О сражениях удобно рассуждать, расположившись в мягком кресле с разложенной на коленях картой и строя умозаключения о намерениях и планах противников. Совсем иначе все выглядит в дыму сражения, когда вокруг грохочут пушки и стонут раненые, а ситуация вынуждает принимать немедленные решения. Они не всегда понятны сегодня: ведь в XVIII веке иная логистика, иные скорости передвижения войск, информационные возможности, мотивы принятия решений.
Военные баталии любят сравнивать с шахматными партиями. Трудно сказать, насколько это справедливо. Но если смотреть на события в подобном ключе, то знаменитое Гангутское сражение или, как называют его шведы, битва в Рилакс-фьорде, было подобно затянувшемуся гамбиту. Сегодня, когда подготовка и ход Гангутской битвы детально изучены, может показаться, что перед нами действительно идеально спланированная штабная операция. Но так ли это на самом деле? Попробуем разобраться.
В апреле 1714 года в канцелярию генерал-адмирала Федора Матвеевича Апраксина поступило донесение из Гданьска. Его автор, Павел Готовцов, сообщил чрезвычайно важную информацию. «Доношу, – читаем в рапорте, – правду, то, что слышу. Доносится здесь, что шведы нынешнего лета купно с капорами францускими стараться имеют на море Балтийском о поимании самого его царскаго пресветлого величества, о котором имеют шведы ведомость, что особою своею на море сего лета быть изволит». Готовцов не первый раз предупреждал Апраксина о коварстве шведов, но на этот раз был особо обеспокоен «безпечностью его величества» и просил «иметь осторожность». Знали бы шведы, что, готовя ловушку царю, они в конце концов сами попадут в капкан...
ДИСПОЗИЦИЯ
После Полтавы шведы уже не строили иллюзий по поводу своих успехов на суше. А вот на море Стокгольм с его мощным флотом сохранял явный перевес. Осознавая превосходство Русской армии, шведы оставили побережье и готовили оборону своих глубинных территорий. Все свои войска они сосредоточили в Померании, под Сконе и у Гётеборга. В Финляндии же располагался малочисленный корпус генерала Карла Густава Армфельдта, который к весне 1714 года был оттеснен к северным границам.
Командующий шведским флотом старый адмирал Густав Ваттранг предугадал стратегические замыслы царя Петра: совместным ударом с датским флотом закончить войну, одержав победу в генеральном морском сражении. Ваттранг прекрасно понимал, что контр-адмирал Петр Алексеевич Михайлов, под именем которого царь фигурировал в списках флота, будет также стремиться захватить контроль над Ботническим заливом: силы командующего русским Финляндским корпусом князя Михаила Михайловича Голицына застряли под Або (ныне – Турку), ему остро будут нужны припасы, а значит, потребуется их доставка по морю. Как сложится кампания 1714 года, Ваттранг, разумеется, не знал, но рассчитывал создать самые благоприятные условия для своего успеха.
В свою очередь, Петр I, развернув строительство и парусного, и галерного (гребного) флота, проявил себя как прекрасный стратег. Парусный флот предназначался для боевых действий в открытом море, но, учитывая превосходство шведов на Балтике, должен был действовать осторожно (согласно приказу Петра от 22 мая 1714 года, русским кораблям разрешалось вступать в бой только при превосходстве в силах. – Прим. авт.). Понимая, что Финляндия с ее болотами, лесами и бездорожьем представляет собой серьезное препятствие для действий сухопутной армии, царь сделал ставку на строительство сильнейшего на Балтике галерного флота, равного которому в те годы не имела ни одна держава. К 1714 году он состоял из 99 полугалер и легких маневренных скампавей. Строили корабли на Галерной верфи в Петербурге под руководством галерного мастера грека Юрия Антоновича Русинова. Командовали галерными отрядами приглашенные в Россию опытные офицеры: шаутбенахт граф Джованни Боцис, Матиа Змаевич и Лука Демьянов.
Шведы же были приверженцами парусных кораблей и шхерным флотом фактически не располагали. Так что царь решил перенести военные действия на мелководья Ботнического залива, изобиловавшего мелями, банками, шхерами и островами. По его мнению, кто контролировал прибрежные воды и мог наносить внезапные удары по чужому побережью, тот в итоге и выиграл бы противостояние. Галерный флот, таким образом, превращался в идеальное орудие для взаимодействия с армией и ведения войны в прибрежных районах и шхерах.
Захват Финляндии открывал перед Петром перспективы скорого окончания войны: «И иттить не для разарения, но чтоб овладеть, хотя оная нам не нужна вовсе удерживать», – писал государь. В будущих мирных переговорах захваченная Финляндия могла превратиться в козырь в руках дипломатов. Кроме того, отсюда в Швецию шли поставки продовольствия и древесины. В руках у Петра уже находились Гельсингфорс (Хельсинки), Борго (Порвоо) и Або. Перед ним открывалась дорога к Аландским островам, и галерный флот, содействуя сухопутным войскам в наступлении на приморских направлениях, мог высаживать десанты, перевозить войска, боеприпасы и провиант, а также прикрывать приморские фланги сухопутных войск, готовя атаку самой Швеции.
МЫС ГАНГУТ. ШВЕДСКИЙ КАПКАН
Однако с начала кампании инициативу захватили шведы. Финский залив в районе Невы и острова Котлин освобождается ото льда только в начале мая, тогда как в районе Стокгольма и Карлскроны лед начинает сходить в конце февраля. Таким образом, шведы смогли вывести свой флот в море на два месяца раньше, чем русские: Нева в 1714 году вскрылась поздно, лед на Финском заливе сошел 20 апреля, флот и галеры выдвинулись в море только 9 мая. Накануне ночью скончался граф Боцис, образованный, энергичный, близкий царю человек, главная действующая фигура галерного флота. Не сработала и ставка царя на совместные действия с датчанами: русские корабли направились в Ревель, ожидая сигнала к началу совместных действий, однако датская эскадра так и не вошла в Балтийское море. Впрочем, это не стало сюрпризом для Петра I. Он и раньше не питал иллюзий в отношении датчан и не раз критиковал датских адмиралов за нерешительность, приговаривая, что датчане относятся к своему флоту так же, как старик-муж относится к своей молодой жене: «Он ласкает ее, целует, но не более того».
Флот Ваттранга с 16 линейными кораблями и пятью фрегатами расположился у южной оконечности финляндского полуострова Гангут (ныне – Ханко). На самой его оконечности, возле одноименного мыса Гангут, можно было легко перекрыть сплошной пояс шхер между Гельсингфорсом и Або, одновременно контролируя и прибрежный фарватер, и выход из Финского залива в открытую часть Балтийского моря и Ботнический залив.
А русский галерный флот под командованием Апраксина только к концу мая медленно втягивался в финляндские шхеры, только освобождавшиеся ото льда. Русские корабли впервые оказались в этих водах, командиры плохо представляли особенности здешней гидрографии и боялись посадить корабли на мель. За такие просчеты царь взыскивал строго и наказывал жестоко. Где стоят шведы, было непонятно. Только приблизившись к полуострову Гангут, русское командование от захваченных в плен шведских матросов узнало о расположении флота Ваттранга.
Апраксин был озадачен и не знал, что делать. Федор Матвеевич всегда старался все делать правильно, в сложных ситуациях частенько терялся, боясь проявлять инициативу. Царю Петру он приходился родственником: сестра адмирала, Марфа Матвеевна Апраксина, была вдовой сводного брата Петра, царя Федора Алексеевича. Кавалер ордена Андрея Первозванного Апраксин был одним из самых близких царю людей. Был он хорош собой, величав, белокур, длинные локоны свои повязывал лентой, знал толк в хорошей еде и отличался добродушием. Добросовестный по части исполнения монарших распоряжений, Апраксин был и надежным компаньоном царя в деле служения Бахусу. Но в том, что касалось управления кораблями и морской стратегии, у адмирала получалось далеко не все. Прибыв с флотом в финляндские шхеры, Апраксин заперся в удобной закрытой бухте возле деревни Тверминне, взяв на себя роль стороннего наблюдателя и присматривая возможности для строительства в заливе Пой-кирки надежной крепости – на тот случай, если шведы вдруг блокируют его галерный флот и придется здесь обустраивать зимние квартиры.
Получив известия о позиции шведских кораблей, царь, стоявший с парусным флотом в Ревельском заливе, собрал военный совет. Рапорт Апраксина прогневал государя. «Что прикажете делать, – вопрошал его в рапорте генерал-адмирал. – А в Гангуте проход заставлен военными кораблями, и я стою в Тверминне благополучно». Петр решил сам отправиться к Тверминне. 18 июля на фрегате «Святой Павел» в сопровождении шести линейных кораблей и шнявы царь направился к противоположному берегу Финского залива. Приблизившись к шхерам, он пересел на скампавею и 20 июня прибыл в расположение галерного флота возле Тверминне. 22 июля на шлюпке царь провел рекогносцировку у оконечности Гангута и убедился, что шведы стоят здесь крепко и уверенно, – преодолеть такую сильную позицию невозможно, не вступая в генеральное сражение. Все морские пути на запад были отрезаны.
А если попытаться обойти неприятеля по суше, построив в самом узком месте полуострова Гангут переволоку? Царь, любивший читать античных авторов, помнил, что в «Стратагемах» Секста Юлия Фронтина рассказывалось, что подобную хитрость использовал запертый в гавани Афин спартанский флотоводец Лисандр. Он приказал «солдатам тайно выйти на берег и, подложив катки, перевел корабли в ближайший порт Мунихию». Петр I и сам уже использовал эту уловку, когда в начале Северной войны перебросил с Белого моря на Балтику по так называемой «Государевой дороге» две яхты и несколько гребных судов. Дело завершилось взятием крепости Орешек, но тогда противник стоял далеко и не контролировал действия Русской армии. Здесь же все нужно было делать быстро и скрытно: рубить лес, укладывать бревна в помост, смазывать их салом и маслом, после чего волочь галеры. Вместе с судостроителем Мокеем Романовичем Черкасовым царь детально проработал конструкцию волоков. В короткий срок был выстроен не только настил для перетаскивания скампавей, но и приспособления для вытаскивания их из воды и спуска на воду. Кажется, царь очень рисковал, ставя свои корабли под удар шведов. Или он не собирался перетаскивать галеры на западный берег полуострова и только отвлекал внимание противника?
Ваттранг быстро узнал о том, что в бухте Тверминне что-то готовится. «В дневную вахту явились на судно четыре крестьянина с известием, что неприятель ныне намеревается перевести через переволоку у Тверминне свои галеры и суда и что сегодня он возьмется за исполнение этого плана, что теперь уже все подготовлено, – записал он в дневнике. – Я велел позвать обоих флагманов». Подготовленный Ваттрангом контрудар был четок, логичен и грамотен. Разгадав, как ему казалось, ход Петра, Ваттранг приготовил западню. К западной стороне переволоки, туда, где Петр рассчитывал спускать галеры с волока, он направил эскадру, состоящую из прама «Элефант», шести двухмачтовых галер и двух шхерботов. Передвижение шведской эскадры, которой командовал шаутбенахт Нильс Эреншёльд, русские заметили. У Гангута Ваттранг поставил шесть линейных кораблей и три фрегата, а 12 кораблей под командованием вице-адмирала Эрика Йоханна Лиллье направил на северо-восток, к Тверминне, чтобы захватить врасплох русские галеры.
Царю донесли, что шведы разделили свои силы: появление Лиллье у Тверминне могло поставить крест на кампании 1714 года. Нависала угроза и над самим галерным флотом. К счастью для русских, к вечеру 25 июля наступило полное безветрие, и шведские корабли, не дойдя 2 миль до цели, встали. А допрошенные финские рыбаки рассказали царю, что штили в здешних местах дело привычное. Знал ли об этом Петр раньше или действовал по наитию – неизвестно. Но после совета флагманов он принял дерзкое решение: прорываться, обогнув мористее (то есть дальше от берега) лежавшие в дрейфе шведские корабли и фрегаты Ваттранга.
ПРОРЫВ
Попробуем разобраться, на чем основывался план царя. Чтобы понять это, вспомним особенности галерных судов. Плоскодонные корабли с длинным узким корпусом, они имели небольшую высоту надводного борта. Впереди выступал напоминающий таран шпирон. За шпироном в носовой части размещался достаточно просторный помост, на котором устанавливались орудия. Вдоль галеры, до самого ее носа, шел длинный невысокий дощатый настил – куршея. По обе его стороны находились банки гребцов, на которых лицом к корме располагалась галерная команда. Ее численность зависела от размеров судна. Длина весел гребцов доходила до 15 метров, их вес варьировался от 250 до 300 килограммов. В зависимости от конструкции корабля и весел гребцов на каждой банке было от 5 до 9 человек. Галерная команда называлась «шиурма», на русском флоте ее собирали из каторжников (слово «каторга» – производное от разновидности средиземноморского гребного судна – каторги. – Прим. авт.), военнопленных и матросов.
Главной действующей фигурой на галере был комит – галерный пристав, выполнявший обязанности шкипера и боцмана. В ведении комита и его первого помощника (подкомита) находились все службы на галере. На шее комита висел свисток. Выслушав приказ капитана, он высвистывал сигнал, который повторял подкомит, и работа начиналась. Помогал им аргузин – второй помощник комита, который со своим напарником (подаргузином) надзирал за шиурмой. С плетьми из воловьих жил они расхаживали по куршее и наблюдали за ритмом работы гребцов, нещадно избивая тех, кто не мог больше грести. Ритм гребли и скорость движения галеры поддерживались с помощью барабанного боя. Если одна из банок запаздывала и теряла темп, то весла сталкивались и ломались.
И теперь представьте, что идти на веслах вдоль побережья полуострова нужно было более 20 верст, находясь под прицелом шведских пушек и поддерживая бешеную скорость!
А как же переволока? Хотя по ней и не удалось перетащить ни одного судна, свою роль она сыграла, став своего рода приманкой для шведов и главной причиной разделения их флота, то есть его ослабления.
Утром 26 июля отряд русского галерного флота пошел на прорыв, обходя корабли Ваттранга мористее. Шведы открыли огонь из пушек, попытались буксировать корабли ботами и шлюпками к стремительно двигающимся на запад между скалами русским галерам. Безрезультатно. В итоге галерным отрядам под командованием Змаевича, бригадира М. Волкова и капитана П. Бредаля, а затем и второй группе судов под управлением П. Лефорта удалось проскочить: «Шли на гребле зело порядочно и в шхеры вошли и с первыми случились благополучно». К полудню мимо шведского флота прорвались 35 галер.
Ваттранг был ошарашен и отдал Лиллье приказ возвращаться назад. Затем совершил еще один просчет: ночью поднялся ветер, и адмирал приказал отбуксировать свои корабли мористее, чтобы намертво закрыть вчерашнюю брешь. Однако это означало, что пространство вдоль берега оголено. Утром 27 июля стоял мертвый штиль, чем не преминули воспользоваться русские. В четыре утра 60 галер растянулись вдоль берега и на бешеной скорости рванули вперед. Шведы были бессильны что-либо сделать: их неповоротливые на мелкой воде корабли стояли как вкопанные, а беспорядочная стрельба вновь не причиняла галерам почти никакого вреда. За этим «почти» кроется только один трофей шведов: русская галера, наскочившая на мель. На ней оказались майор, капитан, два прапорщика, комиссар, казначей, священник, а также мешок с деньгами и 179 нижних чинов. Остальные галеры благополучно ушли из ловушки. По преданию, матрос с последней галеры издевательски показал шведам конец веревки: мол, могу взять на буксир. Шведы взвыли от ярости! Глядя вслед уходящим за мыс русским галерам, Ваттранг изрыгал проклятия, но поделать уже ничего не мог. А вскоре на западе полуострова, где корабли Эреншёльда стерегли переволоку, началась «сильная пальба».
ЛОВУШКА ДЛЯ ЭРЕНШЁЛЬДА
Шведская партия была проиграна, а Эреншёльд обречен. Однако сдаваться Эреншёльд не собирался, он ушел вглубь Рилакс-фьорда вблизи урочища Гора Рилакс, выбрав прекрасную позицию для обороны.
Место, где расположился шведский контр-адмирал, не удалось определить по сей день. Из документов известно, что позицию он занял в узком заливе, однако исходных точек для определения локации не сохранилось. Во время сражения ни один корабль не потонул, а ядра, детали фузей, пистолеты и алебарды лежат на дне в глубоком иле. В районе есть немало магнитных аномалий, препятствующих исследованиям с помощью магнитометров и гидролокаторов.
Эреншёльд расставил свои суда по всем правилам военно-морского искусства, расположив их полумесяцем. В центре находился флагманский 18-пушечный трехмачтовый прам «Элефант», а справа и слева – по три двухмачтовые галеры. Всего на судах первой линии было 108 пушек. Оба фланга шведской эскадры упирались в берег. Два шхербота стояли во второй линии, их вооружение состояло из 10 орудий. В экипажах всех судов насчитывалось около тысячи человек, в том числе 15 морских и 10 сухопутных офицеров. Таким построением Эреншёльд добился трех важных преимуществ: создал большую плотность пушечного огня, обезопасил себя от обхода с флангов и не позволил Петру одновременно ввести в сражение большое количество судов. Из-за стесненности акватории с русской стороны в сражении могли принять участие только 23 полугалеры и скампавеи. В центре своего построения Петр поставил 11 судов авангарда, а сам на отдельной галере занял позицию позади.
Когда стороны изготовились к сражению, Апраксин отправил к шведам парламентера – генерал-адъютанта Павла Ивановича Ягужинского. Красавец, храбрец, кутила, танцор и модник, будущий прокурор Ягужинский был человеком компанейским. По-видимому, Петр рассчитывал, что обаятельный Ягужинский сумеет договориться с Эреншёльдом о капитуляции. Однако швед был тверд: «Царю от меня и от моих подчиненных нечего ждать, кроме сильного отпора, и, ежели он решит нас заполонить, мы еще с ним поспорим за каждый дюйм до последнего вздоха». Получив от Эреншёльда отказ, Апраксин дал сигнал начать атаку.
Битва началась около двух часов пополудни и продолжалась более двух часов, превратившись в настоящую мясорубку. После перестрелки из судовых пушек в дело пошло ручное огнестрельное оружие, а затем солдаты абордажной команды начали захватывать шведские суда, пробивая дорогу в яростных палубных схватках. Шведские корабли забрасывали горючими и отравляющими смесями, камнями и горшками с мылом – разбиваясь, они превращали палубу в каток, солдаты скользили и падали, напарываясь на небольшие шары с четырьмя иглами, наносящими страшные увечья.
Наступление шло с флангов. Русские захватывали шведские галеры, подбираясь к «Элефанту». Сражение было чрезвычайно упорным. В походном журнале Петра I о нем оставлена страшная запись: «Воистину нельзя описать мужество наших, как начальных, так и рядовых, понеже абордирование так жестоко чинено, что от неприятельских пушек несколько солдат не ядрами и картечами, но духом пороховым от пушек разорваны». Наконец сине-желтые флаги Швеции были спущены. «Я искал смерти», – признавался Эреншёльд, но найти ее ему было не суждено; он был тяжело ранен и взят в плен. Всего в сражении шведы потеряли убитыми 361 человека, 580 попали в плен. На берегу вблизи предполагаемого места сражения погребли останки 127 русских солдат и матросов, павших в бою в Рилакс-фьорде.
После поражения Ваттранг покинул позиции возле Гангута и отодвинулся к Стокгольму, опасаясь, что русские попытаются высадить десант у шведской столицы. Он был недалек от истины: сначала пали Аландские острова, а в сентябре 1714 года русские войска десантировались возле Умео и захватили город без боя. Было ясно, что шведский флот неспособен защитить страну от вторжения. Шведское королевство вступало в новый этап своей истории – «Великое лихолетье».
МАСТЕР ИНФОРМАЦИОННОЙ ВОЙНЫ
Петр был мастером информационных войн еще тогда, когда такого понятия не существовало. Для него, равнявшегося на античные образцы, картина складывалась величественная: Александр Македонский побед на море не одерживал, Гай Юлий Цезарь участвовал только в осаде Александрии. Великий карфагенянин Ганнибал хоть и одержал одну морскую победу, но принесли ему успех ядовитые змеи, брошенные в корзинах на палубу вражеского флагмана. А Петр, триумфатор Полтавы, теперь стал победителем на море! «Конец сей войны таким миром получен ничем иным, токмо флотом, ибо землею никаким образом достигнуть было того невозможно», – провозгласил победоносный царь. 1 августа захваченные у шведов суда были отправлены в Гельсингфорс, а затем переведены в Петербург.
По случаю победы под Гангутом на Неве и на главной в Санкт-Петербурге Троицкой площади прошли торжества, подготовленные по аналогии с победными шествиями в Древнем Риме. Первыми через возведенные триумфальные врата прошли любимцы царя, преображенцы, вслед за ними – две роты Астраханского полка с захваченными трофеями: пушками, флагами и знаменами. Последними в город вошли пленные шведские офицеры: Эреншёльд в новом, подаренном Петром мундире шел за своим контр-адмиральским флагом. Над вратами был изображен сидящий на слоне (намек на трофейный «Элефант») орел (символ России) и надпись: «Русский орел мух не ловит». Сам Петр в торжественном строю занял место шаутбенахта корабельного флота и полковника Преображенского полка. Гордый своей победой, он вел себя подобно античному герою и проявил должное уважение к плененному противнику. Пройдя триумфальную арку, он взял за руки Эреншёльда и, обращаясь к сенаторам, представил им пленного адмирала как «человека отважного и достойного по подвигам своим и храбрости всеобщего признания».
Русский монарх, считал государь, должен являть пример античной добродетели и служить образцом для всей Европы, возрождая традиции Древнего Рима и открывая дорогу в преображенную страну всем, кто готов служить новой России. Примеры были налицо. Например, барон Вольмар Антон фон Шлиппенбах, владевший поместьями в Эстляндии и Лифляндии и увековеченный в строках Пушкина «сдается пылкий Шлиппенбах». Шведский генерал, плененный под Полтавой, он продолжил службу в России и сражался под русскими знаменами, отличившись в битве при Гангуте. Может, Петр готовил такую же судьбу и Эреншёльду? Он не отправил адмирала в Сибирь, а оставил его в Петербурге, назначил денежное содержание как вице-адмиралу русского флота и приглашал на все торжественные празднества. После заключения Ништадтского мира Эреншёльд решил вернуться на родину – ему вернули шпагу, взятую при капитуляции в Рилакс-фьорде, а император подарил свой миниатюрный эмалевый портрет, украшенный драгоценными камнями.
Увековечивая память о своей первой морской баталии, Петр повелел ежегодно 27 июля отмечать день Гангутской победы, послужившей основой для празднования Дня Военно-морского флота. Память о Гангутском сражении хранит и освященная в 1722 году церковь Святого великомученика Пантелеймона в Санкт-Петербурге. День святого Пантелеймона совпал с днем Гангутского триумфа, и поэтому в Петербурге храм этот получил название Гангутской церкви. На стене южного фасада храма в 1914 году в честь 200-летия победы были установлены две памятные доски: на одной из них перечислены все полки и морские части, принимавшие участие в сражении. В 1981-м в здании Пантелеймоновской церкви открылся филиал Музея истории Санкт-Петербурга «Гангутская слава», посвященный событиям 1714 года и героической обороне полуострова Ханко в годы Великой Отечественной войны.