Часть 1.
Глава 2. Штаб
Штаб на Жемчужной, 9, располагается в здании винодельни. Тут три этажа: на первом птиц моют, на третьем — стационар. На втором всё остальное — регистрация волонтеров, кухня, раздевалка, зона отдыха. И склад, на котором мне предстоит провести ночь. Здесь где-то +13оС, на куртку нужно первым делом надеть защитный костюм — на всякий случай, чтобы минимизировать даже гипотетический риск заражения птиц.
Я сменяю высокую волонтерку Юлю: она проработала тут весь день, с пяти или шести утра, но на ее лице ни признака усталости. Проводит четкий инструктаж: идущим на первый этаж — костюмы с синей полоской, очки, респиратор. И обязательно синие перчатки, чтобы была видна отмытая сажа. На третий этаж, в стационар, — комбинезон, обязательно бахилы. По запросу — антибактериальные салфетки, обезболивающие, моющие средства. Часть склада занята вещами Артура, хозяина винодельни, их не трогать. «Удачного дежурства!» — желает Юля напоследок.
Сажусь за импровизированный стол. Вокруг коробки с надписями и стопки защитных костюмов со штрихкодами Wildberries, китайскими вкладышами-сертификатами и надписями For COVID-19 Pandemic Period Use Only. Первое задание — экипировать волонтерку, которая идет в стационар к уже отмытым птицам. Выдаю комбинезон, доходящие до колена бахилы. Повторяю напутствие Юли: «Удачного дежурства!» Тут же подходит другая волонтерка в шапке «Береги Камчатку»: нужно два рулона туалетной бумаги. Выдаю, поздравляет: «Первые две ачивки есть!»
Две волотнерки зовут в девять утра поехать с ними на пляж искать птиц. Отвечаю, что на дежурстве до семи. Они шутят: ну как раз два часа поспать — и в добрый путь. Замечают черные защитные костюмы, радуются: «Неужели наконец-то поменяют! — и объясняют мне: — Птички очень боятся белого цвета, пугаются. Теперь не будут». Правда, черных костюмов пока всего два — остальные белые с синей полоской.
Первые часа полтора проходят спокойно. Вдруг дверь открывается, вбегает мужчина средних лет, весь в черном, в руках длинная коробка. Выглядит немного раздраженным, но в глазах — решимость. «Здесь фазан, — объясняет волонтерам, — я нашел его сегодня утром у нас в Анапе, в парке. Гулял с собакой — вижу, кошка дерет фазана. Ну я его и спас. Вроде всё нормально, но ходить не может. Я его в Краснодар уже возил (от Анапы до Краснодара около 180 километров, около двух с половиной часов в одну сторону.), но там побоялся оставить, какой-то чулан».
С третьего этажа спускается ветеринарный врач, высокий худой парень с длинными очками и бородой, напоминающий Христа на картинах эпохи Возрождения. Пытается забрать фазана с собой, чтобы полностью осмотреть. Мужчина протестует: «Я его не оставлю. Мы с ним уже сдружились. Куда он без меня». На третий этаж вход посторонним запрещен, и мужчина заводится: «Ну вы чего. Почему столько понтов. Помогите фазану, пожалуйста. Вы реально моя последняя надежда. Умоляю».
Ветврач соглашается: достает фазана из коробки прямо на лестнице, ведущей в чистую зону. Слышен восхищенный вздох. Перед нами изящная птица с длинной золотистой шеей, черно-фиолетовой грудкой, оранжевыми и медно-красными перьями. Фазан смотрит царственно, озираясь своими черными глазами с красными кольцами вокруг. Ветврач медленно и методично осматривает птицу и наконец выносит вердикт: готовы забрать, выходить и отпустить в дикую природу. Мужчина расплывается в улыбке: «Спасибо вам огромное, дорогие». Его благодарят в ответ.
Ветеринары ухаживают за чистыми птицами в стационаре на третьем этаже.
Снова наступает передышка, осматриваюсь вокруг. Замечаю, что у всех волонтеров на защитных костюмах написаны имена, иногда вперемешку с рисунками и ироничными подписями: «Главный суетолог Наиля», «Треш и содомия в Черном море», «Доктор Ливси».
На импровизированных стендах — памятки, рассказывающие, как обращаться с птицами, QR-коды с контактами психологической помощи и воодушевляющие цитаты. В любой другой обстановке они выглядели бы пошло, но здесь, написанные черным маркером на листках А4, выглядят органично: «В океане надо иметь огромную душу и чистую совесть». «Нужно столетие, чтобы восстановить то, что разрушил день. Ромен Роллан». «Бог прощает, и люди прощают. Природа не прощает никогда. И. В. Гете». «Мы не наследуем Землю у своих предков, а берем ее взаймы у своих детей. Антуан де Сент-Экзюпери».
Новая задачка — найти строительный пылесос и отнести в соседнее здание. Нахожу его за куртками в раздевалке, которые здесь оставляют на целый день без присмотра: все свои. На ходу перекусываю бутербродом и овсяным печеньем с чаем, выхожу во двор. Надо мной полная луна, яркие южные звезды. Мерно валит пар из ТЭЦ, дует холодный соленый ветер, издалека — ритмичный шум, в котором по мере приближения узнается Rammstein. С пылесосом в руке захожу внутрь и попадаю в большое пространство с ярким светом и семью гигантскими синими бассейнами, наполненными чистой водой. Рядом волонтеры возводят небольшие помещения из ДСП — будущие домики-вольеры для птиц. Улыбаются: «Восстановленным чомгам будет где жить, пока ситуация не нормализуется».
Возвращаюсь в штаб. Птиц сегодня мало: в течение дня привезли пять, а во время моего дежурства — ни одной.
Волонтеры рассказывают, что еще две недели назад чомг доставляли десятками. Сейчас затишье, «то ли переловили всех, то ли поумирали, то ли просто из-за шторма они не могут подойти к берегу».
Садимся сыграть в дурака — парикмахер Елена из Карелии заваливает горного гида Лизу из Краснодара, подкидывает Артем из Москвы.
Шестой час ночи. Уговариваю ветврача показать стационар: надеваю дополнительную защиту и поднимаюсь на третий этаж. Под фонарем на лестнице висит карандашный рисунок чомги и надпись «СПАСИБО». Ощутимо пахнет рыбой. На синем брезенте стоят 13 одинаковых коробок с дырочками для воздуха. На каждой — «Бланк учета манипуляций с птицей в стационаре». Указан номер, дата и время поступления, вес, прописаны все лекарства, которые птица в течение дня принимала, а также кормления: нужно указать количество рыб и отметить, получилось ли у птицы поесть самостоятельно. Пожилая ветврач объясняет, что нужно вести себя тихо и говорить шепотом: птицы спят. На столах огромное количество лекарств и шприцов. Лежит памятка для новичков — конкретные рекомендации по процедурам дополняются абзацем: «Каждый из нас подвергается сейчас воздействию травмирующих факторов из-за катастрофы. Нервы на пределе у всех. Не заражайте окружающих негативными эмоциями и не идите на конфликт. Улыбка и обнимашки решат любой спор! Мы все вместе работаем для птиц!»
Замечаю на коробках сердечки и имена птиц: Игорек, Пупс, Яночка, Аполлон, Кеша буйный. Живчику совсем плохо: он постоянно дергается, коробка ходит ходуном. Пожилая ветврач вздыхает: «Судороги. Скорее всего, не доживет до утра». Молодой врач аккуратно делает угол Живчику, а затем подключает Яночку к системе обеспечения кислородом. Ложится передохнуть на импровизированную койку из ДСП, подкладывая под грудь грелку. Через полтора часа подъем — нужно будет делать уколы энтерофурила всем 13 птицам.
Над Анапой постепенно поднимается холодный зимний рассвет. На Жемчужную, 9, прибывают новые люди — в стационар, на мойку, на кухню. В дверях появляется и моя сменщица. Желаю ей удачного дежурства. Она отвечает словами, которые звучат как самая красивая музыка: «А вам — хорошего отдыха».
Волонтеров заставляют укладывать биобон под камерами.
Глава 3. Пляж
Немного поспав, решаю пройтись вдоль моря. На пляже в анапском районе Джемете уже всё вычищено, по песку уходят на километры вдаль следы от колес тракторов и самосвалов. Стоит палатка МЧС, море отгорожено двумя параллельными канавами. В воздухе витает едва уловимый запах мазута.
В отличие от Жемчужной, 9, где единственный опознавательный знак — написанное маркером на защитном костюме имя, здесь множество людей в полноценных униформах. Больше всего выделяются сине-красные костюмы представителей Всероссийского студенческого корпуса спасателей — подведомственной МЧС организации. Они строят мающихся волонтеров в шеренгу и дают им в руки длинный шланг, к которому прицеплены пластиковые полоски.
«Вы участвуете в историческом событии», — настраивает их высокий бородатый координатор. Рядом материализуется съемочная команда телеканала «Мир». Ведущий зычным голосом, будто подражая Дмитрию Губерниеву, трубит в камеру: «Биобон (сеть, пропитанная специальным биологическим составом для локализации и устранения разливов нефтепродуктов. — Прим. ред.) готовятся погрузить в Черное море. Технология на 100% рабочая. Применялась при разливах нефти в Мексиканском заливе и в Норильске. Один килограмм такого изделия может сдержать до десяти килограмм нефтепродуктов».
Скучающим волонтерам приказывают под камеры засовывать пустые пластиковые бутылки в шланг биобона. На их фоне делает селфи блондинка со свежим макияжем, в бандане «Движения первых» и толстовке Putin Team. Ее подругу катает по пляжу на квадроцикле участник Всероссийского студенческого корпуса спасателей. Журналисты «России 1» записывают репортаж в ковидных костюмах с синей полоской, в которых вчера волонтеры спасали птиц.
Спустя какое-то время конструкцию длиной 20–30 метров погружают в воду. Опустив биобон, участники действа расходятся. Волонтеры идут проверять пляж, представители Всероссийского студенческого корпуса спасателей — в свою палатку, а государственные журналисты, судя по разговорам, «наконец-то сдавать сюжет и бухать».
У меня начинает болеть голова. Надеваю респиратор и отправляюсь в сторону Витязево. Тишину прерывает рев самолетных двигателей. Первая мысль: откуда, ведь аэропорт Анапы, как и других южных приграничных городов, закрыт с февраля 2022 года, а в городе иногда работает воздушная тревога. Вижу пару истребителей: они совершают несколько пируэтов над городом и отправляются в сторону Черного моря.
Волонтеры Валентин и Надежда
В отдалении — пара волонтеров, которые методично просеивают песок через сетку в поисках фрагментов мазута. Подхожу поближе, знакомлюсь: Надежда и Валентин. Пара переехала из Сибири несколько лет назад: Надежда работает парикмахером, Валентин — на пенсии. Они очищают пляжи с первого дня катастрофы.
— Первые дней пять я просто безостановочно ревела, — вспоминает Валентина, пока ее муж продолжает чистить песок, — просто убирала и ревела. Мы на пляже практически весь месяц, я даже день рождения свой здесь отметила.
Когда на пляжах было много мазута, волонтеры убирали его лопатами. Сейчас песок нужно просеивать, чтобы вычистить нефтепродукты, которые успели просочиться на глубину 20–30 сантиметров. Валентина уверена, что летом запах останется. К усилиям властей, которые только что мелькали перед объективами, она относится критически:
— Эмчеэсовцы вырыли канавы, но это бестолковая работа. Не знаю, зачем ее делают. Все над этим смеются. Сетки — тоже бестолковая вещь. Их тут тестировали, они просто все были в мазуте, ничего не ушло.
Хотелось бы, чтобы на миллиард, который якобы выделили Анапе, всё же не сетки закупали. Никто в эти деньги не верит. Всё сделали волонтеры, всё они покупали, вплоть до бахил и перчаток.
Губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев несколько раз приезжал на загрязненные пляжи — 17 декабря, 23 декабря, 26 декабря, 8 января. Валентина хорошо запомнила один из визитов губернатора:
— Целую неделю мы паниковали. Потом приехал Кондратьев в белой рубашке, в десяти метрах от меня стоял. Я хотела пойти к нему ругаться, меня не пустили, телевизионщики физически удержали. Я бы ему сказала: «Почему мешки не убирают? Почему мы собираем песок, а мазут просто из него вытекает? Почему такой бардак?» Технику стали подгонять только после, в 20-х числах, когда Путин на прямой линии выступил.
Валентина считает, что власти повели себя безалаберно. Хаос первых дней, по ее мнению, случился из-за того, что не было никакого оповещения:
— Люди не понимали, что происходит, сами закупали эти мешки, лопаты и шли на пляж без какой-либо защиты. Сжигали себе всю слизистую и глаза.
По данным МЧС, более 167 тысяч тонн загрязненного мазутом песка и грунта собрано на береговой линии, вывезено около 127 тысяч тонн. Сколько еще песка надо будет очистить на 220-километровой береговой линии Краснодарского края, неизвестно никому.
