Сириец
Димитрий Эфестион сын грека и сирийки родился в Дамаске в роскоши дворца, в тени пальм, защищающих от солнца и под журчание фонтана, похожего на девический смех. Его отец Прокопий Эфестион родился в Эфесе, служил в Константинополе, женился в Александрии, первенца зачал в Салониках, всю жизнь прожил на границах Империи Ромеев и не снимая доспехов умер в Дамаске, лежа в своей постели в окружении верных домочадцев, грустных ангелов, пришедших за его душой и одного веселого дьявола, который больше всех скорбел о его кончине. Мать Димитрия была сирийкой с горячей как кипяток арабской кровью, дочерью купца, похожая лицом на ночь, телом на змею, голосом на эхо. Ее мысли так же, как и арабские буквы текли справа налево и также как арабские скакуны были быстрыми во вред ей и себе. От нее Димитрий унаследовал скрытность, коварство и тягу к славе и скитаниям. Из всех сыновей и дочерей она больше всех любила Димитрия и баловала его. Она кормила его молоком своей груди даже после того как младший Эфестион попробовал мясо. Семья военачальника Прокопия прослыла в Дамаске как набожная и глубоко чтущая святую церковь. И действительно Прокопий Эфестион тратил много денег на строительство храмов и часовен, милостыню беднякам и каждый год на пасху он со всей семьей совершал паломничество в Иерусалим к Гробу Господню. Димитрий был младшим сыном, поэтому после смерти отца он испросил благословения у матери, взял причитающуюся ему долю наследства и отправился в Константинополь служить в войске императора. Им двигало не столько желание сделать военную карьеру или чувство долга, сколько сильная тяга к славе.
Еще будучи молодым, он мечтал покрыть себя немеркнущей славой, как герои древних греческих мифов. Иногда лежа рядом с матерью долгими жаркими ночами, когда его отец был в походах, он рассказывал ей о том, как станет великим полководцем, защитником веры, покроет себя славой и гладил ее пупок. В ответ она гладила его по голове нежно шепча красивые слова на греческом пересыпая их солью звонких арабских слов. Пока был жив его отец, он научился у него всем премудростям военного искусства, и даже больше того. Он изучал науки, философию, риторику и римское право. Отправляясь в Константинополь, он обещал матери:
– Ты будешь мной гордиться! Я стану великим человеком!
В Константинополе он начал службу под командованием своего дальнего родственника по отцу, быстро заслужил уважение товарищей, так как не сидел в тылу прикрываясь родственными связями, а шел вместе со своими солдатами в бой. Димитрий был несколько раз ранен, хромал на правую ногу, сражался в различных частях империи, в том числе в войнах с персами, где отличился тем, что успевал изнасиловать всех пленных женщин и девушек. Он участвовал в подавлении восстаний на границе державы, но так и не достиг той великой славы, о которой мечтал. О нем шептались, что он как с цепи сорвался, покрыл себя не славой, а позором, убивая всех подряд, насилуя женщин и детей. Военачальники задвигали его подальше, а во время больших битв отправляли на самый трудный участок, чтобы избавиться от того бешенства, с которым Эфестион набрасывался на всех вокруг. Им брезговали как прокаженным, из-за той зловонной жестокости, которую он источал на всех, кто был слабее него. Он попрал все законы и табу, которых придерживались ромейские воины. Однако Эфестион был поразительно живуч и удачлив – его не убили.
Когда он достиг сорокалетия его мечты начали стареть и меняться. Сначала на них появились морщины вокруг глаз, потом у его желаний выпали коренные зубы, его сны больше не хотели далеко уходить и предпочитали мягкую постель. К пятидесяти годам он получил должность на границе с Ираном на самом беспокойном участке, что его очень огорчило. Его жена и дети, которых он успел завести между походами жили в Эфесе, присылали ему письма, а он старался их не читать, так как ненавидел свою жену и рожденных ею сына и дочь. Больше всего его беспокоило, то что он терял мужскую силу. Многочисленным наложницам и рабыням, девочкам, которым едва исполнилось десять лет, даже нежным греческим юношам с каждым днем становилось труднее разжечь его страсть. Тогда он попробовал старых женщин. К нему приводили старух, с беззубыми ртами и обвисшими грудями, после того как он пользовал их они умирали, но и это помогло ненадолго. Вскоре Димитрий Эфестион окончательно расстался с возможностью воткнуть в кого-либо что-то кроме железа. Он пил отвары, глотал жаб и змей, приглашал к себе арабских, сирийских и даже персидских знахарей, которых тайком проводили через границу, но ничто ему не помогало, его мужская сила оставила его. Он стал бабочкой. Солдаты, сторожившие границу, втихаря посмеивались над ним и меж собой шутили, что у хилиарха меч ржавеет в ножнах.
Однажды с ним случилось необычное происшествие. К нему привели персидскую девушку, плененную на границе во время одной из вылазок. Увидев ее Димитрий обомлел, она была точной копией его самого, но только моложе на тридцать лет. Девушка не произнесла ни слова. Она была одета в белую одежду как персидские священники, что давало понять, что она относится к жреческому сословию. Персиянка была высокого роста, с широким тазом, высокой грудью и нежными руками, не привыкшими к тяжелой работе, но ее лицо было неотличимо от лица Димитрия Эфестиона, те же губы, тот же греческий нос и те же волшебные греческие глаза на персидском лице. Но не только ее сходство с ним самим поразило хилиарха, увидев ее он почувствовал сильное желание, к нему неожиданно вернулась мужская сила и требовала излить семя в необычную пленницу. Его умерший было член, стоял так, что причинял своему хозяину боль. Чем больше он смотрел на нее, тем больше он хотел повалить ее на землю и овладеть этим телом. В ту же ночь он изнасиловал ее. Она билась как львица, исцарапала ему лицо, искусала руки и плечи, но он, не замечая боли в тумане страсти проткнул ее. Пока он ее насиловал она не издала ни звука, даже тогда, когда отбивалась от него и когда кусала. Только тяжелое уставшее дыхание можно было услышать от этой необычной девушки.
Хилиарх насиловал ее каждую ночь, преодолевая бешеное сопротивление и получая новые царапины и укусы, которые он не замечал пока в нем горела страсть. Но, одновременно с мужской силой в его душе поселился страх, тяжелый, вязкий как тишина страх. Димитрий Эфестион начал видеть женские сны, где он был такой же женщиной в белой одежде, с пышной грудью и широким тазом, в этих снах его самого ловили и насиловали его же солдаты. Он, не издавая ни звука сопротивлялся, бился, кусал и царапал ромейских солдат, но они все равно валили его на землю, задирали белое платье и становились в очередь. После таких снов он просыпался в мокрой от пота и извергнутого семени постели и долго ждал рассвета стуча зубами и трясясь то ли от холода, то ли от страха, то ли и вправду от вожделения.
Хилиарх стал замечать, что с каждым днем все больше привязывается к пленнице, и что думает о ней во время маневров и небольших вылазок его отряда. На любые попытки разговорить ее она отвечала глухим молчанием. Он сменил насилие на ласку, ласку на насилие, но так ничего от нее не добился. Однако со временем Димитрию Эфестиону начало нравится молчание пленницы, он связывал ее и мог часами рассказывать ей о себе, о своих мыслях, о мечте стать великим и о том, как его мечты измельчали и теперь он хочет только вкусно поесть, сладко поспать и удовлетворить вернувшуюся мужскую страсть.
Летом, в начале июня в его отряд пришел приказ от командующего византийскими войсками двигаться вдоль границы Персии на север, чтобы предотвратить вылазку крупного отряда персов, возглавляемого, как было написано в приказе, «Персидским дьяволом со змеиной кожей». Обрадованный этим известием, хилиарх вбежал в палатку, где пленница доедала свой завтрак, отобрал у нее еду и связав ей руки стал рассказывать о предстоящем походе.
– Наконец-то я верну себе, то что потерял с годами! Мой час пробил! Там, на севере, меня ждет враг, это персидский гунд-салар, командир отряда катафрактов, или как они сами себя называют саваранов. Его имя Зобер, что показывает его неарийское происхождение, он родом с берегов Каспийского моря, и возможно принадлежит к одному из немногочисленных северных племен. Все считают его дьяволом, несущем в себе две крови, людскую и змеиную. Не только мы христиане, но даже сами язычники персы боятся его и считают не от мира сего. Все его тело, лицо и даже лысая голова покрыты шрамами, как будто на него накинули сеть. Эти шрамы имеют интересную особенность, они ползают по его телу и столь же подвижны, как и их хозяин. Зобер убивает врагов очень быстро, не испытывая при этом наслаждения, свойственного трусливым натурам и не проявляя показного благородства. Персы называют его «Мар», что с их языка переводится как «Змей», но он не щеголяет своими подвигами и также молчалив, и скромен, как и в начале своей службы в войске шахиншаха. От него всегда пахнет кровью и лошадьми, он легко переносит холод и зной. Несмотря на то, что он командует катафрактами, он практически не носит доспехов и даже не носит шлем. На нем всегда его кожаная коричневая рубаха, сшитая им самим, которая покрывает только спину и грудь Зобера, оставляя открытыми огромные мускулистые руки, покрытые рубцами. Рассказывают, что он сшил эту рубаху из кожи пленного ромея, однако я знаю, что это не так, это всего лишь телячья шкура. Он искусно владеет копьем и луком, но предпочитает убивать мечом. Солдаты рассказывали, что он возит с собой большого черного кота. Этого кота Зобер забрал еще котенком у одного старого мага, живущего на берегу его родного Каспийского моря. Говорят, что этот кот защищает его и бережет от ран, которые оседают на его теле в виде шрамов, но не причиняют Зоберу вреда. Он сейчас движется в сторону нашей границы, собираясь напасть на одну из наших крепостей в Анатолии. От этого известия наши военачальники обмочились в постели и потеряли аппетит, потому что знают о его неуязвимости, веря во все эти рассказы о якобы его магической силе.
Я же не дурак. Я просвещенный потомок древнего рода и во всякую чушь о том, что против нас воюет сам дьявол не верю. Поэтому я с радостью пойду навстречу этому изуродованному сироте и стяжаю себе славу, убив или пленив его. Наши лазутчики достали самые точные сведения о его отряде, их количестве и о том, куда они движутся и когда нападут.
Вот такой враг ждет меня в одном дне перехода отсюда.
Персиянка молча слушала хилиарха, что-то сосредоточенно жуя. Когда Эфестион закончил говорить, она выплюнула горькую траву, которую держала во рту и неожиданно для хилиарха ответила на чистом греческом языке.
– Там, Эфестион тебя ждет смерть. Позорная и бесславная. Зобер действительно дьявол, о котором знаем мы, жрецы Священного огня. И он действительно носит в себе две крови и две души, не так как у людей. В нем течет человеческая и змеиная кровь, он потомок первых наших царей и потомок Ажи Дахака, узурпатора, захватившего иранский трон. Поэтому теплая человеческая кровь в нем течет слева направо, а змеиная, холодная справа налево. Когда в его тело входит железо, его души меняются местами и поэтому он остается жив, а на его теле остается надпись, которую принимают за рубец. Но, это еще не все, хилиарх. Он сам убьет тебя, не доверив это никому из своих воинов, потому что он пришел не ради ваших ромейских крепостей, а пришел за тобой. Это твое наказание за тех убитых персидских детей, которых ты приказал умертвить на глазах их матерей. Но, и это еще не все. Ты, хилиарх, жил мужчиной, и овладел мной как мужчина, но умирать ты будешь как женщина. В последний миг, перед тем как вылететь из твоего тела, твоя душа поменяет пол и превратится из мужской души в женскую, в которой каждую ночь тебя и насилуют твои же солдаты. Вот такая грязная смерть ждет тебя, хилиарх. Ты ее заслужил, и тебя не спасет молоко твоей матери-колдуньи.
Услышав это Эфестион побледнел и трясясь от страха ползком выбрался из палатки. В этот миг его мужской орган умер окончательно, и Димитрий Эфестион почувствовал, как его покинула мужская сила, раз и навсегда. Словно предав его в последний момент. Он не спал всю ночь, так и не приблизившись к пленнице, потому что чувствовал где-то в темноте палатки еще чье-то молчаливое и грозное присутствие. Рядом с ним, в темноте сидело ожидание скорого конца. Эфестион чувствовал, что в ту знойную ночь из темного угла его палатки сильно дует, так, что он замерз, но боялся пошевелиться.
Это была его женская смерть.
Копье
Отряд Эфестиона расположился на ночлег в небольшой деревушке между двумя царствами, там, где проходит граница двух миров. Вместо жителей в ней остались только сухие ветры, одичавшая голодная скотина и могилы. С Востока медленно ползла ночь, съедая день и вместе с ней в лагерь ромеев пришел страх, который стыдно показывать.
Хилиарх Димитрий Эфестион не пожелал ночевать в одном из домов, предпочтя свою палатку, охраняемую часовыми. Страх лишает разума, а чувство вины лишает воли. Его персидская пленница сидела на полу со связанными ногами и руками, но по ее виду было ясно, что она даже не думает о побеге. Она все время что-то жевала, может быть какую-то траву известную персидским магам.
– Скажи мне хотя бы как твое имя? – Спросил ее Эфестион.
– У меня их два. Одно было дано мне до рождения, второе после. Какое тебе назвать?
– Которое из них настоящее.
– Раньше меня звали Дочь Воды – Абдохт. Сейчас меня зовут Дочь Огня – Азермидохт, по-вашему И Кори Фотиа.
Ничего не поняв из сказанного, тысячник отошел и лег на свое походное ложе. Он так и не узнал, что рядом с ним связанный по рукам и ногам сидел его грех.
Медленно опускаясь в сон словно в колодец, Димитрий Эфестион терял свою одежду, снимал доспехи и откладывал оружие в сторону. Вместо этого он примеривал красивое женское платье, как будто сшитое для него. Он видел себя на широком пшеничном поле, светило солнце, небо ласково улыбалось ему или уже ей. Хилиарх был женщиной, он видел себя и со стороны и изнутри. Он был точной копией самого себя, но в только белом платье и намного моложе. В своем сне он был девушкой высокого роста, с широким тазом, высокой грудью и нежными руками, не привыкшими к тяжелой работе. Впервые за все то время, что он видел себя в этом образе он прислушался к своим мыслям и тут его осенило. Хилиарх наконец понял, что мысли в его женской голове звучат не на греческом языке, к которому он привык с детства, не на арабском, на котором из груди его матери текло молоко, а на необычной, но ласковой мелодии персидского языка. Эфестион был той самой персиянкой, своей же пленницей, которую каждый день насиловал. Эта мысль прожгла его как молния и тут он услышал дикий рев и крик. По полю к нему бежали несколько ромейских солдат, тех самых солдат, кем он командовал наяву. Увидев его, а точнее ее, они бежали к этой одинокой девушке, беззащитно стоявшей посреди поля. Эфестион поняв, что ему угрожает пытался бежать, но солдаты с гиком и ревом догнали его и повалили на землю, срывая с нее одежду. Он кричал, отбивался, но ей отвесили оплеуху и разорвав в клочья платье встали в очередь. Пока над ним глумились, Эфестион заметил краем глаза странную темную тень, которая бесшумно подошла к солдатам. Когда тень подошла к ним вплотную они начали один за другим исчезать из его сна, пока на хилиархе не остался один из его солдат. В самом конце, как бы не сопротивлялся Эфестион он почувствовал, как волна наслаждения захватывает его и накатывается с низа живота по всему телу, разливаясь словно вино. В это мгновение тень проткнула его копьем, так, что солдат, насиловавший хилиарха исчез, рассыпавшись в пыль, а копье вошло в тело Димитрия Эфестиона.
В это мгновение он проснулся пронзенный копьем наяву, над ним стоял одноглазый персидский воин-дьявол в кожаной рубахе, весь покрытый шрамами. Это был гунд-салар отряда всадников-катафрактов из провинции Атропатена, Зобер, по прозвищу Мар – змей. Эфестион кончил, когда Зобер проткнул его насквозь, так что из его убитого члена потекло семя. Умирая хилиарх оросил землю своей смертью вместо жизни.
Ночью Зобер в одиночку пробрался в деревню и переходя от дома к дому перерезал горло всем ромеям, пока они спали. Из сна жизни они проснулись в яви смерти. Хилиарха Эфестиона он убил последним.
Заметив в палатке грека персидскую пленницу, он кинулся к ней и разрезая веревки бормотал в смущении.
– Ты персиянка? Они взяли тебя в плен? Что они сделали с тобой? О, как я их всех ненавижу! Проклятые румы, анарья! Где твой отец? У тебя есть семья? Из какого ты храма? Я отведу тебя в храм. Ты из Атропатены или из Парса? Может ты из Аррана, а может из столицы? Ты не похожа на жителей Согдианы. Кто твои родители? Кто твой отец?
– Ты только что убил его, Зобер. – Ровным голосом ответила пленница, указав на лежащего в луже крови и семени Димитрия Эфестиона.
Зобер вскочил и схватился за рукоятку меча.
– Твой отец рум? Ты из их племени?
– Нет, я такая же как ты, Зобер. Дочь отца, который даже не знал о моем существовании. Меня зовут Азермидохт, я Дочь Огня, до того, как попасть в плен я служила в храме на берегу Гирканского моря. Этот рум мой отец, он изнасиловал мою мать, также как твой отец зачал тебя. В этом мы с тобой похожи, наши с тобой отцы – убийцы и насильники. Когда я ехала в Ганзак к Великому огню, на нас напал отряд румов и взяли меня в плен, так я попала к своему отцу. Пожалуйста, уведи меня отсюда, я хочу очиститься в водах Гирканского моря. Я не могу идти в храм грязная, опороченная и с израненной душой. – Еле сдерживая слезы сказала девушка.
Гунд-салар вывел ее из палатки, посадил на своего коня и увез в стан персидского войска. Оттуда она сама добралась до Ганзака.
Вдова
Госпожа Аспасия с хорошо скрываемой радостью приняла весть о смерти мужа на границе с Ираном. Ради приличия она надела траур, который тут же разорвала в клочья, оцарапала лицо и громко причитая била себя в грудь. Три дня она делала вид, что убита горем, потом успокоилась и приказала домочадцам не вспоминать о несчастье, постигшем их дом.
Аспасия из рода Каистриоти родилась в Эфесе, и всю жизнь прожила в этом городе никогда его не покидая. Она была привязана любовью и лаской к огромному дому, в котором терялись шаги, тени прятались от солнца, морской ветер быстро перебегал от одного окна к другому весело играя одеждой служанок, приподнимая их подолы и распространяя по дому молодой запах. Госпожа Аспасия носила свои сорок лет с легкостью, она была высокого роста, стройная, с чувствительной к прикосновениям грудью, загорелой кожей, строгим взглядом карих глаз, тонкими губами и с той мраморной греческой красотой, которую ни с чем не спутаешь. У нее был нежный голос, похожий на мелодию, она всегда говорила тихо и редко улыбалась.
Когда ей было шестнадцать лет, ее выдали замуж за молодого офицера Димитрия из рода Эфестион, о котором ходили разные слухи. Аспасия долго не могла забеременеть, это вызывало раздражение ее полу-арабской родни. Тогда ее сирийская свекровь привела к ней арабскую знахарку, всю закутанную в черную одежду и с горбом на спине. Колдунья была похожа на большого вонючего зверя, с волосатой грудью и огромными кривыми клыками. Аспасия в ужасе последовала за ней в свою комнату.
Служанки свекрови привязали трясущуюся от страха девушку к кровати и закрыли ей рот кляпом. Аспасия испуганно озиралась, и пыталась вырваться, но служанки держали ее крепко, а свекровь наклонившись нежно поцеловала в лоб и стала ее успокаивать. Знахарка, стоявшая напротив постели Аспасии начала петь что-то на непонятном, грубом, похожем на рычание зверя языке и обмазывать тело девушки снадобьями. Несмотря на то, что от самой колдуньи густо несло зловоньем, мазь, которой она обмазала Аспасию пахла цветами и чем-то едва уловимым, похожем на пот любимого мужчины. Потом она провела по ее щели пальцем, смазывая ее тем же снадобьем, от этого прикосновения у Аспасии набухли соски. На этом все ее колдовство закончилось. Знахарка собрала свои вещи, свой густой запах и хромая на обе ноги вышла из спальни, не проронив ни слова. Служанки развязали девушку и отпустили на все четыре стороны. В слезах она убежала к себе в комнату и провела там весь день, забившись в дальний угол и всхлипывая от пережитого унижения.
После обряда муж по настоянию знахарки не прикасался к ней в течение сорока дней. Сначала он спал в комнате своей матери, а потом уехал в Константинополь. Те сорок ночей, что она провела одна ей снился один и тот же сон.
Аспасия видела себя в небольшой рыбацкой хижине на берегу какого-то моря. Волны нежно шуршали на непонятном, но красивом языке. По запаху она поняла, что это не ее родное Эгейское море. У этого чужого моря был женский аромат, еще от него пахло желанием, тоской и немного страхом. Она сидела на расстеленной на полу желтой циновке и ждала мужчину. Но, вместо мужчины каждый раз в ее сне тихо открывалась дверь и в единственную комнату заходила женщина в белом платье, тонкой как дыхание кожей и с черными как ночь волосами. Она наклонялась к девушке, молча целовала ее в губы и уводила за собой в море. Аспасия также не проронив ни слова следовала за этой незнакомой женщиной в самую пучину морского дна. Незнакомка вела ее в светлый, похожий на рай мраморный город, укрытый толщей воды. Там в огромном белом дворце их ждал уродливый высокий мужчина, весь изрезанный, искромсанный, покрытый рубцами, проклятиями и славой, восхищением друзей и ненавистью врагов. Этот лысый, некрасивый мужчина нежно ласкал Аспасию, которая то ли от страха, то ли от вожделения не могла пошевелиться и каждый раз во сне овладевал ею, так что она просыпалась от своих же громких стонов в мокрой постели и еще долго ее тело не могло забыть его ласки и подаренное наслаждение. Так продолжалось сорок ночей, что Аспасия спала одна.
Днем она жила как все, ела за общим столом, разговаривала со свекровью, пока муж был на службе, купалась обнаженной в бассейне вместе с юными служанками, и тайно от всех ждала ночи. Сначала она боялась того мускулистого, страшного, густо пахнущего лошадьми мужчину, но потом Аспасия поняла, что влюбляется в него и что любовь и ласки во сне ей дороже чем наяву.
Наступила последняя сороковая ночь, которую она должна была провести одна. Ее свекровь накануне написала письмо сыну, Димитрию Эфестиону, чтобы он вернулся и переспал с женой.
Аспасия сидела на полу той же рыбацкой хижины и вслушивалась в плеск волн чужого, но теперь желанного моря. Как и прежде к ней вошла незнакомая женщина. Гречанка решилась и когда та наклонилась чтобы поцеловать ее, она схватила ее за плечи и повалила на землю. Женщина даже не сопротивлялась, она позволила Аспасии сесть на себя верхом и поцеловать в губы.
– Кто ты? Как тебя зовут? – Дрожащим от страсти голосом спросила Аспасия.
– Называй меня Таласса. Так тебе будет понятнее. – Услышала она нежный глубокий голос.
– Где я? Что это за место?
– Это самая глубокая часть твоей души. Ты находишься в единственном месте во Вселенной, где можешь быть по-настоящему счастлива, внутри того рая, который у каждого свой.
– Ты богиня или дьяволица?
Таласса в ответ звонко рассмеялась и легким, но осторожным движением стряхнула с себя Аспасию.
– Ах ты мой маленький греческий персик. – Смеясь ответила женщина и приблизившись к Аспасии игриво поцеловала ее в губы, пожирая ее страстным взглядом. – Ты же все равно не веришь в меня, и даже если я богиня, то не твоей веры, а так скажем, противоположной. – И подмигнула молодой гречанке.
– Я ничего не понимаю. Но, мне здесь так хорошо, я не хочу уходить отсюда.
– Ты еще не готова перейти в этот мир. Твое время еще не пришло. – Продолжала Таласса, нежно играя волосами Аспасии и поглаживая свою крупную грудь. – Сегодня заканчиваются сорок дней, после которых ты забеременеешь и родишь сына, еще через несколько лет ты родишь дочь. За этим меня и позвали в твою жизнь. Постарайся забыть меня, это море, и эти ночи, превращенные в дни. Вернись в свою веру, исповедуйся, ходи в церковь, постарайся обрести счастье.
– Кто тот мужчина, с которым я провела эти ночи? Это тоже бог?
– Нет, наоборот, это несчастный дьявол. Он наполовину демон, наполовину человек. Это все, что тебе нужно знать о нем.
– Я рожу от него? – С ужасом спросила Аспасия.
– От его духа. Дети рождаются от духа отца и от тела матери. Твои дети все равно не будут рождены от Димитрия, потому что он, твой муж, человек, с настоящей дьявольской душой, зло надолго поселилось в нем. А такие души бесплодны и не могут размножаться.
– А как же тот? Я ведь влюбилась в того, изрытого железом, словно земля перед посевом. Ты же сказала, что он тоже демон.
– У него тело змеи, а душа человека. У твоих детей будет частичка царской крови. Очень древней царской крови. Древнее чем та, что течет в жилах ваших ромейских императоров. – Улыбаясь ответила Таласса.
Аспасия замолчала, пытаясь понять, что ей сказала богиня чужой веры, но та, заметив растерянность девушки решительно встала, взяла ее за руку и опять повела в море. Она обняла девушку за талию и шептала ей в ухо.
– Не спрашивай у него ничего, даже не пытайся с ним заговорить. – Предупредила Аспасию богиня. – Он еще не рожден. Оплодотворив тебя он сам появится на свет в той маленькой хижине, откуда я забирала твою душу на дно моря. Царство сна и царство воды – это два мира, в которых время плавно перетекает из будущего, настоящего и прошлого и смешивается в тонкую материю грез.
В ту ночь Аспасия в последний раз проснулась от оргазма и больше никогда его не испытывала. Первое что она услышала, журчание фонтана и пение птиц. Солнце вошло в ее комнату через большое окно и улыбаясь сидело напротив ее постели. Сорок дней любви закончились.
В тот же день вернулся из Константинополя ее муж-маменькин сыночек, Димитрий Эфестион. Он не обращал внимания на молодую жену и все время хвастался своими успехами в столице. Ночью они легли в постель и впервые в жизни Аспасия испытала непередаваемое отвращение к мужчине. Она с трудом сдержала рвоту и ненависть к этому смазливому насильнику, густо провонявшего жестокостью.
Через девять месяцев она родила мальчика. Сына назвали Константин, в честь императора. Еще через два года, забеременев от другого мужчины Аспасия родила дочь, ее назвали Елена, в честь императрицы.
Прошли годы, Аспасия смирилась со своей ненавистью к мужу и с его безразличием, она забыла сорок ночей и того, покрытого шрамами любовника. Пока в ее заранее прожитую жизнь не ворвалась весть о гибели мужа.
Сначала это была тихая, спрятавшаяся в своей жестокости радость, но со временем она узнавала новые подробности смерти Димитрия. Аспасию потрясло известие, что его убил молодой персидский военачальник, ровесник ее сына, весь покрытый рубцами и ранами, принадлежащего одному из диких прикаспийских племен. Его все считают демоном, получеловеком-полузмеей с раздвоенной душой. Узнав это, Аспасия вспомнила все, что с ней произошло двадцать лет назад.
Она решила найти этого изрубленного демона и прикоснуться к его телу еще раз. Встреча с ним стала ее мечтой.
Поражение
Повержены Румы, 30.2
в ближайшей земле. Но после своего поражения они одержат верх. 30.3
Сура «Ар-Рум», Священный Коран
15 апреля 614 года от Рождества Христова персидские войска после двадцатидневной осады вошли в Иерусалим. Повержены Румы. Городские церкви были сожжены, многие реликвии, в том числе Животворящий Крест и Копье Лонгина были вывезены в столицу Ирана Ктесифон. Повержены Румы в ближайшей земле. Через два года сасанидская армия под командованием Фаррухана Шахрвараза вторглась в Египет и завоевала его. Персы продолжали победоносное шествие до самого поражения под Иссой в 622 году от войск Ираклия I, где византийский император одержал победу над войском Ирана. Но после своего поражения они одержат верх. С тех пор удача отвернулась от персов. Но после своего поражения они одержат верх.
Десять лет спустя в марте 624 года василевс Ираклий попрощался с Босфором и покинул Константинополь, чтобы ударить в самое сердце персидской державы. Два мира сошлись в последней битве. Византийская армия после зимовки двинулась на Кавказ через Арран держа в руках копья и шепча молитвы. Следуя вдоль реки Аракс, византийцы подошли к Нахичевани и разрушили город. После этого греки дошли до столицы Атропатены города Ганзак. Войско византийцев уничтожило сам город и Храм Огня в котором горел Огонь Священников – Азер Гушнасп. Погас огонь, зажженный самим Заратуштрой.
Попытки персов контратаковать не увенчались успехом. Ираклий разбил одну за другой три персидские армии. В 626 году персы предприняли попытку захватить Константинополь в союзе с Аварским Каганатом, но и авары и персы потерпели поражение под стенами византийской столицы. Еще не пришло время Константинополю покориться, еще не родился тот, кто отнимет у греков их славу. Византийский император Ираклий заключил союз с хазарским каганом Зиевилом, который в том же году напал на персов перейдя через Кавказские горы и осадил Тифлис. Ираклий начал наступление в центр Ирана и направился прямо к Ктесифону. Решающая битва произошла у развалин древней Ниневии. В этом сражении победили греки, после поражения под Ниневией персидской армии больше не существовало. В 628 году Ираклий опустошил шахские дворцы Беклал и Бебдах. Он разграбил резиденцию шахиншаха Хосрова II Первеза, где были найдены триста византийских знамен. Император предложил Хосрову заключить мир, так как не мог атаковать Ктесифон из-за истощения сил византийского войска. К тому же персидская столица была хорошо защищена, и греки понимали, что персы будут стоять до последней капли крови. Вместо этого Ираклий решил отправиться на север и в марте 628 года вновь захватил столицу Атропатены Ганзак.
Потерпевшая поражение сасанидская армия взбунтовалась и свергла Хосрова II Первеза, новым царем стал его сын Кавад II, прозванный Шируйе – «львенком». Он заключил мир с византийцами, но вскоре умер, не процарствовав и года. Граница между двумя царствами и обреченными мирами была восстановлена по состоянию на 602 год. Христианам был возвращен Животворящий Крест и другие реликвии, захваченные персами в Иерусалиме в 614 году. Так рушилось одно из великих царств, великие беды пришли на персидскую землю и оросили ее кровью, слезами и потом рабов. После той войны ни персы, ни греки, истощенные ненавистью, друг к другу не смогли противостоять нашествию Копьеносных Наездников, пришедших из аравийской пустыни.
Зобер вместе с терпящей поражение за поражением армией персов отступал к столице Ирана. Словно заговоренный, он глотал железо, оставлявшее на его теле рисунки, и в бессильной ярости видел, как его отряд тает один за другим словно лед под жарким солнцем. Каждый раз после стычек с греками в арьергарде отступавших войск он один или с несколькими выжившими воинами своего отряда догонял основные силы. В войске персов царил хаос и смятение, солдаты бежали и сбивались в разбойничьи банды, офицеры грабили крестьян и сбегали с поля боя, бросая вверенных им людей. После битвы у Ниневии, оставшийся без своих солдат Зобер отступил с ошметками персидского войска к Тиспуну, так персы называли Ктесифон.
Город был наводнен беженцами, мужчинами, женщинами, плачущими детьми, умирающими стариками. Священники и воины, ремесленники и купцы, аристократы и простолюдины, люди и ревущие от голода животные, смешались в одно месиво на радость дьяволу Ахриману. Матери продавали детей, сыновья отбирали хлеб у немощных отцов, обезумевшие от страха священники молились Ахура Мазде, но больше не верили в то что он услышит их молитвы и в отчаянии отрекались от своей веры. Страх перед нашествием греков и их местью поселился в городе. В Тиспуне воцарилось зловоние из кала, пота, крови, слез и горя.
В хаосе и сумятице Зобер решил собрать небольшой отряд таких же как он сирот без кола и двора и пойти на север, следуя за отступающими византийцами. Он, имеющий бессмертие жаждал быть убитым. Все потери, пролитая кровь, битвы и слава потеряли смысл, когда он узнал о заключенным мире между греками и персами. Позор поражения был страшнее смерти. Иранской армии больше не существовало, все кто мог держать оружие в руках разбрелись по окрестностям Тиспуна, Нишапура, Гиркана, Ганзака, Кирманшаха, Багуана и других городов. Зобер смог найти только десять воинов, согласившихся идти с ним. Среди них был его давний друг Ардашир, сын погибшего военачальника Сухраба, у которого когда-то служил Зобер.
На другом берегу канала Нахраван со своим отрядом стоял молодой тысячник византийской армии, хилиарх Константин Эфестион и смотрел на столицу ненавистного врага. Он был молод, красив, богат, любил охоту, лошадей и фехтование. Константин пошел по стопам деда и отца, начав службу в армии с низших чинов, но проявил себя как храбрый воин и быстро поднялся до звания сотника и далее тысячника. Его черные кудрявые волосы были похожи на львиную гриву, и сам он обликом был похож на молодого греческого льва. Константин Эфестион сражался под стенами Ниневии, убил персидского военачальника, захватил в плен множество воинов и обоз. В отличие от покойного отца, молодой Эфестион не был жесток, он не издевался над пленными, не насиловал ни маленьких девочек, ни мальчиков, в наложницы брал только вдов. Свои мысли он спрятал в молчание, страсть спрятал в битвы, а любовь глубоко в сердце. В последней войне он потерял отца, которого редко видел, но за смерть которого хотел, а точнее должен был отомстить. Он знал, что Димитрия Эфестиона и весь его отряд убил легендарный персидский гунд-салар Зобер, больше похожий на черта из ада, чем на человека. Именно за ним, за убийцей своего отца, Константин прошел весь путь от Эфеса до Ктесифона.
Император Ираклий решил идти той же дорогой, какой он вторгся в Иран. Земля запомнила его следы. Копыта греческих коней ступали по тем же тропам, что они прошли раньше.
Зобер не знал куда идут греки, поэтому сразу же повел свой маленький отряд в Ганзак. Им понадобилось меньше времени, чтобы прийти в столицу Атропатены, поэтому в разрушенной крепости они оказались на день раньше византийцев.
Зоберу и Константину было суждено встретиться в Священном городе Заратуштры.
Город был разрушен, сожжен, унижен и изнасилован. Дома стояли черные от копоти пожаров, голодные животные разбрелись по окрестностям, на улицах сидели старики с пустыми от горя глазами и смотрели внутрь своих пустых душ. Девушки, испорченные византийцами, брели по одиноким улицам с таким же разбитым взглядом. Мужчин не было, даже мальчиков. Их всех убили, а кого не убили того забрали и свои и чужие. Из мужского пола остались только никому не нужные старики и одичавшие псы, кидавшиеся на людей без страха. Даже быков и баранов либо съели, либо угнали.
Зобер и Ардашир подошли к разрушенному Храму, в котором когда-то горел Священный Огонь.
– Почему Ахура Мазда не защитил наш огонь? Почему Бог отвернулся от нас? – Причитал Ардашир. – Неужели все наши жертвы, тысячи воинов Ирана пали зря?
– Не зря. И ты это знаешь. На войне, как на войне. Мы разрушаем их храмы, сжигаем их церкви и ломаем кресты, хватаем их женщин. Теперь пришла наша очередь вкусить месть греков. Боги не воюют, воюют люди. – Ответил Зобер. – Если мы были готовы к победе, то должны были быть готовы и к поражению.
Из уцелевшей рядом с храмом лачуги к ним вышла женщина в грязных лохмотьях, бывших когда-то белой одеждой священников. Она подошла к Зоберу и взяла под уздцы его коня. Зобер молча смотрел на нее, лицо женщины было перепачкано землей и сажей, но в ней были какие-то знакомые черты. Он никак не мог вспомнить, кто же она и где он ее видел.
– Ты не узнаешь меня Зобер? Я Азермидохт. Ты спас меня убив румского хилиарха, моего отца. Помнишь? Вот мы опять встретились.
– Что ты тут делаешь? К городу движутся румы. Здесь опасно.
– Я знаю, и поэтому пришла сюда. Меня прислала Дарья. Ты ведь знаешь о ком речь.
Ардашир удивленно смотрел на Зобера и на эту странную женщину, но не решался спросить у друга, кто это.
– Дарья?
– Зобер, ты не должен оставаться здесь и не должен сражаться с греками. Так велит Дарья. Эту и следующую войну мы проиграли. Надо уходить.
– Я не могу! Я хочу сражаться и умереть! Мы не для того взяли оружие, чтобы бежать! Ведь, ты же сама видишь, что они осквернили Огонь Священников! Твой Огонь! Который ты должна была беречь. А я? Что делать мне? У меня ни дома, ни семьи, ни отца, ни матери! Куда мне идти? Только ждать, пока румы меня убьют. – Сам себе ответил Зобер.
– Какое тебе дело до огня? Даже мы, священники, потеряли веру. Здесь ты можешь убить того, кого не следует лишать жизни. Послушайся меня, я только передаю тебе слова Дарьи. Лучше возьми меня с собой и пойдем к Гирканскому морю. Возьми меня в жены, и увези отсюда. Там нас никто не достанет. Я буду твоей семьей. Я буду твоим домом. Ты не просто так спас мне жизнь.
– Женщина! Я спас тебя, но не для того чтобы ты мне указывала что мне делать! Хочешь идти к морю, иди. Тебя никто не держит, а мы будем сражаться в последний раз. Здесь я хочу умереть. Сиротой родился, сиротой и погибну. – Он грубо оттолкнул ее ногой от своего коня.
– Тебе еще рано умирать. Твое время не пришло. – С этими словами Азермидохт повернулась и скрылась среди развалин храма.
– Кто это? – наконец спросил Ардашир.
– Жрица. Я освободил ее из румского плена. Забудь. Нам нужно готовиться к встрече с врагом.
Маленький отряд смертников даже не стал выставлять часовых на стенах сожженной крепости, а просто лег спать, втайне надеясь, что их прирежут во сне. Зобер спал на жестком полу, обнявшись со своей ненавистью и держа в руках меч. Через бойницы лунный свет проникал в зал крепости где спали осиротевшие без войска солдаты. Зобер сквозь сон почувствовал чье-то легкое движение, и попытался пошевелиться, но его сковал паралич. Сквозь закрытые веки он видел, как молочный свет луны превращается в женскую фигуру в белом платье и с черными волосами. Она бесшумно подошла к нему и наклонилась, так чтобы он увидел ее лицо. Это была Дарья.
– Здравствуй, мой любимый свирепый саваран. Молчи, не пытайся ничего сказать. Ты все равно не сможешь произнести ни слова, только слушай меня. Когда-то давным-давно, когда ты еще не появился на свет, дьявольская часть твоей двойной души жила в том прекрасном саду на дне моря, который ты видел. Я не знала тогда, какая тебя ждет судьба и даже не знала, что есть еще одна половинка твоей души. В это время меня пригласили на свадьбу того румского офицера, которого ты убил. Хотя за свою жизнь ты убил много офицеров и солдат, поэтому даже не вспомнишь о ком я говорю. Я взяла много дорогих подарков, надела свое самое лучшее платье из воды, там, где Итиль впадает в меня и отправилась далеко от родных берегов, к другому, мужскому морю. На саму свадьбу я опоздала, но те, кто позвал меня нуждались в помощи. Жена того грека не могла забеременеть. Тогда меня попросили найти ей мужскую душу, от которой она сможет зачать сына. Дело в том, что тот хилиарх, был бесплоден, у него была женская душа, спрятанная в мужское тело. Он мог только насиловать и убивать, но не был способен подарить жизнь. Итак, я согласилась помочь и привела душу той девушки в свой сад, к тебе. Через сорок дней она забеременела от того демона, что сидит в твоем теле, и не дает умереть. Потом пришла очередь и твоей душе отправиться в мир людей. Фаранак тебе уже рассказала, как ты появился на свет. Ты родился в один день вместе со своим сыном, ты и он ровесники, но ты его отец. Удивился? Конечно же, ты об этом ничего не знаешь. Я представляю, каково это узнать, что у тебя есть сын, который одного с тобой возраста, к тому же враг. А теперь самое главное, твой сын сейчас скачет сюда в войске василевса румов, чтобы заново захватить Ганзак и убить тебя. Он думает, что так отомстит убийце отца. Я прошу тебя об одном, уходи отсюда, не сражайся с ним, вы оба дороги мне. Я послала к тебе Азермидохт, чтобы она отговорила тебя, но ты ее не послушал, я сама пришла к тебе, мой милый, чтобы просить тебя не сражаться с ним. Это великий грех, если сын убьет отца или отец убьет сына. Даже я, богиня, не знаю, чем может закончиться ваша битва. Вот такие дела, мой милый дьяволенок.
Продолжение:
- Часть 3 (будет доступно 29.08)
Автор: Наиль Абдуллазаде
Источник: https://litclubbs.ru/articles/6197-savaran.html
Содержание:
- Часть 3 (29.08)
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#саваран #фэнтези #сириец #копье #вдова #поражение
Понравился рассказ? У вас есть возможность поддержать клуб.