связано с Христианством органически, которое в большей степени вышло из более ранних культовых форм.
Распространялось нечто, что затем влилось в сущность формы свободных каменщиков нового времени, которое только внешне имело и имеет отношение к Христианству. И вы же знаете, что то, что одевалось в форму римско-католической догматики и имело римско-католический культ, и то, что в форме свободных каменщиков соединилось с другими культовыми формами и символикой, до сих пор находятся в состоянии непримиримой борьбы вплоть до ножей.
Это развитие можно более или менее проследить, если только с некоторым чувством охватить душевным оком существующие исторические факты. Но правильно понимать можно это существующее, всё же собственно только, когда могут взирать в тот разрез европейского развития, который произошел в 4 столетии и который, я бы сказал, как на дно вниз погрузил то, что было древней спиритуальной мудростью и её послезвучиями.
Так что, собственно, в Европе все следующие столетия мало знали о том, чем была восточная прамудрость.
Постепенно в человечестве исчезали внутренние способности, которые в людях древних времен, как я вчера указывал, делали возможным вес число и меру переживать в собственном существе. Мера, число и вес стали абстракциями, и, как с абстракциями, с ними затем в пятом послеатлантическом периоде было основано то, что сегодня является нашим естественнонаучным мировоззрением, что человека не может принимать в свою область, что перед человеком останавливается, что человека совершенно не понимает, но что именно с абстракцией веса, числа и меры великолепно понимает внешние явления природы, за исключением человека, и достигает своей кульминации в 19 столетии. Для этого сегодня человек ещё имеет слишком мало понимания, он ещё не видит, что действительно в 19 столетии был совершенно особенный момент времени европейского развития.
Интеллектуальное стремление, чисто рассудочное стремление пришло в середине 19 столетия к своему полнейшему, наивысшему расцвету. Это было такое стремление, которое из тех же самых источников возникло, именно из которых в первой трети 15 столетия излилось новейшее естественнонаучное воззрение.
Но в то же время это было такое стремление, которое наконец не могло более сочетаться, в сущности уже долго не могло более сочетаться с распространившимся культом, которое уже не могло жить с догматическими формулами, установленных соборами.
К сожалению некоторые ростки остались, некоторые отходы, остатки. Например, остаток от собора 869 года, на котором было решено, что человек состоит не из тела, души и духа, а только из тела и души, а душа имеет некоторые духовные качества. Это осталось. И этот остаток продолжает жить в современных философских воззрениях, которые надеются быть непредвзятыми, но которые в действительности только повторяют то, что возникло из этой канонической догматики.
Из этих всех течений образовалось современное настроение европейской цивилизации, которая всё более скатывается к чисто интеллектуальному, рассудочному пониманию мира. И это настроение, которое подготавливалось уже столетиями, достигло свой кульминации в середине 19 столетия. И как можем мы понять эту кульминацию, взирая на человека духовно-душевно?
Тут мы должны бросить взор на человеческую природу, какой она была в древние времена, и как она понемногу становилась. Мы это уже проделывали с разных точек зрения и хотим сегодня снова сделать это с определенной точки зрения. Представим схематически человеческое существо. Возьмём сначала человеческое физическое тело (красный – rot). Как было сказано, я рисую схематически. Возьмём теперь эфирное тело (синий – blau); теперь астральное тело человека (желтый – gelb), и «Я» человека.
Теперь рассмотрим это человеческое существо, каким оно было в древние времена, в те древние времена, в которых ещё имелось инстинктивное ясновидение, которое затем отцвело, засохло и понемногу пропало. «Я» в сущности является земным продуктом, на это мы должны меньше смотреть. Нам только должно быть ясно, что в человеческих физическом, эфирном и астральном телах в сущности живёт весь мир.
Мы можем сказать, что в этом физическом теле живёт то, что есть весь мир. Он из него рожден и увеличивается всё снова ещё через принятие пищи из него. В эфирном теле живёт весь мир. Постоянно приходят различными путями в него внутрь такие вещи, которые воздействуют сверхфизическим образом в человеке, проявляясь в его росте, например, выражаясь в циркуляции крови и дыхании, и так далее, которые не являются теми же самыми силами, которые живут в приёме пищи и переваривании.
Затем мы имеем всё то, что живёт в его астральном теле, что воспринимает проникающие через чувства впечатления из мира и так далее. Это было и остаётся ещё сегодня так, как у человека, жившего с его древним инстинктивным ясновидением. Но в то время древнего инстинктивного ясновидения человек был более интимно связан со своим физическим телом, своим эфирным и астральным телами, чем сегодня.
Когда он просыпался утром, он погружался своим «Я» и астральным телом в физическое и эфирное тела. Интимнейшая связь образовывалась между его «Я» и астральным телом и его физическим и эфирным телами. Он жил не только в своём физическом теле, а жил в силах, работавших внутри его физического тела.
Я хотел бы это продемонстрировать наглядно. Представим, что древний ясновидящий человек ест сливу. Это сегодняшним человеком воспринимается почти гротескно, когда так нечто описывают, но это глубоко истинно. Итак, представим, что древний человек, обладающий инстинктивным ясновидением, ест сливу. Эта слива имеет в себе эфирные силы. Когда человек сегодня ест сливу, он не знает, что в этой сливе происходит. Древний человек ел сливу и затем имел её в желудке, переваривал и сопереживал, как то, что жило тогда в сливе эфирно, переходило в его тело, он переживал это космически.
И только когда он теперь внутренне производил сравнение между различными вещами, которые он принимал в свой желудок, тогда жило всё то, что имелось в этой связи в наружном мире, это продолжало жить в нём дальше, это он воспринимал внутренне. От момента пробуждения утром до засыпания вечером он исполнялся внутренним живым рассмотрением того, что снаружи живут сливы, яблоки и ещё многое другое живёт из того, что он в себя принимает.
Он знал внутренне через процесс дыхания духовную сущностность воздуха. Он знал через то, что происходит в его процессах циркуляции, когда тепло внутри циркулирует, что за тепловые силы обитают в Космосе в его окружении. Он не прекращал просто ощущать свет в глазу, но он чувствовал, как свет влучается через его глазные нервы, в его собственном эфирном теле натыкается на физические члены, живёт в физических членах. Он переживал себя совершенно конкретно внутри космического. Это, хотя конечно и в смутном сознании, но именно имелось.
Тогдашний человек, конечно, в течение дня был переполнен воспринятым также внешне. Но уже в первые времена греческой эпохи было так, что человек уже имел только послезвучие того, что сегодня имеют только другие существа. Я уже, возможно неоднократно, указывал, что необыкновенно интересно спиритуальным взором взирать на луг, где лежат коровы и переваривают.
Весь процесс переваривания для коровы – действительное космическое переживание, только для кишок; когда они лежат и переваривают, то переживают в действительности мировое бытие. Тогда для них нечто цветет и прорастает вверх из их организма для них, для их взора, нечто, что является миром. Тогда в их внутреннем нечто поднимается, что является более прекрасным, чем всё то, что вообще человек может видеть глазами снаружи.
И у людей было нечто, я бы хотел сказать, подобное оттенку, имевшемуся у древних ясновидящих. Конечно, большая часть времени дня заглушалась внешними созерцаниями. Но, когда затем эти люди засыпали, тогда они вносили то, что они пережили и восприняли, в их астральное тело и в их «Я», когда их «Я» вместе с астральным телом были одни, а затем это мощно поднималось, вставало в форме реальных снов. Тогда они переживали в форме реальных снов то, что смутно пережили днём.
Видите ли, тут я указываю на внутреннее душевно-телесно-физическое переживание древнего человека, который именно благодаря тому, что переживал так душевно-телесно-физически, переживал космически, который как раз внутри имел его космически-сверхчувственное зрение. И если тогда на востоке человек пил напиток сомы, тогда он знал, чем является дух выси.
Этот напиток пронизывал, пропрядал и проволновывал его внутреннее, пронизывал жизнью его кровь. И, когда он затем засыпал, и то, что как «Я» и астральное тело в крови было вплетено, брал с собой в формах, возникших через переваривание этого напитка сомы, затем его существо распространялось в пространственные дали, и он чувствовал духовность космоса вследствие своего ночного переживания.
Такое переживание ещё можно было найти вообще у тех, у которых старый Заратустра в праперсидское время находил склоненное ухо. Конечно, нельзя понять то, что звучит нам из оставшихся восточных провозвестий, если не знать такие вещи.
Но это живое космическое видение понемногу догорело. Уже в исторически-египетском времени мало можно найти, но пока ещё имеются послезвучия, и это исчезает до последних остатков, которые у примитивных людей сохранялись, в 4 столетии.
И с этого времени всё более из человека вырывается наружу то, что теперь связано совершенно только с простой телесностью в её изолированности от мира: интеллект и рассудочность.
И нельзя иначе, когда имеют образное представление и погружаются вниз в своё тело, как соощущать нечто космическое. Нельзя иначе, если ещё имеют нечто от внутреннего качества числа и затем погружаются в своё тело, как сопереживать соответствие числу. То же самое с весовыми отношениями. Но, когда силой «Я», которая, как чисто рассудочная, интеллектуальная действует, если вместе с этим погружаются в человеческий организм при пробуждении, то погружаются только в изолированное человеческое тело, в то, чем человеческое тело является только через самого себя без его связи с Космосом. Погружаются в земное человеческое тело в полную изоляцию, так что, если это хотеть нарисовать рассудочно, нужно будет именно сказать, что, хотя здесь и имеется эфирное и астральное тела и «Я», но «Я» более не переживается здесь в человеческом существе от космического.
Переживается именно только смутно его бытие, его погружение в изолированный человеческий организм. Но, когда затем это чисто понимающее «Я» во время сна выходит в окружающий мир, оно ничего не берет с собой. И это не-взятие-с-собой так воздействует, что в лучшем случае в человеке могут всплывать реминисценции-образы (сны), сновидческие образы нереального рода.
Но это «Я» никаким образом не пронизывается чем-то космическим. По сути человек не переживает от засыпания до пробуждения ничего существенного, так как всё его переживание рассчитано на его изолированный организм, который теперь воздействует на «Я» силами, не имеющими никакого дела с Космосом.
Поэтому «Я» будет немым от засыпания до пробуждения. Так и должно быть. Древние инстинктивно-ясновидящие люди, хотя и имели космическое зрение, жили в инстинктивной интуиции, инспирации и имагинации, но они не имели самостоятельного рассудочного мышления, так как это самостоятельное мышление, интеллектуальное мышление должно служить инструментом изолированного человеческого тела, если это хочет образоваться.
Это должно быть немым между засыпанием и пробуждением, и не приносить при пробуждении ничего с собой. В то время как древний человек приносил с собой то, что он, после того, как он пережитое в теле внес в Космос, пережил во встрече космического отзвука с внешним действительно духовно-космическим бытием. От того, что он там пережил, он снова приносил обратно отзвук и благодаря этому имел живое общение с Космосом. Что будет завоёвано человеком в интеллектуальном мышлении, будет завоёвано от пробуждения до засыпания и будет немо после засыпания. Теперь человек ориентирован на бодрствование.
Смотрите, имеется примечательно соотношение: в древние времена человек был больше связан со своим телом чем сегодня, именно в теле переживал духовное в Космосе. Этого переживания в теле новый человек лишился. Новый человек духовен, но он имеет утонченный дух, живущий в интеллекте, и он может жить в духе только от пробуждения до засыпания, и он нем, когда идёт в духовный мир вместе со своим совершенно утонченным интеллектуальным духом.
Почему мы, собственно, получили материализм? И почему древние люди материализма не имели? – Древние люди не имели материализма, так как жили в материи тела. Новые люди имеют материализм, так как живут в духе, так как они совершенно свободны от космической совместной жизни с их телом.
Материализм пришел именно потому, что человек стал духовным, утонченно духовным. Более всего духовным был человек в середине 19 столетия, но он себя ариманически обманывал, когда не узнавал, что то, в чём он живёт, является утонченным духом.
И он воспринимал в самом духовном, какое только ему могло быть дано, представление о материальности. Человек стал совершенно резервуаром (Behälter) духа, но он допускал в это духовное обладание вливаться только мыслям о материальном бытии.
Такова тайна материализма, что человек именно из-за своей духовности обратился к материи. Это самообман современных людей относительно собственной духовности. Кульминация духовности была достигнута в середине 19 столетия, но человек не заметил этого духовного бытия. Как было сказано, это постепенно подготавливалось в течении столетий.
В 4 столетии отгорела старая инстинктивная духовность, и на её место пришла новая духовность в первой трети 15 столетия. Между этим была в определенной мере эпоха человеческого переживания. Но после этого момента времени, после первой трети 15 столетия, после 15 столетия вообще, всё существование человека сосредоточено на изолированном земном физическом теле.
Теперь он начинает более не развивать никакой связи с тем, что застыло в догматических соборных формулах, что, конечно замерзло, но всё же имело великолепное содержание. И он уже не мог в сущности больше находить связь с простыми рассказами о палестинских событиях. Он некоторое время заставлял себя связывать с этим чувство, но чувство с этим можно связать только, если пронизать познанием.
Но особенно он не мог никакого чувства больше с этим связать, этот современный человек, всё менее и менее связывать чувство с культовыми формами и самим культом. Жертва-мессы, действие, имеющее высшее космическое значение, стала внешним символом, который перестали понимать.
Таинство Преосуществления, сохранившееся в средневековье и имевшее глубокое космическое значение, было брошено на интеллектуальные дискуссии людей. Было совершенно само собой разумеющимся, что, если изолированный рассудок начинал спрашивать, в каком смысле Христос содержится в алтарном таинстве, он не может этого понять, ибо, для рассудочного понимания такие вещи недостижимы. Но их хотят понять рассудком.
Это привело к тому, что возникли дискуссии такого великого всемирно-исторического значения, которые известны, как «спор о Тайной Вечери», связанные с такими именами, как Гуса и прочих. И самые прогрессивные, бывшие самыми продвинутыми людьми в рассудочном восприятии мира в европейской цивилизации, впали в различные протестантизмы.
Это была реакция интеллекта против того, что из слишком готовой, слишком интенсивной силы познания вышло, как интеллект. Насколько враждебно противостояли силы, образовавшиеся в современной душе, как интеллектуальные силы, против того, что жило в застывших формулах, но что в себе всё же содержало великое, могучее!
Взошли евангелические вероисповедания различного рода, компромиссы между интеллектом и древними традициями, пролетели 16-19 столетия, и человек стоял в середине 19 столетия на высшей точке интеллектуального развития.
Он стал совершенно духовным существом. Благодаря этой духовности он мог понимать то, что имеется во внешнем чувственном мире, но он не понимал себя, как дух. Едва ли имелось ещё предчувствие (понимание), что означает такое предложение, как сказанное Лейбницем: «Ничего не живёт в интеллекте, что не жило бы прежде в чувстве, кроме самого интеллекта!».
Этот последний оборот современный человек совершенно отбросил и знал только: «Ничего не живёт в интеллекте, что прежде не жило бы в чувствах!», – в то время как Лейбниц совершенно провидел, что интеллект является совершенно духовным, нечто таким, что в человеке работает совершенно независимо от всей физической телесности.
Как было сказано, интеллект действовал, но себя не узнавал. И мы знаем, что теперь человек стоит на переходе к другой фазе развития своей жизни, и не выносит в определенной мере ничего в ночь. Ибо то, что будет рассудочно выработано, будет выработано через тело и не имеет никакой связи ко внешне-телесному.
Теперь должен человек вновь (neuerdings - заново, в новое время или новым образом) врабатываться в духовный мир. Для него наступает возможность взирать внутрь этого духовного мира. Она точно есть. То, что человек раньше извлекал из своего физического тела, из своего эфирного тела, из своего астрального тела при инстинктивном взирании в Космос, этого он может сегодня снова достичь. Мы можем приходить к имагинациям и можем имагинативно видеть, и описывать развитие мира через состояния Сатурна, Солнца и Луны и так далее.
Мы можем тогда вглядываться в то, что живёт, как природа числа, существо числа, и можем благодаря этому в инспирации ощущать, как из мировой духовности через числовые закономерности образовался мир. В первую очередь совершенно возможно, чтобы было завоёвано таким образом имагинативно, инспиративно и интуитивно знание о мире.
Большинство людей скажут, что, если они сами не ясновидящие, то могут это только в лучшем случае изучать. Хорошо! Это можно изучать. Но всё снова нужно сказать, что и обычный интеллект может это понимать. Сегодня должно быть добавлено, почему обычный интеллект может это понимать.
Представьте себе, что вы читаете нечто вроде «Очерка тайноведения». Представьте себе, что вы пробуете своим обычным интеллектом вникнуть в эти вещи, вы воспринимаете интеллектом, который связан только с изолированным человеческим телом.
Но вы воспринимаете нечто, что вы через этот интеллект не можете принять, так как этот интеллект не может понимать себя самого уже многие столетия. Теперь воспринимаете вы нечто, что является непонятным для тех понятий, которые интеллект только из внешнего чувственного мира выучил, но что станет понятным, если интеллект вскочит, чтобы, исходя из самого себя нечто понимать, чтобы в первую очередь нечто не отрицать, а только понимать. Это и есть, что будет сказано: должно понимать вещи! – Требуется их сначала просто понять.
Когда их понимают, то этим творят, что «Я» завоёвывает осмысление теперь внутрь в ночь. Тогда там больше не остаются немыми, как при просто интеллектуальном отношении к миру, тогда живут от засыпания до пробуждения с совсем иным содержанием в тонко фильтрованной духовности. Тогда просыпаясь имеют, вдобавок к тому, что потрудились интеллектуально понять, только маленькую возможность внутреннего приобретения. Но, я бы сказал, с каждой ночью, с каждым сном нечто добавляется от внутренней связи, которую получает человек.
Он несет внутрь при засыпании снова то, что он в качестве отзвука своего дневного понимания вносит во внешне-телесный мир. Благодаря этому он получает совершенно реально обретенную связь с духовным миром, если он эту связь не разрушает через то, через что она сегодня многократно разрушается. Я многократно приводил помогающее средство разрушения духовности.
Вы знаете, что множество людей очень следят за тем, чтобы обрести нечто, что они называют «постельной тяжестью». Они выпивают много кружек пива, пока не приобретают достаточную постельную тяжесть. Это совершенно обычное выражение, которое сегодня широко распространено как раз среди интеллигенции. Конечно, в этом случае не могут внутри развиваться силы, о которых я сейчас говорил.
Но духовность может быть исследована. И духовность может быть описанным образом пережита. Человек вырос из духовности и может снова в эту духовность врасти. Мы сегодня стоим в начале такого врастания в духовность. Что развилось в прошедших столетиях, с 15 до 19 столетия, где рассудок стоял на высшей ступени, что развилось именно в среде прогрессивнейших людей Европы, так это именно определенная духовность, которая, однако, сначала не имеет содержания, ибо, только когда снова обратятся к имагинации, получает духовность первое содержание.
То, что является высокофильтрированной духовностью, должно получить своё содержание. Оно будет сначала в мире широкими кругами отклоняться, так как мир хочет оставаться при фильтрированной духовности и давать только одно содержание, заимствованное из внешнего мира. Она не хочет понимать рассудком то, что будет дано из взирания в духовный мир.
Евангелические исповедания являются как раз компромиссом между интеллектом и древними традициями, они потеряли связь. Культ им уже ничего не говорит, поэтому культовость в этих исповеданиях понемногу исчезает.
Он доходит вплоть до абстрактных представлений вместо живого понимания таких вещей, как Преосуществление. Внешнее рассказывание можно в лучшем случае продолжать рассказывать, но уже не могут с этим связывать никакого иного чувства (смысла), как тот, что связан с материалистической теологией: что имеют дело, собственно, с событиями, которые дают включать в состав (присоединять) простого человека из Назарета. Это есть нечто, что не может прийти ни к какому содержанию, что теряет всякую связь с духовностью.
Мы имеем сегодня такую мировую ситуацию, что имеется то, что сначала отклонило интеллект, что не вошло в компромиссы, благодаря чему в широких кругах населения сохранилась связь, хотя и полностью инстинктивная, с формулами, живущими в догмах, содержание которых больше не понятно человеку, но которое всё же влилось в эти формулы и в них заключено.
Эти круги также сохранили живое отношение к культу, церемониям, свою связь с таинствами. Так сильно также то выдавлено, оно жило однажды в том, что стало тенью, каркасом, старая духовность, та духовность, с которой ещё осуществляется связь через формулы. В новых исповеданиях протестантского рода, в которых ищется компромисс, такая связь не живёт.
И тогда есть люди, которые считают и называют себя совершенно свободными, которые живут чисто в интеллекте, но, конечно, духовны, но не хотят понимать духовное.
Это три течения, которые мы имеем, и мы ведь не можем решать, что мы хотим входить в будущее с такими течениями, как плодотворными, которые имеют только внешний компромисс, с теми, которые чисто интеллектуальные и не могут прийти ни к какому содержанию и должны себя самих потерять, так как они себя самих не хотят познавать.
Мы можем решить иметь дело только с тем, для чего постепенно все течения выбегают, всё отчетливее выбегают, мы можем решать с тем, что залито в древние формулы, что есть в продолжающей жить римско-католической церкви, с тем самым, что серьёзно делает с новой интеллектуальностью, эту интеллектуальность углубляет с помощью имагинации, инспирации и интуиции, и приходит к новой духовности.
В этих двух противоположностях отчуждается мир. С одной стороны, стоят люди с интеллектом. Они внутренне ленивы, не хотят применять этот интеллект. Но они нуждаются в содержании. Они возвращаются к мёртвым формулам. Как раз среди интеллигентных людей, которые, однако, внутренне ленивы, которые в определенной связи являются интеллектуально-дадаистичными, которые сегодня ценят юно-католическое движение, желающее понять древнее замерзшее в формулах, желающее извне получить содержание, однако, застывшее в исторических явлениях.
Оно судорожно старается, исходя из интеллекта, связать чувство со старым содержанием, и мы имеем такие интеллектуальные судороги, которые через старое содержание из их застывших формул хотят заново приготовить для использования человеком.
Например, мы имеем интеллектуально судорожно сжатую склонность к окоченевшим формулам с многих сторон в новом журнале «Тат». Ибо, издатель Дидерих делает, конечно, всё.
Он приносит всё в категории и на бумагу, и так он посвятил свой весь «Тат» одному юно-католическому движению, из чего можно видеть, как сегодня судорожно думают, как развивают внутренне-судорожное мышление, чтобы себя внутренне схватить (aufzuraffen – понять?), чтобы мочь внутренне оставаться ленивым, и с интеллектом, который уже всё же есть, понять это очень лениво отодвигаемое. Всё это пытаются люди, чтобы мочь отклонить живое врабатывание к духовности, которую можно и нужно понять, исходя из новой интеллектуальности. Всё более эти вещи будут заостряться так, что через мир идёт новое движение, которое действует фасцинирующе, гипнотизирующе на всех тех, которые хотят оставаться интеллектуально ленивыми.
Этого не замечают спящие души. Только это должно остаться бесплодным для стремящихся к тому, что Освальд Шпенглер так наглядно описал в своей книге «Закат Запада». Этот Запад можно сделать католическим, но этим убивается цивилизация.
Запад должен обратиться к пробуждению, внутренне-живым-становлению, внутренне-живым-пребыванию интеллекта, ибо, этот интеллект не может понять, не может внутренне исполниться пониманием нового духовного мировоззрения.
Эта борьба, она подготавливается, она здесь есть, и это главное. Всё остальное попадает в будущем между этими двумя течениями между колёс (под колёса?) в связи с тем, чем являются вопросы мировоззрения. На это должен быть направлен взор, ибо то, что там изживается, скрывается в некоторых формах и формулах. И кто так думает, при том, что, вероятно, ещё в начале этого столетия предавался мечте мочь идти дальше, тот живёт не вместе с жизнью современности.
Только тот живёт современной жизнью, кто развивает глаз для того, что живёт в обеих описанных течениях. На это нужно взирать бодрствующим оком. Ибо, всё то, о чём я говорил 8 дней тому назад, что сегодня множество людей любят зло и из чистой склонности ко злу клевещут таким образом, как это было вам охарактеризовано – это должно нам выступить перед душой.
Перед нашей душой должна выступить та внутренняя неправдивость, что, как я указывал, люди, которые должны укрепиться в их католическом сознании, в католической церкви Штуттгарта были посланы на доклад генерала Глейха и что этот католический генерал закончил лютеранским песнопением! – Тут соединяется вместе не то, что держится на исповедании, но что хочет протекать совместно только в высказывании (болтании) лжи.
На эти вещи сегодня должно было быть указано. Когда не вглядываются, то спят, не совершают того, что сегодня, собственно, всё же только и может делать человека истинным человеком.
Десятый доклад
Дорнах, 29 Апреля 1921.
Мы это время занимались развитием европейской цивилизации, и мы сделаем попытку к сказанному прибавить нечто, всегда с намерением благодаря этому привести понимание того, что вклинивается с разных сторон в современную человеческую жизнь и ведет к пониманию задач современности. Когда вы наблюдаете отдельную человеческую жизнь, тогда вам может быть дан образ развития человечества.
Только вы при этом должны принимать во внимание то, что мы говорили в связи с различием индивидуального человеческого развития и общего развития человечества. Я неоднократно обращал внимание на то, что, в то время как отдельный человек становится всё старше, с общностью, собственно, дело обстоит так, что оно всё моложе становится, в определенной мере поднимается к переживанию более молодого отрезка.
Но, если мы принимаем во внимание, что в этой связи в определенной мере жизнь общности и жизнь отдельного индивидуального человека являются полярной противоположностью, тогда можем мы, однако, всё же, как минимум для разъяснения, говорить о том, как для нас отдельная человеческая жизнь может быть образом для понимания жизни всего человечества.
И когда мы так рассматриваем жизнь отдельного человека, то находим, что в каждом возрасте имеется принадлежащая ему некая совершенно определенная сумма переживаний. Мы не можем, как говорится, шестилетнему ребенку донести то, что приносим двенадцатилетнему, и мы не можем предположить в то же время, что двенадцатилетний ребенок своим рассудком (разумом) поймёт то, что легко понимает двадцатилетний.
Человек в определенной мере должен врастать в то, что соразмерно с его отдельными возрастными жизненными эпохами. То же самое происходит с всем человечеством. Это уже так, что отдельные культурные эпохи, которые мы выделили при рассмотрении развития человечества – праиндийская, праперсидская, египетско-вавилонская, греко-латинская и затем та, к которой мы сами принадлежим – что эти эпохи имеют точно определенное цивилизационное содержание и всё это человечество должно вживаться в эти цивилизационные содержания. Но таким же образом, как определенный человек может в определенной мере отстать от своих возможностей развития, таким же образом может также отстать и определенная часть общего человечества.
Это такое явление, которое вообще нужно принимать во внимание, именно в наше время нужно принимать во внимание, так как сейчас человечество входит в стадию развития свободы, и оно оставлено на самого себя, как себя находить внутри в том, что ему дано для этого и следующего времени (возраста). Это в определенной мере лежит в области человеческого произвола, человек имеет право отстать, отказавшись от предложенного ему.
Отдельному человеку, который отстаёт в связи с тем, что отказывается от предоставляемого, противопоставлены другие, которые себя находят в их правильном содержании развития, и эти другие в определенной мере тащат его тогда за собой. Но это означает также в определенном смысле не комфортную судьбу, когда он должен ощутить, как он тогда в определенном смысле отстаёт от других, достигающих соответствующих целей развития. Это тоже может происходить в общечеловеческой жизни, что отдельные народы достигают цели, а другие отстают.
Также и цели различных народов, как мы видели, отличаются друг от друга. Когда какой-нибудь народ достигает своей цели, а другие его цели ещё не достигли (отстали относительно его цели), то, во-первых, потеряно нечто, что именно через этот отставший народ могло бы быть достигнуто, а с другой стороны, этот отставший народ будет очень многое перенимать, что ему, собственно, не соответствует, и что, я бы сказал, он затем перенимает через подражание другому народу, достигшему уже этой цели.
Такие вещи происходят именно в развитии человечества. Их замечать имеет в наше время большое значение.
Теперь мы в первую очередь обобщим и осветим с определенной точки зрения некоторое, что нам известно с других сторон. Мы знаем, что время с 8 столетия до Р.Х. по 15 столетие по Р.Х. является временем развития души рассудка (или характера) у цивилизованной части человечества. Это развитие души-рассудочной (характера) начинается в восьмом предхристианском столетии в южной Европе и Передней-Азии (на Ближнем Востоке), и мы можем его проследить, когда мы взираем на начало исторического развития греческого народа.
Греческий народ ещё вообще имел много в себе от того, что мы называем развитием души-ощущающей, которое особенно соответствовало третьему послеатлантическому, египетско-халдейско-ассиро-вавилонскому периоду. Там тогда было развитие души-ощущающей.
Тогда там человек отдался впечатлениям внешнего мира, и в впечатлениях внешнего мира ощутил к тому же всё то, что он затем ценил, как свои познания, и чему он давал переходить в свои волевые импульсы. Весь человек был в определенной мере таков, что он чувствовал себя членом всего Космоса.
Он спрашивал звёзды и их движения, когда что-то предпринимал, что он должен делать, и тому подобное. Это сопереживание внешнего мира, это видение духовного во всех частностях внешнего мира, это было то, что отличало египтян в высшей точке их культурного периода, что жило на Ближнем Востоке и что у греков имело определенное постпроцветание.
Древние греки вообще имели эту свободную самоотдачу души внешнему окружению, и именно с этой свободной самоотдачей души внешнему окружению было связано восприятие элементарных духов во внешних явлениях. Но у греков затем развилось то, что греческие философы называли «Нус», что являлось всеобщим миропониманием, и затем, собственно, вообще основным качеством (особенностью) человеческого душевного развития, остававшееся вплоть до 15 столетия, пережившее в 4 столетии некий род апогея, за которым начался спад.
Но это всё развитие, начиная с 8 столетия до Р.Х., вплоть до 15 столетия по Р.Х., собственно, развивает то, что является рассудком. Но, если мы в этом периоде времени говорим о «рассудке», то должны это отличать от того, что мы сейчас называем рассудком. Для нас рассудок является нечто таким, что, собственно, мы только в нас самих несем, в нас развиваем и благодаря чему понимаем мир. У греков ещё в 11-13 столетиях это было не так, если говорилось о рассудке. Рассудок был нечто таким, что было объективностью, что наполняло мир. Рассудок организовывал (образовывал) мировые свершения (явления).
Наблюдали мир и его явления и говорили себе: «То, что одному явлению даёт следовать за другим, вставляет отдельные явления в общую целостность, и так далее – это делает мировой рассудок (разум). О человеческой голове говорилось только, что она принимает участие в этом всеобщем мировом рассудке (разуме).
Когда сегодня говорят о свете, занимаясь современной физикой и физиологией, то говорят, что свет есть в нас. Но человек с наивным сознанием никогда не поверит, что свет есть только в его голове. Настолько же мало, как наивное сознание, сегодня говорят, что снаружи там всё темно, а свет возникает в голове.
Настолько же маловероятно было в 11-13 столетиях, чтобы грек или другой человек сказал, что рассудок содержится только в его голове. Он говорил: «Рассудок (разум) снаружи, он наполняет мир, он всё приводит в порядок (организует)!». Так же точно, как человек осознаёт свет через своё восприятие, так говорит он себе, также будет он осознавать и рассудок. Рассудок в определенном смысле вспыхивает в нём.
Очень важное было связано с этим приходом мирового рассудка в человеческое культурное развитие. Прежде чем культурное развитие перешло в знак души-ощущающей, тогда не говорилось о таком охватывающем весь мир едином принципе. Тогда говорили о духах растений, духах регулирующих жизнь животных, духах жидкости, воздуха и так далее.
Было множество духовных существ, о которых говорили. Не только был политеизм, народная религия, которая говорила о этом множестве, но имелось вообще также в тех, которые были посвященными, сознание, что они имеют снаружи дело с существенным множеством. Благодаря тому, что наступила рассудочная эпоха, развился род монизма.
Рассудок стал рассматриваться, как единственное, что охватывает (понимает) мир, и благодаря этому только развился монотеистический характер религии, имевший уже в третьем послеатлантическом периоде свою предварительную ступень.
Но то, что мы должны научно установить о этом времени – от 8 столетия до Р.Х. до 15 столетия по Р.Х. – это уже тот факт, что это время развития мирового рассудка, и что совершенно иначе тогда думали и говорили о рассудке, чем мы сегодня думаем.
Почему же о рассудке думали иначе? Думали о рассудке иначе на том основании, что также, когда было понятно, когда пытались через рассудок нечто понять, чувствовали иначе. Человек шел через мир, он рассматривал вещи через свои чувства, но в определенной мере он всегда ощущал, когда обдумывал, определенный толчок. Это было примерно так, когда он обдумывал, как если бы он нечто ощутил от резкого пробуждения, чем он ощутил в обычном бодрствовании. Обдумывание (размышление) ощущалось, как нечто отличающееся от обычной жизни.
Прежде всего, в размышлении ощущалось ещё, что внутри стоит нечто объективное, что не чисто субъективно. Поэтому было также, вплоть до 15 столетия, а в отголосках и гораздо позже, что люди имели определенное чувство, которого человек сегодня совсем не имеет. Сегодня человек совершенно не имеет чувства, что размышление нужно производить в определенном состоянии души. Вплоть до 15 столетия человек имел чувство, что он, собственно, нечто плохое осуществляет в мире, если он не хорош, добр и всё же размышляет.
Он в определенной мере делал себе упрек, когда он, как плохой человек размышлял. Это есть нечто, что совершенно больше не ощущают правильно-основательно. Сегодня человек думает: «Пусть я плохой, как я хочу, в моей душе, но я ведь размышляю!».
До 15 столетия люди так не делали. Они ощущали, как некоторый род оскорбления Божественного Мирового Разума, если бы они в плохом душевном расположении духа стали размышлять. Таким образом, они видели в акте размышления уже нечто реальное, они в определенной мере, плывя внутрь с душой, видели себя во всеобщем мировом рассудке. Откуда это происходит?
Это приходит оттуда, что человек, собственно, в этой эпохе времени от 8 столетия до Р.Х. до 15 столетия по Р.Х., особенно в 4 столетии по Р.Х. исключительно использовал своё эфирное тело, когда раздумывал. Не то, чтобы он себе говорил, что вот сейчас он приведет своё эфирное тело в деятельность, но то, что он ощущал, всё душевное настроение, приводило эфирное тело в движение, когда он мыслил.
Можно как раз сказать, что в эту эпоху человек мыслил своим эфирным телом. И это характерное, что в 15 столетии начинается мышление с помощью физического тела. Мы мыслим с помощью сил, которые эфирное тело посылает в физическое тело, когда мы мыслим. Таким образом, большая разница между тем, как мыслили до 15 столетия и после 15 столетия для того, кто отдаётся рассмотрению. Когда некто рассматривает мышление перед 15 столетием, видит, что оно протекает в эфирном теле (светлая штриховка на рисунке). Это придаёт в определенной мере эфирному телу определенную структуру. Когда мышление рассматривают в наше время, оно протекает в физическом теле (тёмное).
Каждая такая линия эфирного тела вызывает от себя отражение, и это отражение имеется тогда в физическом теле. Таким образом, это в определенной мере отпечаток (оттиск печати) эфирной деятельности в физическом теле. Это, начиная с того времени, происходит в человечестве, когда думают.
Это было в сущности развитие в 15-19-20 столетиях, что человек всё более и более извлекал своё мышление из эфирного тела, и он останавливается на этом теневом образе, который он обретает в физическом теле от прыжка мысли в эфирном теле.
Таким образом, действительно имеется то, что в этом пятом послеатлантическом периоде мыслят с помощью физического тела, но по сути это только теневой образ от того, чем была когда-то мировая мысль, что с того времени живёт в человечестве только теневой образ мирового мышления.
Видите ли, в сущности, всё то, что тогда возникло с 15 столетия, что образовалось, как новая математика, как новое естествознание и так далее – это есть теневой образ, привидение, призрак прежнего мышления. В нём больше нет жизни. Человечество, собственно, не имеет сегодня понятия о том, насколько живым элементом было мышление прежде. Человек чувствовал в то древнее время в мышлении себя в первую очередь освеженным.
Он был рад, когда имел возможность мыслить, так как мышление для него было живительным напитком. В то время не было представления, что мышление может утомлять. Человек мог утомиться в определенной мере через нечто иное, но, если он действительно мог мыслить, то чувствовал от этого освежение, оживление души, а также всегда чувствовал нечто от дарования благодати, когда он мог жить в мыслях.
Однажды произошел этот перелом в душевном состоянии, и мы сегодня имеем в том, что вступает, как мышление нового времени, нечто совершенно призрачное (теневое). Отсюда великая трудность через мышление – если я могу так выразиться – человека вообще привести в движение.
Исходя из мышления, можно современному человеку говорить что угодно, но он не сдвинется с места. Тем не менее это есть то, чему он должен учиться. Человек должен осознать, что он в своём современном мышлении имеет теневой образ, и, что этот теневой образ не должен оставаться теневым образом, должен быть оживлен, чтобы он стал имагинацией.
Всегда является попыткой современное мышление превратить в имагинацию то, что, например, обнаруживается в такой книге, как моя «Теософия» или «Очерк тайноведения», где как раз всюду в мышление внутрь загнаны образы, чтобы вызвать мышление к имагинации, то есть снова к жизни. Иначе человечество было бы совершенно опустошено.
Мы можем распространять высушенную учёность, но такая сухая учёность не будет побуждать к волению и не сможет воспламенить, если мы не сможем возжечь в этом теневом мышлении, мысле-призраке, именно которое в новое время вошло в человечество, снова имагинативную жизнь.
Я бы сказал, что это великий вопрос судьбы новой цивилизации, чтобы было увидено то, как мышление с одной стороны имеет тенденцию становиться тенеобразным, как люди всё более в это мышление отступают, закукливаются, и как при этом то, что переходит в волю, становится, собственно, просто родом осуществления человеческих инстинктов.
Чем меньше мышление будет мочь быть имагинативным, тем более будет исчезать интерес к тому, что живёт во внешней социальной жизни, переходя в инстинкты. Более древнее человечество, как минимум в те времена, которые принесли цивилизацию, получило – это можно было понять из последних докладов – исходя из всего его организма, нечто, что было духовным.
Современный человек получает нечто духовное только из своей головы, поэтому он себя передаёт в отношении воли своим побуждениям, инстинктам. Это большая опасность, что человек всё более и более будет становиться просто головным человеком и отдастся в отношении своей воли во власть инстинктов внешнего мира, что тогда приведет, как само собой разумеющееся к социальным состояниям, какие мы сейчас наблюдаем в восточной Европе, а также всюду в заражающем нас месте.
Такое происходит благодаря тому, что мышление стало теневым образом. Нельзя слишком редко на такие вещи указывать. Как раз исходя из таких подоснов будет пониматься очень важное, чего хочет антропософски ориентированная духовная наука. Она хочет, чтобы теневой образ снова стал живым существом, чтобы среди людей распространилось понимание всего человека.
Но это не может происходить, если мышление останется призраком, если в это мышление не войдёт снова имагинация, если, например, число останется таким, как я это показал, когда я указывал на семичленного человека, который, собственно, девятичленным является, когда второй и третий, шестой и седьмой члены так соединены, что составляют единство, так что получается семь членов, когда суммируют девять членов.
Это внутреннее понимание того, что человеку изнутри было дано, есть то, чего нужно добиваться. В этой связи нужно принимать действительно серьёзно то, что ориентирует через духовную науку, антропософски ориентирует, именно с этой стороны будет охарактеризовано.
Но, если посмотреть, с другой стороны, как мышление становится призрачным, и потому в иезуитском ордене была создана метода, которая с определенной стороны вносит жизнь в это мышление. Иезуитские упражнения исходят из того, чтобы внести жизнь в это мышление. Но они это делают, когда старая жизнь снова обновляется, когда прежде всего не на имагинацию и через имагинацию работают, а работают через волю, которая имеет исключительно большую роль в иезуитских упражнениях. Современное человечество должно было понять, но поняло очень мало, как в одном таком обществе, как иезуитское, вся душевная жизнь радикально иная, чем у других людей.
Прочие люди современности все по сути имеют иное душевное настроение, чем иезуиты. Иезуиты работают, исходя из мировой воли. Это нельзя отрицать. Благодаря этому они видят определенные взаимосвязи, которые там имеются, и в лучшем случае будут ещё видеть такие взаимосвязи о некоторых иных местах, в отношении которых снова со стороны иезуитов будет борьба вплоть до на ножах.
Но это значительное, благодаря чему реальность входит в теневое мышление, это есть то, что делает иезуитов людьми иного рода, чем современные цивилизованные люди, которые вообще теперь в теневых образах мыслят и потому по сути спят, так как мышление не охватывает их организм, не вибрирует в их крови, не пронизывает, наводняет нервную систему.
Я думаю, что никогда не будет кого-либо, кто увидел бы одаренного иезуита нервничающим, в то время как современное обучение и образование делают людей нервными. Когда становятся нервным? – Если физические нервы делаются важными. Тогда делается важным нечто, что, собственно, физически совершенно не имеет никакого на это права, так как оно здесь имеется для того, чтобы просто духовное проводить.
Такие вещи интимно связаны с неверностью сущности нашего образования и, конечно, юриспруденции, с той же точкой зрения, которую мы особенно должны побеждать, но именно с точки зрения оживления мышления, что идёт вместе с миром даже, если он, как рак пятится назад. Но он идёт, а не стоит на месте, в то время как наша наука, как она сегодня имеет привычку, по сути человека совершенно не понимает.
Если я могу вам указать на нечто, то я должен сказать, что я уже часто выражал, как, собственно, это постоянно всё снова и снова готовит боль, что этот современный человек, который ведь может всевозможное мыслить, который ужасно сообразительный, но всё же никакой жилкой своей жизни не стоит также живо в современности, не видит, что происходит вокруг и не хочет соучаствовать. У Иезуитов это иначе. Иезуит полного человека приводит в движение и видит, что сегодня вибрирует через мир. Для этого я вам прочту несколько крылатых фраз из современного иезуитского писания, из которых вы увидите, что за жизнь там внутри пульсирует.
«Для всех тех, которые серьёзно относятся к христианским аксиомам (принципам), для которых народное благо является действительно делом сердца, для которых небесное слово «Misereor super turbam» глубоко душу пронизает, для всех таких пришло время, когда они принесенно от донных волн большевицкого бурного потопа, с гораздо большим успехом могут работать с народом и для народа. Только тогда не робеть.
Итак, принципиальное и всестороннее преодоление «капитализма», эксплуатации и истребления народа, более острое подчеркивание рабочего долга также для высших постов, создание достойных жилищ для миллионов народных товарищей, также, когда это создание потребует простонародно называемые дворцы и большие жилища, использование сокровищ почвы, сил воды и воздуха не для синдикатов и трестов, а для всеобщего блага, образование и подъём народной массы, принятие участия всех народных кругов в управлении государством, использование идеи системы советов для строения наряду с парламентским массового представительства идущее и постоянное равноправное представительство, чтобы уничтожить Лениным с правом порицаемую «Изоляцию масс от государственного аппарата» … Бог создал блага земные для всех людей не для того, чтобы отдельные купались в роскоши, а миллионы физически и морально пребывали в нищете …».
Вы видите, что это огонь, который, конечно несколько чувствует от того, что происходит. Это написал человек, который в другой книге большевизм строго осуждает и, конечно, большевизма знать не хочет, но который, однако, не сидит, как некто такой, который сегодня прекрасно на стуле располагается и вокруг себя не замечает огня мира, но который замечает и который знает, чего он хочет, так как он видит.
Люди дошли до того, чтобы о вещах мира просто размышлять и оставлять их в общем и прочем идти своим ходом. На это нужно всё снова указывать, что человек ещё нечто иное имеет в себе, чем просто мысли, благодаря именно которым размышляют, мыслят, собственно, не заботясь о сущности мира. Нужно просто указывать на то, что, например, имеется Теософское Общество. Теософское Общество указывает на высоких посвященных, которые где-то сидят, и, конечно, оно это делает с полным правом. Но речь не о том, что они где-то там сидят, а о том, как те, кто говорят об этом, на это указывают.
Теософы представляют себе, что посвященные управляют миром. Тогда они садятся и имеют добрые мысли, которым они дают во все стороны распространиться, затем они говорят о мировом правлении, мировых эпохах и мировых импульсах.
Но если действительно подойти к тому, что есть реальное дело, такое, как Антропософия, необходимым образом, так как иначе нельзя, внутри должен жить реальный ход мира, тогда находят неуютным, так как, собственно, не могут просто оставаться сидеть на стуле, а должны сопереживать то, что происходит в мире.
Нужно остро подчеркнуть, как то, что есть рассудок, в человеке стало тенью, тогда как это раньше переживалось в эфирном теле, а теперь в определенной мере погрузилось вниз в физическое тело и ведет там субъективное существование.
Но оно может быть оживлено с помощью имагинации. Тогда это приводит к душе сознательной, и эта душа сознательная может быть понята как реальность только, если она чувствует «Я» в себе, как вечное и, если будет провидеть, как это я погружается в воплощение из духовно-душевных миров.
Когда это внутреннее душевно-духовное существо охватит (поймёт) «Я», тогда действительно теневой образ рассудка может исполниться реальностью. Ибо, исходя из «Я» должен этот теневой образ рассудка исполниться реальностью.
Необходимо, чтобы было увидено, что имеется живое мышление. Ибо, что же знает человек, начиная с 15 столетия? – Он знает просто чисто-логическое мышление, он не знает живого мышления. На это также я неоднократно указывал. А что такое живое мышление? – Я хочу взять близко лежащий пример. В 1892 году я написал «Философию свободы», которая имела определенное содержание. Затем, в 1903 году я написал «Теософию», которая снова имеет определенное содержание. В «Теософии» идёт речь о эфирном и астральном телах и прочем таком.
В «Философии свободы» об этом нет и речи. Теперь приходят некоторые люди, знающие чисто-логически-мёртвое, чисто-труп-мышления, и говорят: «Да, я читаю «Философию свободы» и не могу из неё никакого понятия вычленить, никакого понятия получить о эфирном и астральном телах. Так не пойдёт! Я не получаю оттуда понятий, которые там есть!».
Но это был бы тот же самый подход, как, если бы я имел пятилетнего ребёнка и хотел бы из него сделать 60-летнего мужчину! Я бы его взял и растягивал в высоту и расширял в ширину?!
Но я не могу применять механически-безжизненный подход вместо живого. Представьте себе «Философию свободы», как нечто живое, чем она в действительности и является, и представьте себе, что она растёт. Тогда из неё вырастает то, что только тот, кто хочет из понятий нечто вычленить, а не получить.
На этом основаны все возражения противоречий. Не могут понять, что живое мышление является противоположностью мёртвому мышлению, которое царит сегодня во всём мире, всей цивилизации. В живом мире вещи развиваются изнутри наружу. Тот, кто имеет белые волосы, получил их, когда он прежде имел чёрные волосы, не благодаря тому, что он их покрасил, но они заменились из него изнутри. Вверх-вниз поднимающееся развивается изнутри наружу, и то же самое с живым мышлением.
Но сегодня хотят сесть и развивать просто умозаключения, хотят просто развивать чистую логику. А что такое логика?
Логику можно назвать анатомией мышления. Анатомия изучает трупы (мёртвые тела), логика изучает труп мышления. Анатомия совершенно правомерно изучает трупы. Так же точно справедливо (правомерно), что логика изучает трупы мышления!
Но никогда нельзя с тем, что изучено на трупе, понять жизнь. Это есть то, от чего это зависит, от чего это действительно зависит, когда сегодня хотят живо принять участие со всей душой в том, что, собственно, через мир бурлит и двигается.
Нужно всё снова указывать на эту сторону дела, так как мы нам нужно в смысле доброго развития мира, доброго развития человечества оживление мышления, ставшего теневым.
Это становление мышления теневым пережило в середине 19 столетия свою высшую точку. Как раз поэтому на середину 19 столетия приходятся такие вещи, которые человечество больше всего обольстили. Хотя эти вещи, как таковые, и не велики, но, если они занимают подходящее место, то кажутся великими.
Возьмём конец пятидесятых годов. Тогда явились дарвинское «возникновение мира», «Принципы политической экономии» Карла Маркса, а также «Психофизика» Густава Теодора Фехнера, в которой была сделана попытка психическое, душевное раскрыть через внешний эксперимент.
В тот же самый год человечеству было предложено обольщающее открытие спектрального анализа Кирхгоффа и Бунзеншена, через что в определенной мере показывается, что, где-то можно во Вселенной видеть, находить ту же самую вещественность.
В этой середине 19 столетия было в определенной мере сделано всё, чтобы обольстить человека в том, что мышление уже здесь остаётся субъективным, остаётся именно теневым (призрачным), и нельзя понять во внешнем, так что совсем нельзя представить, что в мире рассудок, «Нус» или ещё что-то в самом Космосе было бы живым.
Это то, что эту вторую половину 19 столетия сделало нефилософской, хотя и в сущности такой бездельной (бездеятельной), и что подействовало так, что в то время как хозяйственные отношения становились всё более сложными, мировая торговля распространилась до мирового хозяйствования, так что действительно вся земля превратилась в одну хозяйственную область, что, в то же время, это теневое мышление не могло понимать всё более полновесную действительность. Это трагедия современной эпохи. Хозяйственные отношения становятся всё более полновесными, всё грубее, а человеческое мышление остаётся теневым, и эти тени уже совсем не могут вникать в то, что разыгрывается внешне в грубой хозяйственной действительности.
Это то, что выделывает наше современное убожество. Когда человек теперь действительно думает (собирается) стать более тонко организованным, имеет потребность в духовном, тогда он приучает себя, насколько это возможно, делать вытянутое лицо, говорить фальцетом и говорить только о том, что нужно себя поднимать от грубой действительности, ибо только в мистическом можно было бы охватить духовное.
Мышление стало таким тонким (нежным), что оно должно уходить прочь от действительности, что оно в своём теневом существовании тотчас умирает, если захочет проникнуть в грубую действительность. Действительности развивается в направлении инстинктов вниз, она тяжелеет и грубеет.
Мы видим плывущие сверху жирные яйца мистики, мировоззрений и теософий, а внизу протекание грубой жизни. Это нечто, что к благу человечества должно именно прекратиться.
Мышление должно быть оживлено, мысль должна стать настолько могучей, что ей не нужно было бы отскакивать от грубой действительности, но, чтобы она в эту грубую действительность могла погружаться, и жить, как дух, в этой грубой действительности, тогда эта действительность будет становиться уже не грубой. Это нужно понять.
Что ни в каком направлении не понимают, так это, что мышление, когда в нём внутри живёт мировое существо, не может быть иным, как чтобы свою силу изливать во всё возможное. Но это, собственно, нечто само собой разумеющееся. Но для этого современного мышления считается святотатством, как только наступает нечто, как мышление, которое не может ничего иного, чтобы тянуть свои нити в различные области.
То, что должно сегодня соделывать серьёзность жизни – это то, что должно быть увидено: мы имеем в мышлении, говоря с полным правом, теневой образ; но пришло время, когда в этот теневой образ мышления нужно внести жизнь, чтобы эта мыслительная жизнь от этой внутренней душевной жизни внешняя физически-чувственная жизнь могла сохранить своё социальное побуждение. Об этом дальше мы поговорим завтра.