У меня словно земля уходит из-под ног. Все вокруг перестает существовать. Я уже не понимаю, где я и что делаю. Потому что чувствую только его - Кирилла.
Мне казалось, я забыла, каково это - быть такой уязвимой и живой. Я забыла, что такое поцелуи. И только в этот момент, когда губы Кирилла обжигают своей настойчивостью, я понимаю.
Я устала.
Устала не думать, что в свои двадцать я просто мать-одиночка. Устала не замечать, что мне не хватает надежного плеча рядом. Устала притворяться, что не хочу заботы и тепла. Мужского тепла. Я вдыхаю древесно-дымчатый аромат парфюма Кирилла, которым окружена сейчас, как коконом, уже точно зная, чего хочу.
Я просто хочу быть нужной. Любимой. И беззащитной. Именно сейчас. Именно с ним. С Кириллом. И наверное, нужно наплевать на все обстоятельства. Не спрашивать себя: кто он мне? А быть рядом.
Я робко запускаю дрожащие пальцы в густую шевелюру Кирилла. Веду от края шеи вверх по затылку. Осторожно сжимаю мягкие пряди и пропускаю их через пальцы. И медленно, но так приятно, с ума схожу от этого. Мы друг к другу максимально близко. У нас одно дыхание…
Да. Я точно теряю голову! Что я делаю, а?
— Целуешь меня. И очень хорошо целуешь, — ответ Кирилла с хриплой усмешкой приводит в чувство.
Он отстраняется от меня всего на миллиметр. И то, лишь губами.
Меня и так изводит жар. А сейчас просто сгораю от стыда. Боже, я что, спросила это вслух?
— Кир… Это безумие, да? — шепчу, едва двигая губами.
— Зато какое вкусное. Ты на вкус малиновая.
— Это клубничный бальзам, — я осторожно усмехаюсь.
Кирилл отвечает тихим смехом мне в губы. И бережно обхватывает мое лицо ладонями. Его пальцы очерчивают контур моих скул. В их движениях столько тепла, что мне не хочется распахивать глаза.
Я просто сильнее обвиваю ладонями шею Кирилла. Крепкую. С напряженными мышцами. Но мне нужно ухватиться за неё как за якорь, чтобы совсем не улететь в свои розовые фантазии.
Но глаза раскрыть приходится. Плачь Пашки, донёсшийся из спальни, возвращает меня сюда. В крошечную кухню, все ещё тонущую во мрачном свете лампочки из вытяжки над печкой. Но встретится со взглядом Кирилла страшно. С пылающими щеками я осторожно отодвигаюсь от него, уставившись в ворот его футболки.
— Мне надо к сыну, — шепчу сипло.
— Конечно, — Кирилл, вздохнув, мягко выпускает из объятий и перестает блокировать меня, посаженную на столешницу, давая мне возможность спрыгнуть с неё.
Я выскальзываю из кухни так и не осмелившись поднять глаза на того, с кем только что...
Целовалась!
Руки скованы тремором. Ноги отяжелевшие. Сердце до края наполнено взрывом эмоций, а улыбка не может уйти с моего лица.
Именно в таком виде и состоянии прихожу в спальню к сыну. Укачиваю его, плачущего, не переставая держать уголки губ где-то возле ушей.
И Паша, видимо, чувствует спокойствие и теплоту внутри меня, что успокаивается почти мгновенно. Умиротворенного и крепко заснувшего, я укладываю его в кроватку.
От мысли, что сейчас мне снова нужно вернуться на кухню, я ощущаю себя девочкой-подростком, у которой только что начался гормональный штурм. И вернувшись туда, я не ошибаюсь в своих ощущениях. У меня летают самые шустрые и дурные бабочки в животе.
Кирилл ждёт меня, опершись спиной о столешницу, на которой все ещё стоят две пустые кружки чая. И прямого взгляда глаза в глаза уже не избежать. Кир смотрит на меня черными омутами, глубина которых больше меня не пугает. От нее все трепетно замирает между ребер.
Но я все равно останавливаюсь на пороге кухни. А Кирилл молча протягивает мне руку. Я не могу удержаться от того, чтобы не зависнуть взглядом, рассматривая четкие линии татуировок. Даже это заставляет меня дышать неровно.
Много шагов к Кириллу мне делать не приходится. Один шажочек, и мои пальцы касаются его пальцев. Два шага, и я снова прижата к широкой груди Кира.
Он гладит и перебирает ладонью мои волосы. Оставляет нежный поцелуй на макушке, пока я вслушиваюсь в равномерные удары сердца под рёбрами.
Я чувствую себя спокойно с Кириллом. Это и пугает, и окрыляет одновременно. В голове столько вопросов о нас, но говорить в этот момент не хочу.
Разве я не заслужила быть счастливой?
Не знаю и не считаю, сколько времени проходит вот так: в молчаливых объятиях. Но недовольное хныканье Пашки снова нарушает наш тет-а-тет с Киром.
— Иди к малому, — усмехается он мне в волосы и, немного нехотя, отстраняется. — А я пока все же сделаю нам чай.
И я опять покорно покидаю кухню, оставив Кира греметь там чашками. Правда, до спальни не дохожу. В темноте коридора я наступаю на что-то твердое, что едва не валюсь на пол.
— Черт! — морщусь и все-таки тянусь к стене, где находится выключатель в коридоре.
Узкое пространство озаряется светом, и я тут же прохожусь беглым взглядом по полу. И причину моей неприятной боли в стопе нахожу сразу - небольшой чёрный футляр, лежащий прямо посреди коридора. Я поднимаю незнакомый предмет и сразу же понимаю, что это.
Это помада. И мне достаточно одного взгляда на крошечный футлярчик, как неприятный холодок опускается у меня по спине. На нем изящно нанесена гравировка известной косметической фирмы. Очень дорогой фирмы. Мне она не по карману.
Облизав вмиг пересохшие губы, щелкаю колпачком чёрного футляра. И мне становится все меньше до улыбок. Цвет помады ярко-красный, чего никогда у меня не было. И вчера этого не было у нас в коридоре, ведь поздно вечером я мыла здесь полы собственноручно.
Это не моя вещица. Однозначно.
— Лер, все в порядке? — Слышу голос Кира за спиной. — Ты чего здесь застряла?
Оборачиваюсь с каким-то леденящим чувством в груди. Кирилл, сияя широкой улыбкой, выглядывает из кухни в коридор. Я бы хотела улыбнуться в ответ, но вместо этого выставляю вперед чужую губную помаду, зажатую моими пальцами.
— Ты, случайно, не знаешь, чьё это? — спрашиваю вмиг севшим голосом и не свожу с Кирилла глаз.
И вся моя эйфория, которая царила вокруг меня пять минут назад, рассыпается в пыль. По сползающей с лица улыбке Кирилла, то, как он испуганно смотрит на маленький чёрный футляр и как нервно дергается его кадык на шее, я легко догадываюсь.
Он все знает…