— Давай просто всё выкинем! — раздражённо бросил Сергей, сгребая вещи в мусорный пакет. — Зачем хранить этот хлам?
Анна стояла посреди маминой спальни, где каждый предмет, казалось, всё ещё хранил тепло родных рук. Старый дом, видавший столько радостей и горестей, теперь казался осиротевшим. Запах корвалола и маминых духов "Красная Москва" ещё витал в воздухе, но становился всё слабее — словно мама уходила снова, теперь уже окончательно.
На комоде — забытая чашка с недопитым чаем. Анна помнила, как мама любила пить чай, сидя в старом кресле у окна. "Присядь со мной, доченька," — говорила она, похлопывая по подлокотнику. Но Анна вечно спешила, находила причины отказаться. Теперь эти упущенные минуты отдавались в сердце тупой болью.
Сергей методично опустошал шкафы, не давая себе времени на сантименты. Он всегда был таким — практичным до черствости. "Нужно действовать рационально," — его любимая фраза. Вот и сейчас он складывал мамины вещи в коробки, будто это был обычный переезд, а не прощание с целой жизнью.
— Смотри, что я нашла, — Анна достала с верхней полки пыльную коробку с новогодними украшениями. Простая картонная коробка, перевязанная бечёвкой, — сколько радостных воспоминаний она хранила! Каждый год перед Новым годом они всей семьёй доставали её с антресолей.
Анна развязала бечёвку дрожащими пальцами. Внутри, среди мишуры и потускневшей мишуры, лежал он — старый стеклянный шар. Глубокого синего цвета, с серебристыми узорами, словно морозными узорами на окне. Мама всегда доставала его первым, бережно протирала мягкой тряпочкой и вешала на самое видное место.
— Это всё, что осталось от матери, — тихо произнесла Анна, держа шар в ладонях. Она помнила, как мама говорила: "Береги его, доченька. В нём больше, чем кажется на первый взгляд."
— Брось, это просто старая безделушка, — отмахнулся Сергей, даже не подняв головы от бумаг, которые перебирал. — Таких в любом магазине полно.
Но что-то в этом шаре притягивало взгляд. Анна поднесла его к свету, и в глубине стекла что-то блеснуло — или показалось? В памяти всплыло странное воспоминание: мама, прижимающая шар к груди, шепчущая что-то сквозь слёзы. Ей тогда было лет пять, она подсмотрела эту сцену случайно, стоя в дверях. Мама не заметила её, а потом, когда Анна спросила, почему она плакала, сделала вид, что не понимает, о чём речь.
— Я возьму его себе, — решительно сказала Анна, заворачивая шар в старый шарф.
— Как хочешь, — пожал плечами Сергей. — Только не пожалей потом, когда придётся разбирать собственный хлам. Кстати, нашёл мамины документы. Нужно просмотреть.
Анна кивнула, но мыслями была уже далеко. В голове настойчиво крутились мамины слова: "В нём больше, чем кажется на первый взгляд." Что она имела в виду? И почему именно этот шар был для неё таким особенным?
Вечером, когда Сергей уехал домой, договорившись встретиться завтра для продолжения разборки вещей, Анна осталась в опустевшем доме одна. Она сидела в мамином кресле, держа в руках стеклянный шар, и впервые за долгие годы позволила себе просто помолчать, вспоминая. За окном сгущались сумерки, и в их тишине ей казалось, что она слышит мамин голос, шепчущий: "Не отпускай это из рук, доченька. Не отпускай..."
* * *
Ночь выдалась беспокойной. Анна ворочалась в старой детской кровати, а в голове, словно кадры старой киноплёнки, крутились обрывки воспоминаний. Вот мама торопливо запирает входную дверь на все замки, хотя за окном ещё светло. Вот она говорит по телефону приглушённым голосом, а заметив маленькую Анну, быстро обрывает разговор. Вот она сидит ночью на кухне, и в свете уличного фонаря по её щекам катятся слёзы.
Почему эти картинки всплыли именно сейчас? Анна села в кровати, включила ночник. Старый шар стоял на тумбочке, поблёскивая в тусклом свете. Она протянула руку, взяла его — и вдруг ещё одно воспоминание накрыло её с головой.
Ей лет шесть. Новый год. Она прячется под ёлкой, играет с котёнком. В дверь звонят. Мама выглядывает в окно и вдруг бледнеет.
— Анечка, милая, — шепчет она срывающимся голосом, — иди в свою комнату. Быстро. И не выходи, что бы ты ни услышала.
Звонок становится настойчивее. Мужской голос за дверью:
— Открывай! Я знаю, что вы дома!
Анна помнит, как сидела в своей комнате, зажав уши руками, а за стеной раздавались приглушённые голоса — мамин, дрожащий, и мужской, злой, требовательный. Потом хлопнула дверь. Мама зашла к ней, улыбаясь сквозь слёзы:
— Всё хорошо, солнышко. Просто... нехороший дядя ошибся адресом.
А на следующий день они внезапно уехали к бабушке в деревню. На целый месяц. И мама каждый вечер доставала этот синий шар, долго смотрела на него, шептала что-то...
Анна тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она никогда раньше не связывала эти события. Да и были ли они связаны? Может, её разыгравшееся воображение просто ищет загадку там, где её нет?
Она поднесла шар к настольной лампе. В глубине стекла снова что-то блеснуло. Анна повертела его в руках, пытаясь рассмотреть получше. И вдруг поняла: внутри шара, в том месте, где крепится петелька для подвешивания, виднеется что-то белое. Бумага?
Пальцы задрожали. Нет, показалось. Не может быть. Или может?..
В этот момент с улицы донёсся звук подъезжающей машины. Фары скользнули по окну и погасли. Хлопнула дверца. Шаги по гравию дорожки — уверенные, тяжёлые...
Анна похолодела. Было три часа ночи. Кто мог приехать в такое время?
***
Сердце Анны замерло, когда шаги остановились у входной двери. В следующий момент она услышала звук ключа в замке. Облегчённо выдохнула — это был Сергей. Но что он делает здесь в такой час?
— Ты чего не спишь? — спросил брат, включая свет в коридоре. В руках у него была папка с документами. — А я вот... просмотрел бумаги дома и нашёл кое-что странное. Решил вернуться.
Его голос звучал непривычно. Анна хорошо знала брата — что-то его тревожило.
— Что там? — она кивнула на папку, машинально прижимая к груди стеклянный шар.
Сергей прошёл на кухню, достал из шкафа бутылку коньяка, плеснул в две чашки. Его руки едва заметно дрожали.
— Знаешь, — начал он, отпив глоток, — я всегда думал, что знаю о нашей семье всё. Но, кажется, мама унесла с собой больше тайн, чем мы могли представить.
Он выложил на стол несколько пожелтевших конвертов, перевязанных выцветшей лентой.
— Нашёл в старой папке с квитанциями. Письма какого-то Павла. Судя по датам — тридцатилетней давности.
Анна поставила шар на стол, потянулась к конвертам. Но Сергей вдруг накрыл их ладонью:
— Подожди. Прежде чем ты это прочтёшь... Скажи, ты никогда не замечала, что совсем не похожа на отца?
Вопрос упал в тишину кухни как камень в воду. Анна застыла с протянутой рукой.
— Что ты имеешь в виду?
— Я нашёл кое-что ещё, — Сергей достал из папки сложенный вчетверо лист. — Это... В общем, лучше сама посмотри.
Анна развернула лист. Свидетельство об удочерении, датированное годом её рождения. В графе "мать" стояло мамино имя, а графа "отец" была пуста.
Комната поплыла перед глазами. Анна схватилась за край стола.
— Это какая-то ошибка, — прошептала она. — Не может быть...
Сергей долго молчал, вертя в руках чашку с остывшим коньяком. Потом поднял глаза на сестру: — Знаешь... Я, кажется, всегда это знал. Где-то глубоко внутри. Помню одну ночь... — он невесело усмехнулся. — Мне двенадцать было, жара стояла страшная. Проснулся от духоты, пить хотелось дико. Спустился на кухню, а там... — он прерывисто вздохнул, — мама сидит в темноте у телефона. Она думала, что все спят... — он замолчал на секунду. — Она плакала, Ань. Я никогда не слышал, чтобы она так плакала. "Умоляю, — говорит, — оставь нас в покое. У девочки есть отец, понимаешь? Настоящий, любящий отец. Зачем ты хочешь всё разрушить?" А потом долго сидела в темноте, всхлипывала. Я тогда не понял, решил, что это сон какой-то...
Анна словно наяву услышала тот требовательный голос за дверью: "Открывай! Я знаю, что вы дома!" Неужели это был...
Её взгляд упал на синий шар. "В нём больше, чем кажется на первый взгляд." Дрожащими пальцами она подняла его, поднесла к свету.
— Что ты делаешь? — нахмурился Сергей.
— Там что-то есть внутри. Я уверена...
Шар выскользнул из её дрожащих пальцев. Грянул об пол. Осколки синего стекла разлетелись по кухне, и среди них что-то белело...
— Господи, — выдохнул Сергей, наклоняясь. — Это записка?
Анна уже держала в руках сложенный клочок бумаги. Почерк был мамин — торопливый, нервный:
"Моя любимая девочка! Если ты читаешь это, значит, пришло время узнать правду. Прости, что молчала. В шкатулке с зелёной бабочкой — все ответы. Только помни: что бы ты ни узнала, я любила тебя больше жизни. Мама."
Анна подняла глаза на брата: — Какая шкатулка? Ты её видел?
Сергей покачал головой: — Нет, но... — он замялся. — Есть ещё кое-что. В письмах этого Павла. Думаю, теперь ты должна их прочесть.
Он пододвинул к ней конверты. Анна смотрела на них, не решаясь прикоснуться. В утренней тишине было слышно, как тикают часы на стене — те самые, которые мама заводила каждое воскресенье. Который час? Четыре утра? Пять?
"Все ответы в шкатулке с зелёной бабочкой." Анна вдруг отчётливо вспомнила: такая шкатулка стояла в дальнем углу кладовки. Мама никогда не разрешала к ней прикасаться.
— Пойдём, — она решительно встала. — Я знаю, где искать.
Сергей схватил её за руку: — Подожди. Может... может, не стоит? Мама явно не хотела, чтобы мы знали...
— А по-твоему, зачем она спрятала записку в шаре? — возразила Анна. — Она знала, что однажды я найду её. Знала, что придёт время узнать правду.
Она направилась к кладовке. Сергей, помедлив, пошёл следом. В этот момент где-то наверху раздался странный звук — будто что-то упало.
Брат и сестра замерли.
— Тут кто-то есть? — одними губами спросила Анна.
Сергей покачал головой: — Не может быть. Я запер дверь...
Но они оба знали: в стареньком доме была ещё одна дверь — чёрный ход через веранду. И если кто-то решил проникнуть в дом...
***
Кладовка встретила их затхлым запахом нафталина и старых вещей. Анна включила тусклую лампочку под потолком. Жёлтый свет выхватил из темноты стеллажи с банками, коробки со старыми журналами, чемоданы с летней одеждой.
— Она где-то здесь, — прошептала Анна, оглядываясь. — На верхней полке стояла.
Сверху снова раздался звук — теперь отчётливее. Словно кто-то осторожно переступал по скрипучим половицам.
— Может, всё-таки вызвать полицию? — Сергей нервно косился на дверь.
— Подожди... — Анна уже карабкалась на старый табурет. — Я почти...
Её рука шарила по пыльной полке. Вот она, та самая шкатулка! Тёмное дерево, зелёная эмалевая бабочка на крышке. Анна помнила: когда-то давно она спросила маму про эту бабочку. "Такие водились в том городе, где я встретила свою любовь," — ответила тогда мама и тут же перевела разговор.
Шкатулка была заперта. Но в записке ничего не говорилось про ключ.
— Дай сюда, — Сергей забрал шкатулку, повертел в руках. Вдруг его пальцы нащупали что-то на донышке. — Смотри-ка...
Он поддел ногтем маленькую металлическую пластинку. Та отошла, и из тайника выпал крошечный ключик.
— Мама всё продумала, — прошептала Анна.
Замок щёлкнул. Внутри лежала пачка писем, перевязанных красной лентой, и... фотография. Анна ахнула: на снимке молодая мама стояла, прижавшись к высокому мужчине. Она смеялась, запрокинув голову, а он смотрел на неё с такой нежностью...
— Это не папа, — выдохнула Анна.
Сергей молча протянул руку к письмам. И в этот момент сверху донёсся грохот упавшего стула.
— Всё, хватит, — Сергей решительно сунул шкатулку подмышку. — Уходим. Прочитаем дома.
Они уже были в дверях кладовки, когда Анна застыла:
— Подожди... Слышишь?
С лестницы доносились шаги. Медленные, тяжёлые. Кто-то спускался вниз.
Сергей втолкнул сестру обратно в кладовку, прикрыл дверь, оставив лишь узкую щель. В тусклом свете они увидели, как по коридору прошла чья-то тень. Высокая фигура замерла у кухни, постояла... и двинулась к кладовке.
Анна зажала рот рукой. В свете лампочки блеснула седина. А потом знакомый голос произнёс:
— Выходите. Я знаю, что вы здесь.
***
Анна почувствовала, как Сергей напрягся, готовый закрыть её собой. Но что-то в этом голосе... Что-то смутно знакомое.
— Дядя Володя? — неуверенно произнёс Сергей, делая шаг вперёд.
В тусклом свете проступило морщинистое лицо маминого старшего брата. Анна не видела его лет пять — с тех пор, как он переехал на Дальний Восток.
— Простите, что напугал, — он устало привалился к дверному косяку. — Приехал первым поездом, как только узнал про Тому... про маму вашу. Думал, утром приду, а тут свет горит.
— Как ты вошёл? — Сергей всё ещё держался настороженно.
— Да ключ у меня остался, запасной. — Дядя Володя мягко усмехнулся. — Мы же тут выросли с Тамарой. Каждый уголок знаком...
Его взгляд упал на шкатулку под мышкой у Сергея. Что-то дрогнуло в его лице.
— Значит, нашли всё-таки... — он тяжело вздохнул. — Пойдёмте на кухню. Кажется, пришло время рассказать вам одну историю. Тома просила, если что... если вы когда-нибудь узнаете...
На кухне дядя Володя первым делом поднял с пола осколки синего шара.
— Я помню, как она купила его, — произнёс он, бережно складывая кусочки стекла на газету. — В тот самый день, когда решила бежать. Тридцать лет прошло, а помню, словно вчера было...
Он опустился на табурет, достал из кармана потёртый кожаный портсигар. Руки чуть подрагивали, когда он прикуривал.
— Вы ведь уже знаете про удочерение? — спросил он, глядя куда-то мимо них. — Тома тогда медсестрой в роддоме работала. Молоденькая совсем, двадцать три года. И была там одна женщина... совсем девчонка ещё. Родила и сразу написала отказ — не могла оставить ребёнка, семья была против. А отец малышки... — он горько усмехнулся, — редкой сволочью оказался. Бросил, как узнал про беременность.
Анна почувствовала, как к горлу подступает ком. Дядя Володя глубоко затянулся:
— Тома как увидела эту крошку, сразу сердцем прикипела. Удочерила. Думала, всё будет хорошо. А через полгода объявился этот... биологический отец. Оказалось, богатая семья, связи, всё такое. Вдруг внучка понадобилась. Начали давить — экспертизы, суды... Тома ночами плакала. А потом встретила вашего отца. Он военным был, его часть в другой город переводили. Они расписались за неделю, и Тома увезла тебя, Анечка. Кто там будет искать жену военного? Уже потом Серёжа родился...
Он замолчал, глядя на догорающую сигарету. В наступившей тишине было слышно, как часы отсчитывают секунды — тик-так, тик-так...
— А теперь самое главное, — дядя Володя поднял глаза на Анну. — Тот мужчина, твой биологический отец... Он здесь. В городе. Я его сегодня видел.
***
Слова дяди Володи повисли в воздухе тяжёлым туманом. Анна почувствовала, как немеют кончики пальцев. В висках стучало: "Здесь. Он здесь."
— Как он выглядит? — её голос прозвучал хрипло, чужим.
— Совсем седой стал, но осанка та же. Я его сразу узнал, — дядя Володя покачал головой. — Стоял у маминого подъезда, курил. Наверное, узнал про её смерть из газет... — Он помолчал. — Знаете, а ведь он каждый год присылал ей письма. На старый адрес, заказными. Тома никогда не отвечала, но и не выбрасывала.
Сергей молча выложил на стол шкатулку. Красная лента, перевязывающая письма, выцвела до бледно-розового.
— Прочти, — тихо сказал он сестре. — Это твоё право.
Дрожащими пальцами Анна развязала ленту. Письма были аккуратно разложены по датам. Самое старое — тридцатилетней давности. Она развернула пожелтевший лист.
"Дорогая Тамара!
Я знаю, ты не хочешь меня видеть. И я понимаю почему. Я был молод и глуп. Когда Лена сказала про ребёнка, я испугался. Думал только о своей карьере, о том, что скажут родители... Я предал её. Предал нашу дочь. Нет мне прощения.
Но я умоляю — дай мне хоть одну встречу с малышкой. Просто увидеть её. Я знаю, что не имею права называться отцом. Но каждую ночь мне снится: где-то в мире растёт девочка с моими глазами, а я даже не знаю, как она улыбается..."
Анна почувствовала, как по щекам катятся слёзы. Следующее письмо, через год:
"...Я видел вас сегодня в парке. Ты катала её на качелях, а она смеялась так заразительно, что все оборачивались. Я стоял за деревьями и не мог насмотреться. Она такая солнечная, такая живая. Спасибо, что стала ей настоящей матерью..."
Письмо за письмом — исповедь длиной в тридцать лет. Каждый год, каждое Рождество. Он следил за их жизнью издалека, никогда не вмешиваясь. Видел, как она пошла в школу, как выступала на утренниках, как выросла и поступила в институт...
— А это, — дядя Володя протянул ей последний конверт, — пришло три дня назад. Тома уже не успела прочесть.
Бумага была совсем свежей. Анна развернула лист:
"Тамара, милая!
Прости, что пишу снова. Врачи говорят, мне осталось не больше месяца. Рак, последняя стадия. Я не прошу о встрече — ты имеешь право отказать. Но у меня есть кое-что для Анечки. То, что должно принадлежать ей по праву.
Я знаю, что она выросла счастливой. Каждый раз, видя её мельком на улице, я благодарил Бога за то, что ты стала её матерью. Ты дала ей то, чего я не смог...
И ещё. Я должен рассказать правду о том дне, когда Лена отказалась от ребёнка. Я..."
Письмо обрывалось на середине фразы. Анна подняла глаза на дядю:
— Что за правда? О чём он?
Дядя Володя покачал головой:
— Не знаю, деточка. Но если он ещё здесь...
В этот момент в дверь позвонили. Три долгих звонка прорезали предрассветную тишину.
***
В прихожей повисла тяжёлая тишина. Сергей шагнул было к двери, но дядя Володя остановил его:
— Подожди. Анечка, ты как? Хочешь увидеть его?
Анна стояла, прижимая к груди письма. В голове шумело. Тридцать лет. Человек ждал тридцать лет, чтобы просто увидеть её. И теперь умирает...
— Да, — тихо, но твёрдо сказала она. — Хочу.
Дядя Володя кивнул и пошёл открывать. Щёлкнул замок. На пороге стоял высокий седой мужчина в сером плаще. Тот самый, с фотографии — только постаревший, осунувшийся. Но глаза... Анна вдруг увидела в зеркале прихожей своё отражение рядом с его лицом. Те же глаза, тот же разрез.
— Здравствуй, Анечка, — его голос дрогнул. — Ты так похожа на маму... На Лену.
— На маму? — переспросила Анна. — Вы про... мою настоящую маму?
Он кивнул, не отрывая от неё взгляда, словно пытался запомнить каждую чёрточку.
— Проходите, — дядя Володя тронул его за плечо. — В кухню. Нам всем нужно поговорить.
В кухне мужчина — Павел Андреевич — долго не мог начать. Крутил в руках чашку с чаем, смотрел на осколки синего шара, всё ещё лежащие на газете.
— Я должен рассказать правду, — наконец произнёс он. — О том последнем дне. Когда Лена... твоя родная мама... подписала отказ от тебя.
Он достал из внутреннего кармана пожелтевший конверт.
— Это её последнее письмо. Она написала его перед смертью, пять лет назад. Прости, что не отдал раньше — не мог решиться.
Анна взяла конверт. Почерк был незнакомый, торопливый:
"Павел! Я знаю, ты по-прежнему ищешь нашу дочь. Я умираю и должна наконец рассказать правду. Я не хотела отказываться от неё. В тот день в роддоме твоя мать... Она пришла ко мне с документами и ультиматумом. Сказала: либо я отказываюсь от ребёнка, либо ты сядешь в тюрьму. У неё были какие-то бумаги о махинациях в вашей фирме. Я не знала, правда это или нет, но они выглядели убедительно. А ты как раз уехал в командировку...
Я была так молода, так напугана. Подписала отказ. А потом узнала, что тебя всё равно убрали из фирмы, но другим способом. Когда опомнилась — было поздно. Малышку уже удочерили.
Я следила за ней издалека, как и ты. Радовалась, видя, какой она выросла красавицей. Тамара стала ей замечательной матерью. Но я никогда не прощу себе своей слабости..."
Анна подняла глаза на Павла Андреевича:
— Ваша мать... Она правда могла это сделать?
Он горько усмехнулся:
— Могла. Она считала, что беременность Лены — это попытка охоты за состоянием семьи. А я... я был в той командировке, когда всё случилось. Вернулся — а Лена исчезла. Мать сказала, что она отказалась от ребёнка и уехала. Я искал, но она сменила имя, уехала в другой город...
— А фирма? — спросил Сергей.
— Да, меня выдавили. Мать использовала помощь своего брата, моего дяди. Старые связи, подтасовка документов... Я потерял всё — и дело всей жизни, и любимую женщину, и дочь.
Он замолчал, глядя в окно. Небо за стёклами начинало сереть — приближался рассвет.
— Я принёс тебе кое-что, — наконец произнёс он, доставая из кармана плаща бархатный футляр. — Это принадлежало твоей матери... Лене. Она просила передать, если... когда ты узнаешь правду.
***
Футляр был старым, бархат местами потёрся. Анна открыла его дрожащими пальцами. Внутри лежала тонкая золотая цепочка с кулоном в форме бабочки. Крылья, покрытые зелёной эмалью, казались живыми в первых лучах рассвета.
— Такая же... — прошептала Анна, — как на маминой шкатулке.
— Да, — кивнул Павел Андреевич. — Мы с Леной познакомились в городском парке бабочек. Она изучала их, готовила диссертацию... Была такая живая, такая светлая. — Он помолчал. — Тамара, твоя мама, случайно увидела этот кулон у Лены в роддоме. Потому и выбрала шкатулку с таким же рисунком. Хотела, чтобы у тебя осталась хоть какая-то связь с родной матерью.
Анна застыла с кулоном в руках. Вдруг всё встало на свои места: и мамина любовь к этой шкатулке, и её слёзы над синим шаром, и то, как она хранила все письма...
— Она хотела, чтобы я знала, — тихо сказала Анна. — Потому и спрятала записку в шаре. Ждала, когда я буду готова.
Сергей положил руку ей на плечо:
— Она любила тебя. По-настоящему.
— Я знаю, — Анна прерывисто вздохнула. — Теперь знаю.
Павел Андреевич вдруг закашлялся — глухо, надрывно. Достал платок, промокнул губы.
— Прости, — произнёс он, пытаясь улыбнуться. — Врачи говорят, осталось недели две, не больше. Я так боялся не успеть...
— Вы где остановились? — вдруг спросил дядя Володя.
— В гостинице на площади...
— Нет, — твёрдо сказала Анна. — Вы переедете к нам. В папин кабинет, там есть диван.
— Анечка, не нужно...
— Нужно, — она сжала кулон в ладони. — Нам есть о чём поговорить. У нас так мало времени.
Он смотрел на неё со смесью благодарности и боли.
— Знаешь, — тихо сказал он, — у тебя мамина улыбка. Той, первой весной, когда она водила экскурсии в парке бабочек... Она точно так же улыбалась.
За окном разгорался рассвет. Анна смотрела, как солнечные лучи играют на крыльях зелёной бабочки, и думала о двух женщинах. Одна подарила ей жизнь. Другая — любовь, заботу и семью. Обе пожертвовали многим ради её счастья.
Синий шар разбился, открыв правду. Но вместе с болью пришло и понимание: у неё было две матери. И обе любили её так сильно, как только могли.
— Мам, — прошептала она, глядя в окно, туда, где в утреннем небе таяла последняя звезда, — теперь я знаю. И я благодарна. За всё.