Тёплый воздух веранды был наполнен приторным запахом жасмина, который исходил от старых вазонов, заботливо расставленных ещё весной. Марина сидела в скрипучем плетёном кресле и старалась сосредоточиться на тихом шорохе листьев за спиной. Иногда она улавливала терпкий аромат вишнёвого табака: сосед за забором курил трубку, как и каждый вечер, словно по расписанию. Казалось, что этой размеренной бытовой сцене ничего не угрожает, но внутри у Марины всё сжималось в плотный комок.
Она накручивала на палец тонкую серебристую цепочку — подарок отца, который она всегда носила с собой. Потертый кулон с крошечным янтарным камнем давно утратил блеск, но помогал ей вспоминать, что когда-то семья была крепче. Живя отдельно от матери уже несколько лет, она наконец почувствовала вкус спокойной жизни: никто не ворчал, не контролировал её на каждом шагу, не ставил ультиматумов. Но предстоящий вечер грозил всё изменить. В комнате за стеклянной дверью лежал её смартфон с непрочитанным сообщением: «Нужно поговорить». Жду сегодня. Мама».
Марина тяжело вздохнула. Она ненавидела эту фразу — «Нам нужно поговорить». Каждый раз она обещала одно и то же: очередной приступ обвинений. Но откладывать не имело смысла.
Когда Марина была подростком, мать — Елена Петровна — казалась ей женщиной, обладающей безграничной властью. Тёплые мамины руки, которыми она в детстве поправляла одеяло, со временем превратились в суровые «клещи», требовавшие беспрекословного подчинения. Любая мелочь — неправильно заправленная кровать, поздний приход домой, «не те друзья» — превращалась в грандиозный скандал. А потом неизбежно звучала фраза: «Я ради тебя всем пожертвовала, а ты?»
Со временем Марина научилась защищаться от этого давления. Сначала она защищалась колкостями, потом пыталась спорить, но натыкалась на ещё большую волну претензий. Ближе к восемнадцати годам она поняла, что бесполезно что-то доказывать. Поэтому, окончив школу, она сбежала в другой город под предлогом учёбы в университете и почти не приезжала домой. Мать, уязвлённая отсутствием «послушной дочки», продолжала звонить, писать: «Тебя там портят, скоро ты совсем забудешь о семье».
Отец, наоборот, всегда старался сгладить конфликт. Он обходил острые углы, поддакивал матери, лишь бы не усугублять скандал. И это ещё больше отдаляло Марину от него. Ей казалось, что отец стал пассивным союзником Елены Петровны, ведь он никогда не вмешивался, когда дочь получала бесконечные нотации.
Но жизнь шла своим чередом, и вот, спустя несколько лет, Марина почувствовала, что у неё появились силы противостоять. Она уже была взрослой: у неё была работа, круг друзей, почти самостоятельная жизнь. Только прошлые обиды никуда не делись, а всплывали в неприятных воспоминаниях. И сейчас, когда мать написала это сухое «Нужно поговорить», у Марины кольнуло в груди: может, это шанс окончательно расставить все точки над «i»? Или очередная болезненная схватка?
Вечером, собравшись с духом, Марина всё-таки поехала к старому дому. Он встретил её облупившейся краской на калитке и едва различимыми буквами фамилии — когда-то отец специально вырезал их на латунной табличке, чтобы все знали: здесь живёт дружная семья Петровых. Взглянув на фасад, Марина вдруг почувствовала, как внутри у неё всё холодеет от непривычной тревоги.
В коридоре было тесно, повсюду стояли коробки и какие-то пакеты. Пахло прелым деревом и давно не проветриваемыми комнатами. Мать ждала на кухне. Она деловито сортировала старые бумажные папки, время от времени искоса поглядывая на дочь.
— Здравствуй, — сказала Марина и почувствовала, как её голос дрогнул.
— Привет, — ответила мать, не отрываясь от бумаг. — Тебя давно не было.
Пауза затянулась. Марина почувствовала, как внутри нарастает неловкость, сменяясь то раздражением, то желанием убежать. Сзади скрипнула дверь — это отец вышел из комнаты, коротко кивнул Марине и пошёл к холодильнику, видимо, чтобы заняться ужином. Как обычно, без лишних слов.
— Мам, мы… мы можем поговорить без… — начала Марина, но мать резко оборвала её:
— Пусть отец тоже послушает. Нечего мне потом самой всё решать.
Отец попытался что-то пробормотать, но, похоже, передумал и просто сел на стул, всем своим видом показывая, что не хочет ввязываться.
— Ну, хорошо. О чём ты хотела поговорить? — Марина старалась говорить спокойно, но внутри у неё всё дрожало.
Елена Петровна хмыкнула, прикрыла папку, отодвинула её в сторону:
— Ты давно на себя в зеркало смотрела? Всё время в чёрном, волосы растрёпаны, за фигурой не следишь. Как ты вообще работаешь? Коллеги-то хоть нормальные люди?
Марина вздохнула и посмотрела на отца — он уткнулся взглядом в стол. Видимо, знал этот сценарий наизусть.
— Меня устраивает моя работа, — твёрдо ответила Марина. — И я пришла сюда не для того, чтобы спорить.
— Я тоже не хочу спорить, — мать чуть повысила голос, отчего отец вздрогнул. — Просто я переживаю, как любая нормальная мать. А ты вместо того, чтобы подождать меня, уехала в другой город. Ни совета не спросила, ничего. Я помню, как мы мечтали, что ты станешь врачом, а ты пошла на свою психологию. Что это за профессия? Ты лечишь людей или просто болтаешь?
Марина почувствовала, как начинают гореть её щёки. Слова матери пронзали её, как иглы. Она прекрасно знала это чувство: каждый её выбор, каждое решение всегда подвергались критике. Постепенно внутри нарастал старый, почти забытый гнев — гнев той девочки, которую никогда не слушали.
— Может, хватит говорить, что я всё делаю не так? — вырвалось у неё. — Я уже взрослая, сама могу выбирать.
Мать поджала губы. Отец поднял голову:
— Давайте без криков…
Но его попытка остаться в стороне вызвала у Марины внезапную вспышку обиды:
— Пап, а что значит «без криков»? Хоть бы раз вмешался! Когда мама мне нотации читала, ты всегда молчал.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но мать перебила:
— Не смей так разговаривать с отцом! — Она обернулась к мужу: — Посмотри, как она со мной разговаривает! Как будто я здесь враг номер один.
Марина сжала руки и заметила, что ногти впились в ладони. В горле пересохло, хотелось встать и уйти, но что-то удерживало её — вероятно, желание наконец высказать всё, что копилось годами.
— Я не считаю тебя врагом, — горько сказала она. — Я просто хочу, чтобы ты уважала мои решения. Всего лишь. Но с детства у тебя один метод: унизить, принизить, сказать, что я всё делаю неправильно. Ни слова поддержки, мам.
— Поддержки? — мать вскинула брови. — А я не вижу благодарности в твоих глазах. Знаешь, как я тебя растила? Без нянек, сама стирала, кормила, от всех болезней спасала. Где твоё «спасибо»?
Эти слова прозвучали как удар хлыста. Марина вспомнила, как действительно болела в детстве, а мать ночами сидела у её кровати, прикладывая холодный компресс ко лбу. Но одновременно всплыли и другие картины: постоянные придирки, запреты, травмирующие уколы обидных слов. Это было похоже на замкнутый круг, где любую заботу мать превращала в требование беспрекословной платы за неё.
— Я ценю то, что ты делала для меня в детстве, — Марина старалась говорить ровно, — но сейчас мне нужно не это вечное подсчитывание «сколько сил было потрачено», а право самой распоряжаться своей жизнью.
— «Право распоряжаться своей жизнью»? — передразнила её мать с недоброй улыбкой. — Да ты до сих пор бегаешь от одного мужчины к другому, ни семьи, ни нормальных отношений. Или ты думаешь, я не в курсе, что у тебя уже третий… или какой там… парень?
Марине показалось, что ей в лицо плеснули ледяной водой. Оказывается, мать продолжала следить за её личной жизнью через общих знакомых. Сердце пропустило удар, и в то же время внутри поднялась волна негодования.
— Да что тебе за дело до моей личной жизни? Это не твоё дело, — проговорила Марина, стараясь, чтобы её голос не дрожал.
— Меня волнует всё, что касается моей дочери, — отчеканила Елена Петровна. — А ты позволяешь себе всё!
Она повысила голос, и отец, кажется, ещё глубже втянул голову в плечи, стараясь стать незаметным. Марина вдруг увидела его по-новому: тревожная морщинка на лбу, бегающий взгляд — он до сих пор боялся собственной жены. Как же так? Сколько лет прошло, а в этом доме всё осталось по-прежнему.
— У меня нет никаких «вседозволенных» прав, — Марина уже не скрывала раздражения. — Я просто живу так, как хочу. И если ты позвала меня сюда только для того, чтобы ещё раз всё обесценить и обвинить, то я ухожу.
Мать замолчала, тяжело дыша. Казалось, она копит силы для нового удара. Марина видела, как у неё дрожат губы, как краснеет кожа на шее — знакомые признаки гнева.
Лёгкая дрожь пробежала по пальцам Марины, она почувствовала, что ещё немного — и разразится криком, который сотрясёт весь дом. Но вместо этого она вдруг поймала себя на желании выдохнуть и поставить точку. Ни крика, ни истерики. Только холодная решимость.
— Знаешь, — негромко произнесла Марина, — я приехала сюда, чтобы убедиться, что мы можем нормально общаться. Без взаимных упрёков, без твоего вечного недовольства. Но, как я вижу, это невозможно.
Мать вскочила:
— Это ты постоянно недовольна, несёшь какую-то чушь о «личных границах». Ладно я, но ведь отец страдает! Сколько раз он спрашивал: «Почему Марина к нам не заезжает?» А что я должна отвечать? Что дочери плевать на родителей?
Отец поморщился при упоминании о себе и умоляюще посмотрел на дочь, словно ища поддержки. Но Марина почувствовала, как внутри нарастает давно сдерживаемая ярость по отношению к ним обоим — к матери за жёсткий диктат и к отцу за нерешительность.
— Не надо перекладывать всё на меня, — сказала она непривычно ровным голосом. — Я устала быть виноватой во всех ваших бедах. Я не просила держать меня на привязи, не просила контролировать. Вы сами выбирали, как со мной обращаться. И я долго терпела. Но теперь всё.
Она встала, достала из кармана ключи от машины. Мать подошла ближе, её глаза горели обидой:
— Ах, значит, всё? Ты мне больше не…
И тут Марина резко обернулась, перебив её:
— Да. Ты мне больше не мать, раз не можешь понять и уважать меня.
Слова повисли в воздухе, пропитанные медной горечью. Мать застыла, словно не веря, что дочь действительно решилась произнести это вслух. Отец казался выбитым из колеи: он приоткрыл рот, но так и не смог выдавить ни звука. Кухня вдруг стала тесной, и Марине показалось, что пропал воздух — так сильно сдавило горло от кома чувств.
Она повернулась и пошла к выходу. Трясущимися руками надела куртку, чувствуя, как сильное волнение сменяется болезненной пустотой. Сзади послышались шаги — видимо, отец всё же попытался её остановить, но Марина обернулась лишь на миг: в его глазах было отчаяние, растерянность, а в глазах матери — холодная, колючая ярость.
— Прости, — бросила Марина, сама не зная, кому именно адресовала эти слова — им обоим или себе.
Выйдя на улицу, она вдохнула сырой ночной воздух. Сердце бешено колотилось, но в голове было удивительно ясно: пусть это решение и причиняло боль, внутри уже зрела свобода. Она понимала, что сделала то, на что не решалась годами.
Небо затянуло тяжёлыми облаками, но Марина вдруг улыбнулась краешком губ. «Ты мне больше не мать», — прозвучало как смертельный удар по старым оковам. И теперь она могла идти вперёд, не оглядываясь.
Понравился вам рассказ? Тогда поставьте лайк и подпишитесь на наш канал, чтобы не пропустить новые интересные истории из жизни.
НАШ ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ - ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ.