Исторически сложилось так, что для того, чтобы побеждать, России необходимо оказаться почти побеждённой. Гонимой и претерпевающей, на грани провала.
Я не знаю, как это работает, тут вообще естественные закономерности хода истории дают сбой. Рассуждать о русской истории я могу не как политолог, но исключительно как поэт: это – мистика, это – возведённый в миллионный масштаб человеческий фактор, это не бумаги в Кремле, но кресты над Соловками как государствообразующие факторы.
Я задумалась об этом, когда российские войска уходили из Харьковской области, и у всех у нас, клянусь, от рядовых и майоров на линии соприкосновения до домохозяек в Твери и пенсионеров в Новосибирске разбивались на тысячи кусочков сердца. Это не было самым страшным моментом за истекшие полгода: в начале СВО приходилось и тяжелее. Можно много дискутировать о целесообразности и цене того, что назвали «перегруппировкой», но невозможно оспорить тот факт, что выход был осуществлён практически без потерь в российской армии. Человеческих потерь, я имею в виду, с материальными-то, понятно, всё печальнее, но стратегия, направленная на сохранение солдатских жизней, выглядит определенно привлекательнее стратегии полугодичной давности. Так или иначе, по тем или иным соображениям – мы оставили подсолнуховые поля Харьковской области, проросшие в моём сердце, оставили русских людей этой исстрадавшейся области, и кто знает, какой ценой придётся нам её возвращать.
Так вот, тогда, когда сердца наши разбивались, ВСУ ликовали, а нам оставалась только горечь вынужденного смирения – я впервые задумалась об этом русском нарративе. О том, что Россия побеждает тогда, когда она заведомо слабее. И наоборот: когда Россия, казалось бы, сильнее заведомо, Бог щёлкает её по носу: вспомним русско-японскую и финскую войну. Когда всё против нас – тогда в нас просыпается некая заветная сила, когда мы страдаем – и тогда боль переплавляется в нечто высшее.
И снова я об этом задумалась, когда ударили по центрам принятия решений – по нашим центрам принятия решений. По Луганской Генпрокуратуре, по Херсонской администрации, когда в Бердянске был убит замглавы ВГА и его жена, когда ракеты полетели по Валуйкам, забирая жизни россиян.
Это история, в которой мы погружаемся все ниже в пучину боли и отчаяния, когда кажется, что ничего не может быть исправлено. Это история, в которой мы теряем самое дорогое – людей, наших людей.
Что могу сделать с этим я, что можешь сделать с этим ты, мой читатель, – московский хипстер ли, уральский инженер?
Говорить. Во-первых, говорить. Это важно. У нас есть гражданское общество: это показала отмена дорогостоящих торжеств и фейерверков в нескольких городах, где жители предложили лучше передать эти деньги на СВО. Да, мы можем говорить, и мы имеем право на то, чтобы быть услышанными.
Помогать фронту. Посылками, письмами или через благотворительные фонды. Это мировая война, и жить нам лучше бы по принципу «всё для фронта, всё для победы» Лучше бы, пока нам не пришлось жить по этому принципу.
Ну и верить: второй акт сценария подразумевает кризис, а до финальной развязки ещё далеко.
Анна Долгарева