Однажды, в губернском городе N произошло невероятное и чрезвычайное происшествие: обокрали единственный оплот культуры – театр. Лучшие N-ские умы немедленно объявили в городе ЧП и созвали чрезвычайный и полномочный ШТАБ. Расположился он в старинном двухэтажном особняке из желтого кирпича с колоннами, балюстрадами, обнаженными атлантами и кариатидами – общественной бане.
Подумала, что выходные – самое время для легкого чтива. Поэтому в субботу или в воскресенье у меня на канале ИСТОРИЯ С ПРОДОЛЖЕНИЕМ.
Это чудо итальянского зодчества давно возмущало умы и взоры почтенных матрон, которые аккуратно, раз в год собирали подписи под петициями, каждый раз с разными требованиями. В год Великой засухи, например, предлагали прикрыть причинные места статуй кленовым (за неимением фигового) листом. В год Великого дождя предлагали пошить белые плащи и укрыть ими статуи с головы до ног. В год Великой… Словом петиций было множество, но ни одна не увенчалась успехом, поскольку почтенные отцы города раз за разом, под любым благовидным предлогом, рубили эту инициативу на корню.
Итак, Штаб был созван. У дверей бани тут же материализовался строгий городовой в полном обмундировании с шашкой наголо. А через пару часов на стене появилась небольшая табличка из серого мрамора с выбитыми крупными золотыми буквами: ШТАБ. И площадь перед бывшей баней опустела. Испуганные горожане, не знавшие ранее большего преступления, чем покража коней на ярмарке Яшкой цЫганом, сиротливо сжались в своих аккуратненьких чистеньких домиках. Не смея даже пойти к соседу, они, задернув на всех окнах ситцевые шторы в скромный цветочек и отправив детей спать, вполголоса обсуждали друг с другом происшествие и гадали, что же сейчас происходит в Штабе.
А Штаб, уютненько расположившись на первом этаже, в самой большой комнате отдыха, гудел как растревоженный улей.
– Господа! Господа! Прошу внимания. Нам непременно надо выбрать Председателя, – неубедительным тенорком волновался плюгавенький мужчинка с маленьким молоточком в руках и представительным именем Дормидонт.
Дормидонт Петрович служил секретарем в губернском суде. Но втайне мечтал сделать карьеру судьи. Поэтому дома, в свободное от изучения юридических основ время, тренировался. Супил бесцветные тоненькие бровки, поддавал хрипотцы и мартовским кошаком верещал, стуча по деревянной подставочке специальным молоточком: «Слушается дело! Вопрос отклонён! Прошу тишины! Протест принимается! Вынужден удалить зала суда! Подсудимый, вам предоставляется последнее слово! Прошу огласить приговор!»
– Господа! Господа! Вначале, необходимо послать за напитками и какой-нибудь снедью! Дело может затянуться, а без пропитания нам нельзя – отощаем! – густым басом перебил плюгавенького солидный бородач.
В том, что Председателем выберут именно его, купец 1 гильдии Иван Иваныч, даже не сомневался. Все в N-ске знали, что именно он струнил конокрада Яшку, а ворованные кони всегда возвращались хозяину. Ну а то, что цЫган был у купца на прокорме и воровал только по Иванычевой наводке, никому знать и не полагалось. Роль «спасителя Отечества» очень нравилась Иван Иванычу, и он не упускал случая, чтобы щегольнуть ею. Вот и сейчас.
– Полноте, братцы, предоставьте это дело мне. Вмиг виновника сыщем, – басил он. – Дормидонт Петрович, послали за закусками? Полдень уж минул, пора бы отобедать!
– Вам бы все об еде, многоуважаемый Иван Иванович. О чреве заботитесь, а о душе забываете, – с укоризной произнес длинный и худой как жердь архиерей.
– Да причем тут душа, владыка, – отмахнулся купец. – Дело-то простенькое: раз-два, кто был, кто работал, кто входил-выходил. Для такого сыску ума много не надо. Говорю, отдайте его мне, и будет ладно да складно.
– Темнишь что-то ты, Иван, – засомневался архиерей. – Ой, темнишь.