— Лена, ты что творишь? — голос старшей сестры в телефоне звенел от возмущения. — Ты как можешь не пустить Маринку? Она же племянница твоя!
Елена Сергеевна отодвинула трубку от уха и устало прикрыла глаза. За окном накрапывал мелкий осенний дождь, серое октябрьское небо давило на и без того тяжёлую голову.
— Люда, давай спокойно. Я сто раз объясняла — мне нужно отдохнуть. Квартира маленькая, сама знаешь.
— Знаю я твои отговорки! — В трубке что-то грохнуло. — Вечно ты со своими капризами. Маринка специально отпуск взяла, билеты купила. А ты теперь что? Гостиницу ей искать?
Внутри всё сжалось от знакомого чувства вины. Старая московская квартира на Профсоюзной, доставшаяся от матери, давно стала яблоком раздора. Сестра считала, что раз Елена живёт одна в двушке, то просто обязана принимать всех родственников. А то, что после операции ей нужен покой — так это блажь и придури.
— Людмила, я сказала — нет. И точка.
— Вот значит как? — сестра перешла на зловещий шёпот. — Совсем зажралась в своей Москве? Думаешь, раз тебе повезло квартиру получить, так можно родню забыть?
Елена поморщилась от острой боли в висках. После химиотерапии прошло полгода, но слабость никак не отпускала. Врач настоятельно рекомендовал избегать стрессов.
— Я никого не забыла. Просто имею право на личное пространство.
— Какое ещё пространство? — взвилась сестра. — Ты что, американка? У нас в семье все друг другу помогали. Мама с папой всегда гостей принимали, хоть и в однушке жили. А ты...
— А я больше не могу и не хочу! — Елена почувствовала, как дрожит голос. — Надоело быть бесплатной гостиницей. Каждый месяц кто-то приезжает. То ты с Маринкой, то двоюродные, то троюродные. А мне что, душу из себя вынуть?
В трубке повисла тяжёлая пауза.
— Ну и сиди одна, — процедила Людмила. — Только потом не жалуйся, что никто не навещает.
Короткие гудки больно ударили по нервам. Елена медленно опустила трубку и прижала ладони к вискам. Сорок лет одни и те же разговоры. Сорок лет непрерывного чувства вины.
Память услужливо подкинула картинку двадцатилетней давности. Мама лежит в больнице, смотрит строго: "Леночка, квартира тебе достанется. Ты у нас одна в Москве, тебе нужнее. Только родных не забывай, помогай всем..."
Елена тяжело поднялась с дивана. В последнее время эти воспоминания накатывали всё чаще. Может, из-за болезни, а может, просто возраст такой — пятьдесят пять лет, пора подводить итоги.
Она подошла к окну. Знакомый до боли вид: детская площадка, где когда-то играла маленькая Маринка, старые тополя, которые отец сажал ещё в шестидесятых, облезлая лавочка у подъезда. Всё как прежде, только времена другие.
Телефон снова затрезвонил. На экране высветилось "Марина". Елена помедлила секунду и сбросила вызов. Хватит. Она больше не девочка, которой можно манипулировать. У неё своя жизнь, свои проблемы, своё право на тишину.
Вечер медленно опускался на Москву. В соседних окнах загорался свет, где-то играла музыка, лаяли собаки. Обычная жизнь обычного спального района. Елена механически поставила чайник, достала любимую чашку — старую, с синими васильками.
"Как же я устала," — подумала она, глядя на своё отражение в тёмном окне. — "Устала быть хорошей, устала всем угождать, устала чувствовать себя виноватой."
Новый звонок заставил вздрогнуть. На этот раз номер был незнакомый.
— Алло? — настороженно ответила Елена.
— Здравствуйте, Елена Сергеевна, — раздался приятный мужской голос. — Это Андрей Петрович, ваш троюродный брат из Калуги. Помните такого?
Елена нахмурилась, пытаясь вспомнить. Андрей... Ах да, тот самый интеллигентный мужчина, который приезжал на мамины похороны. Держался как-то особняком, с роднёй почти не общался.
— Да, конечно. Что-то случилось?
— Нет-нет, ничего страшного. Просто... — он помедлил. — Мне нужно с вами поговорить. Лично. Это касается вашей квартиры и... одной старой истории.
Елена почувствовала, как по спине пробежал холодок.
— Какой ещё истории?
— Не по телефону, — мягко, но твёрдо ответил Андрей. — Я могу приехать завтра? Обещаю, не займу много времени.
Первым порывом было отказать. Но что-то в его голосе — спокойная уверенность, отсутствие обычной родственной напористости — заставило передумать.
— Хорошо, — медленно произнесла она. — Завтра в два часа вас устроит?
— Вполне. Спасибо, Елена Сергеевна. До встречи.
Она ещё долго сидела с телефоном в руках, пытаясь понять, почему согласилась. Что за "старая история"? И почему именно сейчас?
Ночь прошла беспокойно. Снились какие-то обрывки прошлого: мама молодая, красивая, что-то горячо доказывает отцу; сестра Люда с маленькой Маринкой на руках; какие-то незнакомые люди в строгих костюмах...
Утро выдалось на удивление ясным. Елена встала пораньше, прибралась в квартире, даже испекла пирог — старая привычка встречать гостей не с пустыми руками. "Вот ведь," — усмехнулась она, разглядывая своё отражение в зеркале. — "Сколько ни борись с воспитанием, а оно всё равно берёт своё."
Ровно в два часа раздался звонок в дверь. На пороге стоял высокий седой мужчина лет шестидесяти, в добротном сером костюме и с кожаным портфелем.
— Добрый день, Елена Сергеевна, — он слегка поклонился. — Спасибо, что согласились встретиться.
Она провела его на кухню, разлила чай. Андрей Петрович неторопливо достал из портфеля старую папку с документами.
— Знаете, — начал он, аккуратно развязывая тесёмки, — я долго думал, стоит ли ворошить прошлое. Но когда узнал о вашей болезни и о том, как родственники продолжают... — он замялся, подбирая слово, — злоупотреблять вашим гостеприимством, решил, что вы должны знать правду.
Елена напряглась:
— Какую правду?
— О том, почему эта квартира досталась именно вам. И почему ваша мама так настаивала на том, чтобы вы принимали всех родственников.
Он достал из папки пожелтевший лист бумаги.
— Это копия договора от 1978 года. Тогда ваш отец работал в строительном тресте и получил право на эту квартиру. Но была одна проблема — другая семья имела на неё больше прав. У них была многодетная мать-одиночка...
Елена слушала, и внутри всё холодело. История оказалась банальной и страшной одновременно. Отец, используя свои связи, отодвинул законных претендентов. А через год та женщина умерла — сердечный приступ. Трое детей остались сиротами.
— Ваша мама не знала всех подробностей, — мягко продолжал Андрей Петрович. — Но когда узнала, это её надломило. Она решила, что должна искупить вину — помогать всем родственникам, принимать всех нуждающихся. И вас к этому приучила.
— Откуда... откуда вы всё это знаете? — голос Елены дрожал.
— Я был юристом в том тресте. И... один из тех детей-сирот был моим племянником.
В кухне повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов.
— Я не хочу никого обвинять, — спокойно сказал Андрей Петрович. — Было время, я очень злился. Но потом понял — все мы делаем ошибки. Важно не то, что произошло тогда, а то, что происходит сейчас.
Елена сидела, стиснув руки.
— И что... что мне теперь делать?
— Жить, — просто ответил он. — Жить своей жизнью. Вы не виноваты в грехах отца. И не обязаны всю жизнь искупать чужую вину.
Он аккуратно сложил документы обратно в папку.
— Возьмите, — протянул он её Елене. — Здесь все документы, включая современные выписки. Квартира полностью ваша, без каких-либо обременений. Делайте с ней что хотите.
— Почему... почему вы решили рассказать именно сейчас?
Андрей Петрович задумчиво посмотрел в окно.
— Знаете, я недавно перенёс инфаркт. И понял одну простую вещь — жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на старые обиды и навязанные обязательства. — Он улыбнулся. — Живите спокойно, Елена Сергеевна. Вы имеете на это полное право.
Когда он ушёл, Елена ещё долго сидела неподвижно. Потом достала телефон, нашла номер сестры.
— Люда? Нам надо поговорить. Серьёзно поговорить.
...Через месяц Елена продала квартиру на Профсоюзной. Купила две однушки — себе и сестре с Мариной. "Пусть будет у каждого своё пространство," — подумала она. — "И свое право на счастье."