Он вернулся. С тем, кого я боялась больше всех
Я думала, он исчез навсегда. Но он вернулся — и не один…
Звонок в дверь прозвучал как-то особенно настойчиво, требовательно. Словно звонивший имел какое-то несомненное право на мое внимание, на мое время. Я замерла с недочитанной книгой в руках, боясь пошевелиться. За тридцать лет жизни в этой квартире я научилась распознавать звонки. Звонок почтальона — деликатный, едва слышный. Звонок соседки — три коротких, торопливых. Звонок курьера — длинный, терпеливый.
Этот звонок был другим. Настойчивым. Уверенным. И от этой уверенности холодок пробежал по моей спине, заставляя седые волосы шевелиться на затылке.
Я ждала десять лет. Десять долгих лет, в течение которых я каждый день просыпалась с надеждой, что сегодня он не вернется. Каждый вечер засыпала с молитвой на устах: «Господи, пусть он никогда не найдет меня». И вот теперь я знала — он здесь, за дверью.
Звонок повторился, теперь в нем слышалось нетерпение. Я медленно отложила книгу, руки дрожали, и страницы шелестели, как осенние листья под порывами ветра. Мои ноги, отяжелевшие за годы болезни и одиночества, неохотно оторвались от пола. Я двинулась к двери, как приговоренный к эшафоту — медленно, с сознанием неизбежности происходящего.
В глазок я не смотрела — боялась увидеть его глаза. Эти глаза снились мне все эти годы, холодные, серые, непроницаемые, как ноябрьское небо. Я просто повернула ключ в замке — дрожащими пальцами, думая о том, что, возможно, сейчас решается моя судьба.
Когда дверь открылась, я не сразу его узнала. Перед моими глазами стоял высокий мужчина лет шестидесяти, с глубокими морщинами, избороздившими некогда красивое лицо, с сединой в волосах, с потухшим взглядом. Но это был он — Алексей. Человек, который когда-то владел моей душой, моими мыслями, моей жизнью. Человек, из-за которого я потеряла всё, что имела, и едва не потеряла себя.
И рядом с ним стоял мальчик. Лет девяти-десяти, с непослушными темными волосами и большими серыми глазами, удивительно знакомыми. Мои глаза, мой взгляд, моя улыбка, затаившаяся в уголках губ.
— Здравствуй, Вера, — тихо сказал Алексей. — Можно войти?
Я молча отступила, пропуская их в квартиру. Они вошли — он и мальчик, который смотрел на меня с любопытством и беспокойством одновременно. Я закрыла дверь, и мы остались в тесной прихожей, три человека, связанные невидимыми нитями прошлого.
— Это Артём, — сказал Алексей, положив руку на плечо мальчика. — Твой внук.
Время остановилось. В ушах зашумело, словно я оказалась на берегу бурного моря в шторм. «Внук». Это слово эхом отдавалось в моей голове, не находя понимания, не находя опоры в реальности.
— У меня нет внуков, — хрипло ответила я. — У меня нет детей. Ты это прекрасно знаешь.
Алексей покачал головой, и в его глазах я увидела то, чего не ожидала увидеть никогда — боль и сожаление.
— Есть, Вера. Есть дочь. И есть внук. И я привел его к тебе, потому что...
Он замолчал, подбирая слова, и в этой паузе я вдруг ясно, с пугающей отчетливостью осознала, что это правда. Что где-то там, в мире, который десять лет назад закрылся для меня, живет мой ребенок. И что этот ребенок произвел на свет другого ребенка, и вот он — стоит передо мной, с моими глазами и с моей застенчивой улыбкой.
— Проходите, — сказала я, потому что другие слова не приходили на ум. — Я поставлю чай.
Они прошли в мою маленькую, аккуратную гостиную, а я скрылась на кухне, пытаясь совладать с дрожью в руках, пытаясь осмыслить происходящее. Вода лилась в чайник, а я смотрела на свое отражение в оконном стекле — старая женщина, с потухшим взглядом, с печатью одиночества и горя на лице.
Я жила воспоминаниями все эти годы. Воспоминаниями о том, как он уговорил меня бросить все — работу, друзей, родителей — и уехать с ним в далекий город, обещая счастье и новую жизнь. Как я поверила — так легко, так беспечно, словно девочка, а не тридцатипятилетняя женщина. Как постепенно он менялся — становился холодным, требовательным, жестоким. Как запирал меня в квартире, как контролировал каждый мой шаг, каждый вздох. И как однажды, после очередной ссоры, после очередного удара, я ушла — посреди ночи, без вещей, без денег, только с паспортом в кармане.
Я не знала тогда, что беременна. Не знала, что в моем чреве уже зародилась новая жизнь.
Чайник закипел, возвращая меня к реальности. Я заварила чай, достала печенье, купленное вчера в маленьком магазинчике за углом, и, собравшись с духом, вернулась в гостиную.
Алексей сидел на диване, прямой, напряженный, постаревший. Мальчик — Артём — рассматривал книги на моей полке, с любопытством перебирая томики Чехова и Тургенева.
— Он любит читать, — сказал Алексей, проследив за моим взглядом. — Как ты.
Я промолчала, расставляя чашки.
— Почему ты здесь? — спросила я наконец, когда молчание стало невыносимым. — Зачем ты привел его?
Алексей взглянул на мальчика, который, почувствовав, что речь идет о нем, оторвался от книжной полки и сел рядом с дедом.
— Лена умерла, — тихо сказал Алексей. — Три месяца назад. Рак. Она попросила найти тебя. Попросила привести к тебе Артёма.
Я почувствовала, как комната начинает кружиться вокруг меня. Лена. Моя дочь. Моя неизвестная мне дочь. Умерла, так и не узнав меня. Так и не увидев меня.
— Как... как ты нашел меня? — спросила я, пытаясь справиться с ураганом эмоций, бушевавшим в моей душе.
— Я всегда знал, где ты, — ответил Алексей, и в его голосе не было ни угрозы, ни злобы, только усталость. — Я следил за тобой все эти годы. Со стороны. Не показываясь. Я знал, что не имею права появляться в твоей жизни после всего, что я сделал.
— Тогда почему сейчас? — мой голос дрожал. — Почему ты пришел сейчас?
— Потому что я умираю, — просто ответил он. — У меня рак печени. Последняя стадия. Мне осталось несколько месяцев. И я не хочу, чтобы Артём оказался в детском доме. Он заслуживает семью. Он заслуживает тебя.
Я перевела взгляд на мальчика. Он смотрел на меня серьезно, без улыбки, и в его глазах я видела страх, недоверие и... надежду? Возможно ли это? Может ли этот ребенок надеяться на что-то, связанное со мной, с чужой, незнакомой старухой?
— Я ничего не знаю о нем, — сказала я, обращаясь скорее к себе, чем к Алексею. — Я не знаю, что он любит есть, какие мультфильмы смотрит, какие книги читает...
— Я могу рассказать, — неожиданно вмешался Артём, и его голос, детский, но удивительно серьезный, заставил меня вздрогнуть. — Я люблю макароны с сыром. И борщ. И смотрю не мультики, а фильмы про животных. А читаю я сейчас «Маленького принца». Мне мама читала его перед сном, а теперь я сам... — он запнулся, и я увидела, как его глаза наполняются слезами.
Я не знала, что делать. Мне хотелось подойти, обнять этого маленького человека, заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода его матери. Моей дочери. Но я боялась. Боялась, что не справлюсь, боялась, что он оттолкнет меня, боялась самой себя и тех чувств, которые поднимались из глубин моей души, как пузырьки воздуха со дна тихого озера.
— Вера, — Алексей смотрел на меня умоляюще. — Я знаю, что не имею права просить тебя о чем-либо. Знаю, что причинил тебе столько боли, сколько не должен был причинять никому. Но я прошу не за себя. Я прошу за него. Подумай. Дай ему шанс. Дай себе шанс.
Я молчала, глядя на свои руки — старые, с узловатыми суставами, с выступающими венами. Руки, которые никогда не держали младенца, никогда не гладили детские волосы, никогда не утирали детские слезы.
— Я не знаю, как быть бабушкой, — наконец произнесла я. — Я не знаю, как быть матерью. Я всю жизнь была одна.
— Но ты не хотела быть одна, — тихо сказал Алексей. — Я помню, как ты говорила о детях, как мечтала о большой семье. Это я разрушил твою мечту. Это я отнял у тебя дочь.
Он встал, прошелся по комнате, остановился у окна, глядя на серый, осенний день за стеклом.
— Я не прошу прощения, — продолжил он. — Я знаю, что некоторые вещи невозможно простить. Я прошу только об одном — не повторяй моих ошибок. Не отказывайся от шанса узнать своего внука. Не отказывайся от шанса на семью, которой ты всегда хотела.
Я посмотрела на Артёма. Он сидел тихо, напряженно, как птица, готовая вспорхнуть при малейшей опасности. И вдруг мне стало так невыносимо больно — от мысли, что этот мальчик пережил уже столько потерь, столько боли. Потерял мать. Скоро потеряет отца. И я, его бабушка, возможно, его последняя надежда на то, что в этом мире еще осталось что-то надежное, что-то настоящее.
— Ты голоден? — спросила я, обращаясь к мальчику. Он кивнул, не говоря ни слова. — Я могу предложить тебе макароны с сыром. И, если хочешь, почитать тебе «Маленького принца» перед сном.
— Я уже большой, — серьезно сказал Артём. — Я сам читаю. Но... можно, я буду читать вслух, а вы будете слушать?
И в этот момент что-то дрогнуло в моей душе. Что-то, что я считала давно умершим, давно похороненным под грузом горя, одиночества и страха. Что-то теплое, живое, настоящее.
— Конечно, можно, — ответила я, и моя рука, помимо воли, опустилась на его голову, осторожно погладила непослушные вихры. — Я бы очень этого хотела.
Алексей смотрел на нас, и на его лице была печаль, но не только. Там было еще что-то — облегчение? умиротворение? смирение?
— Мне пора, — сказал он. — Я оставил сумку с вещами Артёма в коридоре. Там все необходимое на первое время. И документы. И... — он запнулся, — фотографии. Твоей дочери. Если ты захочешь увидеть.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Я буду на связи, — добавил он, направляясь к выходу. — Если возникнут вопросы, если будут проблемы...
— Подожди, — я остановила его, сама удивляясь своим словам. — Ты... ты можешь остаться на ужин. Если хочешь.
Он обернулся, и в его глазах я увидела удивление, недоверие и — что поразило меня больше всего — благодарность.
— Спасибо, Вера, — тихо сказал он. — Но я лучше пойду. Вам нужно время. Вам нужно познакомиться.
И когда дверь за ним закрылась, я осталась наедине с мальчиком — моим внуком. С тем, кого я боялась больше всех. Боялась, потому что знала: он может разбить мое сердце. Может заставить меня полюбить его. Может разрушить мое одиночество, к которому я так привыкла за эти годы.
Мы стояли в коридоре, глядя друг на друга — старая женщина и маленький мальчик, два одиноких человека, две души, ищущие пристанища в этом холодном, жестоком мире.
— Ну что, — наконец сказала я, пытаясь улыбнуться, — пойдем готовить макароны с сыром?
И Артём улыбнулся в ответ — осторожно, неуверенно, но искренне. И в его улыбке я увидела отблеск той жизни, которую никогда не знала. Жизни, которую, возможно, еще не поздно начать.
Ночью, когда Артём уснул в моей маленькой спальне, а я устроилась на диване в гостиной, я достала фотографии, которые оставил Алексей. Фотографии моей дочери — девочки, потом девушки, потом молодой женщины с ребенком на руках. Я смотрела на ее лицо — такое похожее на мое в молодости, такое красивое, такое живое — и плакала. Плакала о потерянных годах, о несбывшихся надеждах, о словах, которые никогда не были сказаны.
Но, может быть, не все потеряно? Может быть, еще есть шанс? Может быть, через этого мальчика, через моего внука, я смогу искупить свою вину перед дочерью, которую никогда не знала? Может быть, смогу дать ему то, чего не смогла дать ей — любовь, понимание, поддержку?
Я не знала ответов на эти вопросы. Знала только, что утром встану, приготовлю завтрак, и мы с Артёмом начнем узнавать друг друга. День за днем, шаг за шагом. И, может быть, сумеем создать то, чего ни у одного из нас никогда не было — настоящую семью.
А за окном падал снег — первый снег этой зимы, укрывая город белым покрывалом, словно давая всем нам шанс начать с чистого листа.