Русская история в любой свой период неоднозначна до оторопи. Один и тот же деятель, одна и та же эпоха современниками и потомками может расцениваться и как "кровавый угар", и как время "удушения свобод", и одновременно - как время расцвета экономики, культуры, международных отношений и прочего. И я не только про многострадальный XX век.
А что касается века XX - вроде бы вот оно, на нашей ещё памяти, на слуху - но сколь различны оценки и воспоминания!
Возьмём сегодня для обзора произведение Анны фон Бремзен "Тайны советской кухни. Книга о еде и надежде".
С ходу, с первых страниц Анна фон Бремзен окунает читателя в густой суп из "советских ужасов" своего печального детства внучки номенклатурного дедушки и не менее номенклатурного отца:
А вот о чем я рассказывала крайне редко: о записках с черепом и костями, налепленных на кастрюли в бабушкиной коммунальной кухне, где соседи воровали друг у друга мясо из супа.
О том, как в детском саду для детей членов ЦК я отчаянно давилась икрой: казалось, что вместе с рыбьими яйцами для партийной элиты я поглощаю и саму идеологию, которую мама-антисоветчица не переваривала.
Не рассказывала я и про женский туалет в 110-й школе, где я, начинающая девятилетняя спекулянтка в кусачей коричневой форме, за пять копеек позволяла одноклассникам потрогать бутылку кока-колы, которую друзья привезли нам из мифической заграницы.
И про то, что по сей день за завтраком в отеле я борюсь с искушением утащить последний круассан со шведского стола.
Книга, даром что вышла на русском языке, изначально писалась на английском. Для американской аудитории. Ужасы жизни идеологического противника - будем честны - продаются куда как успешнее простого бытописания. Коммерческий проект присаливается невнятными ссылками на авторитет неких "американских учёных":
Еда цементировала реальность тоталитарного государства и озаряла нашу жизнь светом мечты. Жизнь по большей части была серой и тусклой, иногда до абсурда смешной, порой невыносимо кошмарной, но нередко и радостной, полной наивного оптимизма. Как заметил один американский ученый, еда помогала русским смириться с настоящим, вообразить будущее и не терять связи с прошлым.
На протяжении книги автор с мамой, у которой мечтой жизни была эмиграция, готовит званые обеды, переслаивая их экскурсами в историю, литературу и личные воспоминания.
Здесь мимоходом замечу, что к эмиграции как явлению отношение у меня ровное. Стремление жить в любой точке земного шара - личное дело каждого. Оно не делает человека лучше или хуже. Но то, что человек говорит о родине - какой бы она ни была, всё же его характеризует. И... не всегда эта характеристика приятна.
Кроме сосисок с горошком и котлет с кашей, капустных супов, майонезных салатов и водянистых компотов на сладкое в Стране Советов было, в общем-то, нечего есть
Заметим, что Бремзен, вообще-то, ресторанный критик. Из Союза с мамой, страдающей от невыносимости бытия, выехали они в 1974, когда автору было 11 лет. Это я к тому, что глобальные воспоминания о личном опыте автора невозможны, а мамины - предвзяты в высшей степени. При этом дедушка - разведчик Балтфлота, отец - "как специалист по физике цвета заведовал колориметром, следя за изменениями цвета мертвого лика Лукича", - снабжались из спецраспределителей и спецбуфетов, жила семья на Арбате, и воспоминание детства Анечки - поход в "Прагу" за кулебякой.
Параллельно готовке автор рассказывает американскому читателю фрагменты русской и советской истории. Но боже ж мой, как она это делает! Не соврав вроде бы по факту, Бремзен преподносит каждую ложку исторической окрошки, капнув туда едкого яда. Тут, надо сказать, дама весьма справедлива - равно достаётся и "неумному деспоту Николаю II" и советским лидерам. "Всем сестрам..." нет, не по серьгам. По щщам!
А вот про семью порой интересно. Про еврейских и русских бабушек, про их быт. Но как только Анна Бремзен возвращается к маме (которая, по сути, главная героиня книги), так тут начинается то, что хочется, за неимением более ёмкого, назвать словом "трэш".
То фраза из "Голубой чашки" «А жизнь, товарищи… была совсем хорошая» "нагоняла на мою пятилетнюю маму безумный ужас". То "Мама была уверена, что товарищ Сталин присматривает за ней и всей ее семьей". "Когда по радио передавали бодрые песни, маме представлялись грязные пьяные люди, поющие вокруг вонючей бочки с огурцами. Порой она отказывалась выходить на улицу — боялась черных тарелок-репродукторов, вещавших об успехах первой пятилетки". Потом ужас перерастёт в ненависть ко всему советскому.
Впрочем, когда автор доберётся до эмиграции в Америку, окажется, что земля обетованная ничем не лучше СССР - там так же есть, что можно ненавидеть:
Прожив в Филадельфии несколько недель, я начала подозревать, что веселые одноразовые коробки и пластиковые контейнеры, громоздящиеся на полках супермаркета, — завеса, скрывающая мрачную правду.
Что американская еда — стесняюсь сказать — не так уж вкусна. Невкусным было печенье Pop-Tarts, которое мама подавала холодным и полусырым, потому что никто не сказал ей, что его поджаривают в тостере.
И американские сосиски для хотдогов, кислые от нитратов. И уж точно — завернутые в пластик желтокожие куриные кусочки по тридцать девять центов. Теперь я тосковала по синюшным, запеленутым в «Правду» курам, которых Бабалла приносила из ведомственной столовой Госстроя. У тех были живописные когти, острые гребешки, грустные мертвые глаза и недощипанные перья.
Автор тащит за собой неистребимую, яркую, вдохновлённую нелюбовь. И от этого автору хорошо. Нелюбовь возвышает Анну фон Бремзен над бесконечной тоской бытия, для которого она находит множество сочных эпитетов. Оно (бытиё) у неё унылое, ржавое, жёсткое, синюшное, грязное, отвратительное.
Ниточки, связывающие человека с родиной, могут быть самыми разными - великая культура, могучий народ, славная история. Однако самая крепкая ниточка тянется от родины к душе. То есть к желудку.
Александр Генис, Пётр Вайль, "Русская кухня в изгнании", М.,1990
Вот только Анна фон Бремзен, кажется, считает русскую кухню не ниточкой культуры, а пуповиной, которую следует отчекрыжить ржавыми ножницами и прижечь калёным железом...
"Русские не тратят понапрасну улыбки и "спасибо" - пишет Анна фон Бремзен. Наверно, она очень "русский человек". Ладно, допустим, - с СССР у Аниной семьи не сложилось. Но вот докопалась я до интервью фон Бремзен журналу "Сноб" - и... вдруг внезапно оказывается, что "Мне нравятся старые советские фильмы. С одной стороны, ты их уже отстраненно воспринимаешь, а с другой стороны, это какая-то часть твоего детства".
Или, ещё лучше - "В детстве я хотела путешествовать, говорить на разных языках – и сейчас я свободно говорю на четырех языках, а понимаю еще больше; думаю, что все так сложилось именно благодаря моему советскому детству и моим мечтам".
Видимо, дело в том, что интервью журналу "Сноб" рассчитано на русскоязычную аудиторию?
В общем, читать ли книгу "ведущего кулинарного авторитета Америки", как это прозвучало в интервью Александру Генису на радио "Свобода", которую (книгу) "известный писатель Иан Фрезер назвал “самой смешной и самой правдивой книгой о России, которую я читал за многие годы” - дело ваше. Послевкусие у меня после неё осталось не самое приятное. Не исключаю, что я пристрастна.
Нет, я настаиваю, что я пристрастна. Вкус к литературе, знаете ли, дело столь же индивидуальное, как и кулинарные предпочтения. Как говорится, кто любит дыню, а кто и свиной хрящик.
Засим откланиваюсь. Искренне Ваша - Умная Эльза.
