Из разговоров с рыжим котом о жизни и смерти
...Вот какой случай ещё со мной был, дорогой мой рыжий бессловесный дружок. Поймёшь ли? Но это не важно, мне бы самому в себе как-нибудь разобраться.
В город Златоуст ехал я с единственной целью. Хотелось мне поклониться тут ещё одной горсточке русского праха. Дорога на златоустовское кладбище вымощена каменной рукодельной брусчаткой, которой сотни три с лишним лет, как и городу, и идти по такой дороге иначе как торжественно и в раздумье невозможно...
В здешних самородных краях, рассказали мне, бедный старатель отыскал когда-то в легендарные времена кусок природного золота двухпудового веса. Чудо из чудес.
Иного рода чудесный самородок отформовала здешняя природа в виде мастера Ивана Бушуева, вошедшего в народные сказания под летучим именем Иванки Крылатко. С этим именем он живёт теперь в чудном сказе Павла Бажова. Можешь почитать, хотя о чём я, ты ведь пожалуй и грамоте-то не обучен. Тогда просто слушай.
Лет триста назад упала здесь искра небесная и опалила таинственным своим огнём избранную смертную душу.
Слово «мастер», конечно, не русского корня. Но, оказавшись на русской почве, стало оно иным, вобрало в себя то, чего не имело. Художник, артист, искусник, виртуоз, умелец, чудодей — все это лишь части этого понятия. Вероятно, после таких людей, как мастер Бушуев и обрело это слово свою великую ёмкость. Есть печальный закон — жизнь подлинного русского мастера всегда коротка. Мастер Бушуев жил вместе с Пушкиным, и также прожил только тридцать семь лет. Убийственный ртутный пар (по технологии золотой гравюры) скоро изрешетил его легкие...
Остались после него золотые крылатые кони, чей полёт бесконечен. Да вот эти слова, отчеканенные в народной памяти и народным же словом: «Множество бывало на свете украшенного оружия, а такой рисовки не случалось. Видать, мастер с полётом. Крылатый человек!..».
А кладбище старое, златоустовское — венец всем русским кладбищам. Ни одного тёсанного каменного креста стоячего, обломки скорбного мрамора, на которых никогда уже не разобрать будет имён. Остатки могильных оград каслинского литья, настолько въевшиеся в землю, что добыть их теперь под силу только лопатке археолога...
И опять тёмные крапивные острова на русском прахе. Косит тут драгоценные травы своей корове старый человек и попробуй разбери, есть ли в том кощунство? Покос на ничьей земле — такое обычное дело.
— Где тут лежит Иван Бушуев?
— Который Бушуев? — может, не впервые говорит старик. — Крылатый? Нет могилы у него. Стало быть, улетел...
И опять не поймёшь — шутит или в самом деле верит в такую возможность беспечный старик.
Все-таки прошёл я большое кладбище из конца в конец. Как лист горестных наших летописей перевернул.
Талантлив этот край. Помимо Бушуева. Если перечислить все имена, то, пожалуй, покажется, что талантлив сверх всякой меры. Имена славные, да всё как-то не на памяти. Так что и память наша показалась мне вдруг неухоженным и заброшенным кладбищем. Или это от богатства нашего не хватает нам скудной нашей памяти для всех.
Капельмейстер Мокшанского полка, расквартированного здесь, Илья Шатров после японской войны написал вальс «На сопках Маньчжурии». Мы думаем, конечно, что музыка эта о русских солдатских могилах. Но кажется мне теперь, что не только. Может, и не о могилах она вовсе, а обо всей русской жизни. Как обо всей русской жизни говорят сами могилы. В том числе и здесь, в Златоусте...
Ты уж прости меня, дружок, за сумрачный мой тон. А что ещё я мог сказать тебе, вспоминая кладбище...