БЕЛОЕ МОРЕ.
Каждую неделю Айгуль отправляла письмо в Соловки. Она писала Илье про то, как Ванюшка пошёл в школу, какие успехи у него в учёбе, про то, как похож он на своего отца, про то, что Ванюшка знает, кто его родной отец и то, что они с Ванюшкой, ждут его домой.
А узнал Ванюшка, что он не сын Николая, случайно, от своей первой учительницы. Она была не местная и ничего не знала о судьбе мальчика. Заполняя графу родителей против каждого ученика, она спросила, знает ли Иван полные имена своих родителей? Он ответил, что знает, мама Пелагея Петровна, отец Николай Михайлович Скударновы.
Тогда и попросила учительница Ивана уточнить, почему он по документам, Иван Ильич и, сообщить ей.
Ванюшка пришёл домой озадаченный, он не знал, как спросить у мамы Акулины про это отчество.
— Ванюш, ты чего такой смурной, случилось чё? — спросила Айгуль у Ивана.
— Учительница наша, она выяснить просила, почему я Ильич, а не Николаевич? А у кого спросить, бати Коли нет, мамы Поли нет, кто скажет-то?
— Я скажу, у бабоньки Фени, переспросишь, если не поверишь мне, она тебе тоже скажет, она всё знает.
— А почему я не знаю? Почему я Ильич?
— Ты маленький, вот мы и ждали, когда подрастёшь, тогда и скажем тебе про родителей — ласково улыбаясь, говорила Айгуль..
— Про родителей?
— Про родителей. Отец твой Скударнов Илья Данилович. Вон дом на том берегу, видишь?
— Это же контора!
— Тогда он не был конторой. Это дом, который построил Илья, твой отец. Жили они в нём с твоей мамой Натальей. Когда ты родился, она сильно болела и умерла. А у мамы Поли двойняшки родились, она вас троих материнским молоком и кормила. Потом двойняшки заболели и, их не стало, ты у неё один и остался. Илья думал, что Пелагея Петровна тебя подрастит, он и заберёт, а его взяли и арестовали. Вот такие вот дела, сынок.
— Арестовали? А за чё, арестовали?
— Да не за чё. Брат его, двоюродный, власть захотел сменить, а Илья только и делов -то, что сказал, мол, правильно Евстафий говорит. Вот и всё.
— Значит, батя Коля меня с собой не взял, потому что я не его совсем. Девчонок взял, а меня нет, вот я и думал, почему? Теперь ясно — вздохнул мальчик
— Не поэтому. Полинка тоже не родная, ты хоть сын его брата, а Полинка ему совсем никто, но он же её взял. У Полинки тоже отец арестован и мамы нет, как и у тебя. Вот мама Поля вас и выкормила, вместо родной мамки. Вы её молочные дети. А девочки тебе молочные сёстры, а ты им молочный братик.
— Тогда почему он меня не забрал с собой? — допытывался мальчик.
— Я не пустила. Хотела, чтобы ты об отце своём знал и ждал его. А ещё, тебе в школу ходить надо было, а у них школы нет.
— Когда я летом гостил, девчонки говорили, что в школе мама Поля учит. Я бы мог у неё учиться, а ты не пустила.
— Сынок, твой батя скоро вернётся. Всего два года осталось подождать и мы все вместе будем жить. А на лето ты к бате Коле в тайгу будешь уезжать, как сейчас, если захочешь. Полинкин отец вернётся и тоже её заберёт, а летом все и будете там собираться, у бати Коли и мамы Поли.
Мальчик стал ждать родного отца.
Айгуль с нетерпением ждала 1936 год, когда Илья должен вернуться, но год закончился, а Илья не вернулся. Она выбрала время и пошла к председателю.
— Помните, вы говорили подождать пять лет, они прошли, а Илья не вернулся. Ванюшке одиннадцать лет, а он отца ещё не видел. Как бы узнать, он жив? Или ему срок добавили? А может быть, там про него забыли и, не выпускают?
— Есть у меня догадка, но говорить пока не буду. Попытаюсь всё узнать по своим каналам. Как узнаю, так сообщу на ферму, чтобы вы пришли. Ну, а не узнаю ничего, то попрошу так и передать, что ничего не узнал.
Айгуль вернулась от председателя вся в мыслях, да в думках. Но долго ждать не пришлось, через два дня её вызвали в сельский совет.
— Тут вот такие дела, Акулина Аркадьевна, срок у Ильи закончился в ноябре 1935 года. Его освободили, но он добровольно остался там жить, в Больших Соловках. Вот так вот.
— Почему? Он что, не получал мои письма?
— Не знаю, ничего не могу больше сказать. Ничего, уж простите — сказал председатель, давая понять, что разговор окончен.
Возвращаясь домой, Айгуль принимает решение ехать в Большие Соловки.
— Да ты не спеши, не спеши, поезжай летом. Чего ж зимой-то? Это север, мороз. А чё случись с тобой, парнишка-то опять осиротеет! Дождись лета, Анисья молода, справится с твоими телятами. Их, малых-то, летом не так и много будет, отпоит. А попасти и я смогу. Мне Максим Максимыч подсобит, а счас им и сена дать и пойла направить, нет, летом лучше. Давай, доживём до лета, а там станет видно.— уговаривала Айгуль Аграфена.
Как только спал наплыв новорожденных телят, Айгуль стала собираться в дорогу.
— Маменька, возьми мои деньги, я в другой раз пальто куплю, а эту зиму ещё в фуфайке прохожу.
— Спасибо дочь, я приеду и к зиме мы справим тебе пальто, не горюй.
Утром, перед дойкой, пришла Аграфена и тоже принесла деньги
— Акулинушка, Максим Максимыч тебе свою зарплату передал, бери, у него всё есть, а тебе лишними не будут.
Ты их только в платочек завяжи и в подмышки пристегни на булавки. Немного оставь, для расходу, а остальны пусть в подмышке. Руку не подымай, а прижимай к телу, чтобы чуять что, они у тела. Ты вот что, забеги-ка к нам, там Пелагеины сквояж, короба, сундук дорожный, выбери, чё годно тебе в дорогу будет.
— Хорошо, Аграфена Петровна, так и сделаю.
Айгуль открыла сундук, нашла шёлковую малиновую блузку с высоким глухим воротом и жемчужными пуговицами вдоль спины, чёрную бархатную юбку и туфли с каблуком. Вспомнила, что Михаил Петрович её наряжал во всё дорогое и красивое.
Открыла шкатулку, достала серьги и бусы из крупного речного жемчуга, заколки с бусинками, для волос и всё примерила. Перешить пришлось пуговицы на блузке, всё остальное было в пору.
Сходила к Аграфене и принесла Пелагеин старенький, потемневший от времени, саквояж. Аккуратно уложила в него эту одежду и украшения. Сверху накрыла праздничным платком, маленьким полотенцем с обмылком хозяйственного мыла. и положила небольшой узел с сухарями. Сама нарядилась во всё простенькое. Одела старую юбку, кофтёнку, сверху накинула пиджак. Голову покрыла простым платком, на ноги надела носки и калоши.
— А ты каку тёплу кофту-то берёшь? — входя в дом, спросила Аграфена.
— Пиджак беру.
— Пинжак хорошо, а ещё кофтёнку каку, на поддёвку бы надо — беспокоилась Аграфена.
— Чёрную, что весной довязала, что ли взять?
— Чёрну, чёрну бери. Не марка и тёпла, и хорошо будет — одобрила Аграфена.
Айгуль всё аккуратно уложила в саквояж придавила и защёлкнула замок.
С Максим Максимычем они доехали до станции Большая Речка и Айгуль пошла покупать билет до Больших Соловков. Кассир, молодая девушка, ничего не знала про такую станцию и посоветовала купить билет до Барнаула.
В Барнауле тоже никто не знал такой станции и посоветовали купить билет до Новосибирска. В Новосибирске про Соловки знали, но как до Больших Соловков, добираться, не знали и отправили Айгуль к дежурной по станции...
Но и дежурная по станции не могла помочь и дала совет взять билет до Омска. С Омска Айгуль доехала до Москвы и далее до Ленинграда.
По дороге она покупала только хлеб и, как когда-то, питалась водой и хлебом.Сухари берегла на крайний случай.
В Ленинграде ей повезло, она получила полную информацию, как ей можно будет добраться до Больших Соловков, даже познакомилась с попутчиками.
На причале, в здании Морского вокзала, она разговорилась с очень приятным старичком. Старичок очень воодушевился, когда узнал, что эта молодая, красивая женщина едет на Большие Соловки. Он с упоением стал рассказывать о Соловках. Поведал Айгуль всю историю возникновения Соловецкого монастыря.
— А знаете, какие там огромные камни в стене этой монастырской крепости? И как же только эти монахи умудрились уложить такие глыбы в стены? Вы обратите на это особое внимание!
А вы знаете, сколько на этом острове озёр с пресной водой? Сотни, милочка, сотни-и-и, да! И многие озёра соединены каналами друг с другом. Монахи делали эти каналы, чтобы пресная вода поступала в монастырь! Представляете!
А знаете, там задолго, чем во всей России, была электрическая установка и, в монастыре был свет. Представляете, на Соловках, на острове, среди водных просторов горит электрический свет. Не чудо ли, право!
Большие Соловки, вовсе не большие, всего 25 вёрст в длину и 16 в ширину. Озёр много, а пастбищ мало, точнее, нет совсем. И вот монахи стали возить тачками камни и отсыпать дорогу от Большого острова Соловецкого до острова Большая Муксалма. А чтобы вода, не размывала насыпь, сделали для неё проходы. Вот такой вышел мост-дорога, с арочками для водных путей.
Они это сделали в 19 веке, чтобы там содержать скот, для обеспечения молоком и мясом жителей Соловков. Так, имея скот, делали сами сливочное масло, сыры, колбасы. Монахи торговали солью, маслом, рыбой и прекрасно жили! Прекрасно! Лучше и богаче, чем во всей России.
Соловецкий Кремль! Это же история! — немного помолчал и добавил— Это святое место России — после этих слов он сник и погрустнел.
Плыть по бескрайней водной дороге, было и интересно и жутко. Кругом вода, Айгуль ощущала себя оторванной от земли и это наводило на неё страх. Она, жадно всматриваясь вдаль, пыталась увидеть тонкую полоску берега.
Плыли целую ночь, но это была необычная, белая ночь. Это тоже было удивительное явление для неё. Белое море, белая ночь! Пусть не как днём, но всё же светло.
Ранним утром стали приближаться к Соловкам.
. Вглядываясь вперёд, Айгуль старалась рассмотреть острова.
Она была благодарна старичку, который поведал ей историю Соловков и, рассказал об особенностях этого места. Теперь уже и Айгуль с нетерпением ждала встречи не только с Ильёй, но и с Соловками.
— Боже мой, это же край земли! — подумала она, когда судно коснулось пристани.
Айгуль ступила на причал. С моря дул прохладный лёгкий ветерок. Её попутчики отправились каждый по - своим направлениям и, вскоре Айгуль осталась одна. Утро было ранним и спешить было некуда.
Она осмотрелась, и всё, что она увидела, было очень непривычным и необычным. Ей никогда не приходилось видеть море, слышать его прибой и крик чаек.
Окидывая взглядом окрестности, она видела много воды . Это были и большие водоёмы, на берегах которых примостились строения и просто лужи. Она, вспомнила рассказ старичка про монастырь и, пресные озёра, которых очень много на Соловках.
—- Хотелось бы искупаться, но где их искать? В морях тоже купаются. Вот только солёная вода не промоет волосы — рассуждала сама с собой Айгуль.
На волнах у берега, качалось несколько лодок, её осенила мысль.
— За лодкой меня не будет видно, там и вымоюсь.
Холодная вода её не пугала. Она привыкла в горах к ледяной воде и, никогда не понимала, купание в тёплой воде, ни свежести, ни бодрости от неё.
Пройдя вдоль ряда лодок, она остановилась у последней. Лодкой долго не пользовались, и на её дне скопилась дождевая вода, она была чистая и в отличии от морской, пресная.
В лодке были хорошие лавочки и высокие борта.
Айгуль разложила свои красивые вещи на лавочках. Намочила руки в дождевой воде и, расправила слежавшиеся складки на одежде. Приготовила кусочек хозяйственного мыла и маленькое льняное полотенце.
Сбросив пиджак и кофту, она натянула юбку до подмышек, чтобы не намочить в солёной воде волосы, подвязала их платком.
Осторожно ступая по круглым скользким камням, Айгуль шла медленно, подставляя себя набегающим волнам. Устремляя взгляд в морскую даль, она всё глубже и глубже погружалась в воду.
Расступившись, морская солёная вода заключила таёжную гостью в свои плотные объятья. Вода, то мягко обволакивала её упругое тело, нежно гладила и ласкала, то шлёпала набегавшей волной, обдавая солёными брызгами.
Плавать было легко и увлекательно, ей даже показалось, что всю свою жизнь она купалась в этом море.Охватывало чувство восторга и какого-то родства, словно она и это море, одно целое.
Накупавшись, она так же осторожно стала выходить из воды. С каждым шагом, её тело становилось всё тяжелее и тяжелее, охваченное прохладным ветром,оно занялось жаром. Даже от мокрой юбки пошёл пар.
Она села на нос лодки и сняла платок с головы. Длинная тяжёлая коса, упала на колени.
Вода в лодке была теплее, чем в море и, распустив косу, она намочила волосы в дождевой воде, потом намылила хозяйственным мылом. Хорошо прополоскав волосы, она уселась на нос лодки и запрокинув голову назад,, принялась расчёсывать свои густые, длинные тёмно-каштановые волосы.
Подождав, когда волосы немного подсохнут на ветру, она ловко и умело подняла их высоко на макушку головы.
Узкими длинными пальцами, она вплела его в одну тугую тяжёлую косу. Уложив её ото лба до макушки вокруг головы, Айгуль хорошо закрепила косу шпильками.
Такая причёска делала её более высокой и более стройной, подчёркивая длинную шею и высокую грудь. Ветерок трепал её каштановые завитушки вокруг круглого лба и, сбивал в локоны, волосы на красивой шее.
Там же в лодке, она переоделась. Мокрую юбку развешала на лодке сушиться, рядом поставила калоши с носочками и одела туфли В уши вставили серьги, на высокий глухой ворот малиновой блузки, надела бусы. Сверху блузки накинула шерстяную кофту, не застёгивая её на пуговицы
Тело продолжало гореть, на смуглых, щеках проступил яркий румянец, глаза светились, сердце радостно билось.
Она взяла в руки саквояж и, предвкушая долгожданную встречу, ступила на каменистую тропу. Высоко неся, свою, украшенную пышной косой, как короной, голову, она шла поступью царской особы, источая свет и красоту,
Как-то мгновенно, ожили улицы. Люди по одному и, маленькими группами шли, видимо на свои рабочие места, Соловки проснулись.
У первого встречного, она узнала, где живут, в каких зданиях, освободившиеся, но не уехавшие с Соловков, бывшие осужденные.
Пройти нужно было мимо Соловецкого Кремля, в котором содержались заключённые. Монастырь поражал её своим величественным видом!
. Идти было легко, свободно, никакого ощущения усталости! Наоборот, бодрость и свежесть переполняли её. В воздухе стоял стойкий морской аромат с примесью аромата летних разнообразных цветов.
Подходя к монастырской стене, она вспомнила восторженные речи старичка, о Соловецком кремле. Осторожно, с трепетом, она прикоснулась к огромному, холодному валуну. Все камни, от маленького до огромного, поднять которого не в силе и несколько человек, подёрнулись мхом. Он был разного цвета и серый, как в тайге, и тёмный, но большинство камней, словно были облиты кровью, от коричневого до оранжевого цвета мха.
Старичок говорил, что от стен веет тишиной, покоем и прохладой, но Айгуль почувствовала острую боль в сердце и непереносимую тревогу. Она вскрикнула и быстро отдёрнула руку. Немного постояв, пошла к первому зданию, где живут вольнонаёмные.
Подходя к дому, она увидела женщин, вышедших из дома.
— Пожалуйста, остановитесь. Благословенного вам дня, добрые люди. Подскажите мне, где проживает Илья Данилович Скударнов?— от вопроса, женщины встали, как вкопанные. Они, молча, смотрели на Айгуль и, ничего не говорили.
Айгуль ешё раз спросила.
— Скажите, добрые люди, вы не знаете, где мне найти бывшего осужденного Илью Даниловича Скударнова? Он освободился в ноябре прошлого года и не вернулся домой, к сыну. Его сыну, Ванюшке, уже одиннадцать лет, а он никогда не видел отца.
Айгуль не понимала, почему женщины, широко открыв глаза, смотрят на неё и молчат. Она попыталась объяснить ещё раз.
— Понимаете, я ищу отца своего сына. Мы с Ванюшкой, как узнали адрес, так письма писали, но он не отвечал. Ему отвечать нельзя было. Он письма наши наверное не читал, а то бы домой приехал.
Одна из женщин, опомнившись, прошептала: "О Господи", и продолжила свой путь, оставив приятельницу.
Другая, молча, с широко открытыми глазами, не отрываясь, смотрела на Айгуль во все глаза, не мигая.
Через какое-то время, она проговорила одними губами, продолжая глядеть в лицо Айгуль.
— Я сейчас передам, он с ночной вахты — очень сухо ответила женщина побелевшими губами. Медленно переставляя ноги, она пошла к дверям. Только сейчас Айгуль заметила, что женщина ждёт ребёнка.
— Значит, Илья живёт здесь — подумала она и, впилась глазами в дверь, ожидая Илью. Двери открывались, закрывались, кто-то выходил, кто-то заходил, но это были совсем другие люди. Айгуль боялась, что не узнает Илью, ей уже рассказали про тяжёлый, изнурительный труд на Соловках, и про цингу, от которой у всех осужденных выпадали зубы. И про то, что все осужденные в тридцать-сорок лет выглядят старичками.
Дверь медленно открылась, перед ней стоял её Илья. Она узнала его. Да, он изменился, его чёрные волосы стали седыми, и аккуратно подстриженная бородка, тоже с проседью. Худой, жилистый с тёмно-серым лицом, и куда-то утонувшими глазами, но это был он, её Илья.
Они, молча, смотрели друг на друга. Илья не верил своим глазам. Перед ним стояла яркая, пышущая, свежестью и чистотой, здоровьем и женским обаянием, нарядно одетая Айгуль. Утренние лучи солнца скользили по упругой косе, искрились в тёмно-карих глазах, утопали в чёрных ресницах и играли на пухлых, как спелая вишня, губах, обливали золотистым светом её лицо и фигуру.
Он был удивлён, здесь, на севере, Айгуль. Его Айгуль. Он полюбил её, с той самой минуты, как увидел в первый раз девчонкой в доме дяди. Потом так и не переставал любить. Любил и прятал, и убивал свою любовь к ней. Теперь она, его единственная любовь, стоит перед ним, такая родная, такая близкая и такая, недосягаемая.
Она приехала к нему, а он опять должен отказаться от своей любви.
Айгуль пришла в себя первая.
— Здравствуй Илья. Что ж ты домой, к сыну не вернулся? Он ждёт — выпалила она, скрывая волнение.
Илья, достал из кармана брюк портсигар, вынул из него папиросу и прикурил. Немного помолчав, сказал, тихим хриплым голосом.
— Здравствуй. Зачем я ему? Он для меня сын, вот только я для него уже не отец. Николай с Пелагеей хорошие родители ему, а я политзаключённый. Я этим испорчу ему всю жизнь. Зачем такой отец?
—- А я? Почему ты не вернулся ко мне? Мы с Ванюшкой живём вместе. Николай с Пелагеей уже восьмой год скрываются в тайге, от раскулачивания. А мы с Ванюшкой, ждали тебя всё это время.
— Я не знал — выпустив струю дыма, ответил Илья.
—.Мы обо всём писали тебе в письмах, ты их получал?
Затянувшись папиросой и прикрыв глаза, выпуская дым, ответил:
— Нет, не получал
— Куришь?
— Здесь иначе нельзя — не переставая курить, отвечал Илья.
Здесь есть гостиница. Давай я тебя устрою, ты отдохнёшь, а потом уедешь.
— А ты? Ты уедешь со мной?
— Нет, я не могу. У меня скоро кто-то родится. Я не могу их бросить.
У Айгуль ослабли колени и, она поняла, что впадает, в то состояние, когда плётка секла её спину, а сейчас кровавый удар пришёлся по сердцу. От резкой боли, она изменилась в лице и стала приседать. Илья подхватил Айгуль и усадил на лавочку у дома.
— Отдохни немного, я сейчас — он куда-то поспешил, оставив её одну.
Мимо проходили люди, но они делали вид, что не замечали состояния женщины.
Илья устроил Айгуль в гостинцу. Меняя папиросы одну за другой, он просидел всю ночь на лавочке у дома. Утром он пришёл в гостиницу, чтобы проводить Айгуль на причал..
— А женщина уже ушла на пристань — ответили ему и он отправился на пристань.
Когда он подошёл к пристани, то увидел, что среди других пассажиров Айгуль нет. Он обеспокоенно стал блуждать взглядом.
Она сидела у самой воды, на большом камне. Сидела ровно, высоко и гордо держа голову, смотрела куда-то в морскую даль. Он подошёл, но она не обернулась, а продолжала так же сидеть.
— Там всем привет от меня и поклон всем. Спасибо тебе за сына. Прости меня, если сможешь, и пойми.
— Прощай Илья, Бог простит — не поворачивая головы, ответила она.
Подошло судно. Айгуль села на место и закрыла глаза — Боже мой, какое тяжёлое, скверное место -- подумала она. Во всём теле была тяжесть, раскалывалась голова, не хотелось ни о чём не говорить, не думать.
Доехав до Ленинграда, купила билет на поезд.
Поезд, то шёл, то стоял, то опять шёл. В вагон заходили и выходили люди, только Айгуль ничего и, никого не замечала. Она сидела у окна, не замечая ни стука колёс, ни рёва паровоза, ни сменяющихся станций.
Её закаменевшее лицо ничего не выражало, глаза были открыты, но смотрели внутрь, поэтому ничего не замечали, что происходило вокруг.
Она не осуждала Илью. Она всё понимала. Десять лет он ничего не знал о сыне и думал, что сын тоже ничего не знает о нём. Она видела его глаза, в них была тоска, боль и печаль. Она понимала, как ему сейчас тяжело. Даже в этом суровом месте, он не забывал о ней. Она это видела в его глазах и, всё поняла.
— Что я скажу сыну?— не переставала думать Айгуль и не находила ответа.
Но обстоятельства сложились так, что Айгуль не пришлось ничего объяснять Ванюшке.
Это случилось на следующий день её приезда.
Три года назад, Николай сделал из сломанной косы, маленькую косу и научил Ванюшку косить. А через год, он сказал Николаю, что ему пора помогать маме Акулине, ставить сено. Вот уже два года, в середине июля, Николай привозит Ванюшку в Новоеловку.
Пока Айгуль ездила, Максим Максимыч, Анисья, Иван и Аграфена выкосили траву на двух покосах. Теперь они ждут хорошей погоды, чтобы копнить.
Но погода стояла неподходящая и Максим Максимыч, .
придя с ночной смены, обратился к Ванюшке.
— Ну что, мужик, сегодня наломаем ещё берёзовых веток? Не плохо было бы ещё веников двадцать сладить, тогда нам в самый раз на зиму хватит.
— Так мы уже сотню целую наготовили, что ли не хватит? — удивился мальчик.
— Добавить надо б, чтобы наверняка хватило!
— Лошадь запрягать?—умываясь, спросил Ваня.
— Ясное дело, не на себе ж тащить. Запряга-а-ть, конечно запрягать.
— Я буду запрягать — вытираясь полотенцем, заверил Ванюшка.
В это время на крыльцо вышла Аграфена.
— Куда это вы с самого ранья собрались, а кто завтрикать будет? Я уж и стол накрыла. Ступайте-ка в дом, к столу! На улице дождь моросит, а они опять куда-то собрались —- ворчала Аграфена.
— Не сахарные, не размокнем. Да, Ванюшка?
— Да! — ответил мальчик, уплетая кашу с маслом.
В это время затявкали собаки. На улице хоть и дождь, а в доме жарко и дверь в дом открыта настежь, от мух повешены марлевые занавески. Аграфена выбежала на крыльцо. Во двор входил Максим, брат Пелагеи. Он освободился из заключения по оправдательному приговору и пришёл к дому сестры, чтобы узнать у Аграфены Петровны, где его сестра и его дочь.
Увидев Максима, Аграфена встретила его словами.
— Максим Петрович, сердешный, прибыл. Слава Богу, пораньше выпустили, окаянные. Ну, проходи, проходи, у меня шаньги творожны, варенец есть, каша пшённая с маслом. Ты где остановился-то?
— Не голоден я. У сестры, у Апроси с Василием остановился. Вот пришёл узнать, как Пелагею увидеть, дочку бы забрать надо — он подошёл и сел на ступеньку крыльца, перед Аграфеной.
Ванюшка замер. Он догадался, что вернулся отец Поли и, острая боль пронзила его детское сердце. Он ждал, что и к нему тоже приедет отец, вместе с мамой Акулиной приедет, но она вернулась одна, сын ему не нужен.
— Значит сыт, ну да ладно. А жить где будите?
— В родительском доме, Жуковы пускают. Они ведь привыкли жить во флигеле. Им двоим, зачем такой большой дом. В колхозе работал, туда и пойду, дом вернут.
— Правильно решил. Дом вернут, конечно вернут. А у Ванюшки отец женился, там, на севере и остался, Уж ребёночка ждут. Такие вот дела.
Услышав такое, Ванюшка кинулся вон со двора. Он долго бежал по полю, кулаком размазывая пыль и слёзы по щекам. Оступившись, упал в траву, и не поднимаясь, продолжать рыдать.
Там его, грязного и зарёванного и нашла Айгуль.
— Сынок, пошли домой. Пошли, натопим баню, наварим компота. Я сухофруктов купила. Ты же любишь компот. Там абрикосы и сливы с косточками. Ты же любишь колотить косточки. Пошли Ванюшка.
Никакого горя не случилось. Как мы всегда жили, так и живём, и будем жить. Зато у тебя родная душа на свет появится, твоя родная сестрёнка или братик. Накопим денег и съездим на север, к ней или к нему в гости, хорошо? — обнимая Ванюшку, говорила Айгуль.
Только ехать им никуда не пришлось, осенью Илья приехал сам. .
День был холодный, дул северный ветер и, кутаясь в телогрейку, Айгуль спешила с фермы домой. Она торопилась встретить сына со школы, и приготовить ему, его любимые вареники с картошкой, жареным салом с луком.
Подходя к дому, Айгуль увидела Илью, он стоял во дворе и курил.
Ничего не дрогнуло внутри у Айгуль, не затрепетало, как раньше, не бросило ни в жар, ни в озноб. Не было ни радости, ни боли, было только удивление.
— Ну, здравствуй, гость. Чего стоишь на улице? Заходи в дом, у нас замков нет, всё открыто.
Она прошла мимо него и услышала сзади себя.
— Здравствуй. Курю вот.
— Как накуришься, так заходи — бросила она, входя в баню. Быстро разделась, окатила себя тёплой водой, хорошо растёрла тело, переоделась в домашнее платье и, замочив рабочую одежду в мыльной воде, пошла в дом.
Илья пошёл следом.
Анисья уже натопила печь, наварила щей, подоила корову и убежала на ферму.
Айгуль поставила на стол хлеб, налила щей.
— Садись, пообедаем вместе — пригласила она Илью к столу. Он подошёл, сел на лавку, но есть, не спешил.
— А чего не ешь, сыт? Мама Феня накормила? Чего молчишь?
— Я за Ванюшкой приехал, отдашь? — неуверенно проговорил он, глядя в пол.
— Кто народился, с кем поздравить?
— Дочка.
— Дочка, это хорошо. Поздравляю. Нянька что ли понадобилась? Только он к этому не привык. Он и нам помощник, и сам себе хозяин, его и надо спрашивать, как решит, так и будет.
— Хорошо, давай спросим у сына.
— Знаешь, мне в гостинице сказали, что письмо хоть один раз в год, но ты мог написать, а это десять писем.
— Меня часто лишали, да и писать было не на чем, и нечем, и вообще я не надеялся выжить, поэтому не писал.
— А мои письма, ты же получал?
— Если не спрашиваешь, то и не отдадут. А я не спрашивал, я думал, что никто мне писать не будет. Адрес нужен, а я его никому не высылал.Как ты- то нашла меня?
— Ездила в Барнаул, узнала куда увезли. Председатель у нас, хороший человек, всё про тебя узнал и, адрес твой, он тоже добыл.
— Судьба видно моя такая. Я выйду, покурю — он вышел во двор.
Вернувшись из школы, Ванюшка увидел в доме незнакомого мужчину. Он поздоровался, скинул школьную одежду и прошёл к умывальнику.
— Сынок, я сегодня не успела варенников наварить, на работе задержалась. Но я заскочила в магазин и, купила пряников. Ты же любишь пряники.
Вот, садись, похлебай щей, да пряники с молоком — наливая молоко в кружку, говорила Айгуль. Она волновалась, не зная, что решит мальчик и, как могла, оттягивала знакомство отца с сыном. Илья решил это сделать сам.
— Ванюша, я твой отец, и я приехал за тобой. Тебе же рассказывала про меня тётя Акулина?
— Я от мамы Акулины никуда не поеду. Я уже большой. И отец мне уже не нужен.
—Сынок, не виноват я, что не стало твоей мамы, а меня арестовали. Десять лет я ничего о тебе не знал. Надеялся, что всё у тебя хорошо, а я только помешаю.
— Я всё равно никуда не поеду — резко сказал сын и ушёл в другую комнату.
— Сынок, я тебя всегда буду ждать, ты пиши мне и приезжай. Ночевать я буду у бабы Фени. Ты, если передумаешь, то приходи, завтра утром и уедем вместе — он встал с лавки, попрощался и вышел.
Некоторое время в доме была тяжёлая тишина, но тут в дом ввалилась семья Василия и всё быстро изменилось. Девчонки стали бегать по комнатам, визжать, Ванюшка, казалось, обо всём забыл и стал играть с ними, то в прятки, то в догоняшки.
Утром Илья уехал один.
На самом деле, Илье очень повезло, что он освободился до 1937 года.
При ликвидации лагерей на Соловецких островах, встал вопрос о распределении заключённых по другим лагерям СССР.
Но брать политических и особо опасных врагов народа (или не особо опасных тоже) начальники других лагерей не хотели. Да и освобождать эту публику, когда страна находится в окружении идеологических противников, тоже было небезопасным. В результате вопрос решился просто.
Директива секретаря ЦК ВКП(б) наркома внутренних дел Н. И. Ежова № 59190 от 16 августа 1937 г. направленная в Ленинград и Соловки, определяла конкретные сроки начала операции по Соловецкой тюрьме – с 25 августа 1937 г. На острове был размещён 126-й отдельный конвойный батальон, Два месяца шёл расстрел политзаключенных по распоряжению" тройки". Такая же практика повторилась и в 1938 году. С 1937 по 1939 год Соловецкий кремль был тюрьмой.
Что стало с Ильёй, никто не знает. Писем он не писал. Его нет ни в списках живых, ни в списках мёртвых и вообще его нет ни в каких списках. Есть сведения, что Соловки были зачищены от бывшеосужденного, вольнонаёмного населения. Пострадали даже некоторые местные жители Больших Соловков.
продолжение следует
начало Скудара-1
Свидетельство о публикации №222073100899