Единую Европу все активнее готовят к реформам, следствием которых должно стать ее расширение и новый уровень интеграции. Европейские элиты явно приняли решение форсировать процесс — надеясь и единство усилить, и новые земли приобрести
Какое дело до этого нам, России? Самое прямое — Европа все откровеннее претендует на перекройку границ с русским миром, пишет автор РИА Новости Петр Акопов.
Знаковым в этом смысле стало вчерашнее выступление немецкого канцлера Олафа Шольца в пражском университете, в котором он напрямую увязал необходимость реформы ЕС (с отказом от права вето входящих в него стран) с планами по расширению на восток.
Все последние месяцы как руководство ЕС, так и лидеры "большой тройки" (Германии, Франции и Италии) прямо говорят о необходимости начать переход к отказу от принципа единогласия при принятии решений в Евросоюзе — сейчас он сохраняется, в частности, в отношении внешнеполитических, оборонных и налоговых вопросов. Речь идет о новом шаге по пути интеграции ЕС и постепенной утрате национальными государствами своей самостоятельности. О неизбежности этого евроинтеграторы говорят уже давно, но все время что-то мешает: то мировой финансовый кризис, то кризис с мигрантами. Не говоря уже о том, что против не только многие европейцы, но и правительства (то есть национальные элиты) целого ряда стран ЕС.
Лишаться права вето не хотят как страны Северной, так и Восточной Европы — у Дании и Польши, Ирландии и Венгрии разные мотивы, но общий скептицизм. Расставаться с суверенитетом не готовы и те, кто считает сохранение своей идентичности слишком важным (как те же венгры), и те, кто боится диктата многочисленных бедных и просто чуждых восточных "родственников". В этих условиях Берлин и Париж вынуждены были постоянно откладывать вопрос реформы ЕС, но в этом году, на фоне конфликта с Россией на Украине, решили форсировать события.
Еще весной Эммануэль Макрон заговорил о реформе, которую нужно начинать уже в этом году, — и хотя 13 стран ЕС (то есть половина союза) тут же негативно отреагировали на планы лишить их права вето, стало понятно, что "процесс пошел". В поддержку отказа от принципа единогласия высказался Европарламент (это решение носит рекомендательный характер, но все равно), об этом же стали постоянно говорить и руководители ЕС, и лидеры Германии и Италии. Одновременно начались призывы ускорить расширение Евросоюза через прием новых членов — причем не только тех, кому это уже было обещано, но и тех, кого до этого принять было фактически невозможно. Настойчивые призывы в ускоренном порядке включить в ЕС Украину — чтобы остановить "российскую агрессию" — привели к тому, что в начале мая Эммануэль Макрон предложил сформировать европейское политическое сообщество, как раз для того, чтобы включить в некое общее пространство те европейские страны, которым не грозит быстрая интеграция в ЕС. Всем было понятно, что речь идет в первую очередь об Украине, да Макрон особо и не скрывал этого:
"Мы все прекрасно знаем, что процесс, позволяющий Украине присоединиться к ЕС, займет несколько лет, в действительности, возможно, несколько десятилетий".
То есть это была попытка как-то оформить геополитическую принадлежность Украины к Европе и Западу — в тот момент, когда Запад уже сделал ставку на то, что он удержит Незалежную в своей сфере влияния, на то, что одержит победу над Россией на украинском поле боя.
Хотя идея Макрона тогда получила поддержку Берлина, в июне Украине предоставили статус кандидата в члены ЕС — жест, имевший, впрочем, чисто пропагандистское значение. Реальный прием Украины в ЕС в отдаленном будущем — даже в случае сохранения ею своей государственности — все равно представлялся невозможным, в том числе по причине несогласия на это целого ряда европейских стран. Но это в том случае, если их об этом будут спрашивать. А если нет?
А именно к этому и хочет привести дело Берлин — что и показала пражская речь Шольца. Он не просто заявил, что "принцип единодушия функционирует только тогда, когда давление низкое, но в период смены времен это больше не работает", он впервые жестко увязал вопросы расширения ЕС и отказа от права вето.
На словах вновь поддержав идею Макрона о европейском политическом сообществе, канцлер заявил, что "такое объединение — и это важно для меня — не является альтернативой предстоящему расширению ЕС":
"Страны Западных Балкан, Украина, Республика Молдова и в перспективе Грузия должны стать частью ЕС. Это расширение — в интересах Европейского союза".
Но как раз право вето и мешает ему — поэтому нужно от него отказаться:
"Там, где сегодня требуется единодушие, риск того, что отдельная страна воспользуется своим правом вето и помешает всем остальным продвигаться вперед, возрастает с каждым новым государством-членом. Поэтому я предлагаю постепенный переход к голосованию большинством голосов по вопросам общей внешней политики и в других областях, таких как налоговая политика".
Да, речь пока что не идет об отказе от принципа единодушия при приеме новых членов, но понятно, что все движется именно к этому. И не о краткосрочной перспективе — по планам Берлина, на это уйдут годы, — но направление понятно. Его суть Шольц выразил более чем конкретно:
"В эти дни вновь встает вопрос о том, где впредь будет проходить разделительная линия между свободной Европой и неоимпериалистической автократией".
И это уже напрямую касается России. Потому что тут речь идет не о будущем Европы, не о форме ее государственного устройства (переход к федеративному или даже унитарному). И не о степени ее самостоятельности, то есть о возможности распада единого Запада на Европу и англосаксонский блок (практически неизбежного при успешном ускорении евроинтеграции под немецко-французским руководством). И даже не о попытке опускания с европейской стороны нового "железного занавеса" перед Россией.
При всей важности этих процессов для нас речь идет о гораздо более серьезных вещах — попытке Европы перекроить исторические границы между собой и русским миром. Мы имеем дело с открытыми претензиями на наше историческое пространство, вызовом нашему народу, нашему государству и нашей цивилизации. И на такой вызов возможен только один ответ — восстановление нашего единства. А противник должен очень сильно пожалеть о принятом решении, то есть никакого единого Евросоюза в будущем быть не должно.
Если раньше мы могли быть не против европейской интеграции — в конце концов, это внутреннее дело европейцев, да и разделение единого Запада отвечает нашим интересам, — то теперь это уже напрямую касается нас самих. Сосед, претендующий на ваши земли, перестает быть просто соседом, он превращается в противника, ослабление и раскол которого становится для вас единственно возможным вариантом. И тут уже неважно, что в самом процессе евроинтеграции и так заложены (и совсем не нами) мины замедленного действия, — важно то, что теперь ее провал становится для нас принципиальным. И мы будем работать над этим.
Европа сделала свой выбор политики экспансии в отношении России — и со временем, несомненно, снова пожалеет о нем. Но обвинять в этом ей нужно будет только себя саму и своих англосаксонских старших товарищей.