За окном пронзительно свистели мины, они ложились теперь вдоль дороги по направлению к опушке леса. Ольга обернулась от окна в темноту палаты, там на койках лежали не успевшие эвакуироваться беспомощные бойцы, вместе с Кашпуром их было пятнадцать человек. Сидевшая рядом у выбитой рамы Осмоловская, считала сражённых ею фашистов и продолжала стрелять прицельно и чётко сперва из своего нагана, потом из обреза винтовки, последний диск в автомате она берегла на самый крайний случай.
- Кашпур, дайте Ольге свой автомат, - не оборачиваясь, проговорила она, видя, как тяжело было ему владеть этим оружием. Левая рука у него уже не действовала и в какой-то момент, тоже опустилась.
Он протянул Тихоновой своё оружие, а сам бледнея и покрываясь холодным потом, стал заваливаться к стене.
В ответ на автоматные очереди из оконных проёмов барака, фашисты подтянули миномёты к оврагу и стали расстреливать ими бревенчатое здание полевого госпиталя. Брёвна в стенах дрогнули и задрожали, крыша просела, а потом рухнула в центре, придавив нескольких лежавших на койках солдат. Деревянные балки посыпались вниз, нависая острыми краями. Кому-то повезло умереть сразу, а кто-то ещё долго стонал и корчился в предсмертных муках, не в силах сбросить с себя этот тяжёлый груз.
Осмоловская продолжала стрелять в окно. Ольга отползла к дверному проёму, она строчила в такт Никоненко, у которого уже заканчивались патроны. Его последний крик: - Уходите! - когда он чуть приподнялся у разбитого кузова и посмотрел на неё, махнув рукой, раздался перед самым взрывом. Полуторку и того, кто был под ней, погребло и подмяло чёрной тучей летящих осколков и развороченной земли. Когда эта плотная завеса от разорвавшегося снаряда немного осела, Ольга увидела неподвижное тело Никоненко на земле, отброшенное почти к самому колодцу, откуда ещё раздавались выстрелы уцелевших наших автоматчиков. Она вздрогнула, но до конца не поняла, что шофёр, с кем часто ездила из штаба полка - уже больше никогда не поднимется, он был мёртв. Но до её сознания это доходило с трудом, весь этот кошмар, творившийся вокруг. не вписывался в её маленький мирок и от того. сердце оделось защитной бронёй в какой-то момент.
На опушке послышался мотоциклетный треск, фашисты готовились к последней массированной атаке.
Ольга отползла обратно в барак. Вторично раненый осколком в грудь Кашпур, едва дышал. Он отстранённо посмотрел на Тихонову и попытался что-то сказать, но не смог. Осмоловская уже не стреляла, с той стороны окна было не в кого целиться. Понятно, что фашисты попытаются теперь их обойти со стороны леса.
- Таня, оставь два патрона для себя и для Ольги, - разлепив ссохшиеся губы, медленно проговорил Кашпур, тяжело дыша. - Понимаешь, что с вами сделают эти эсэсовцы, если возьмут вас живьём?
Осмоловская кивнула. Ольга, бледнея, прислонилась к стене. Кашпур продолжал:
- Мы с партизанами были в Ермолино, после того, как людей там подавили танками. Я своими руками закапывал в землю эти раздавленные тела женщин и детей, поэтому... Я не хочу им живым доставаться... Татьяна, не бери греха на душу, и пока остался у тебя один пулемётный диск, будь добра, истрать его по назначению...
Осмоловская в ужасе отпрянула в сторону и отрицательно замотала головой.
- Я приказываю тебе, - через боль закричал сержант, - ты не можешь, не имеешь права оставлять нас, - и он кивком головы указал на лежавших неподвижных солдат, - оставлять на растерзание этим кровавым тварям! Если нас возьмут живыми, они или сожгут нас тут за живо, или тоже подавят танками...
- Я не могу!!! - закричала Татьяна Петровна.
В ответ на этот отчаянный крик, Кашпур протянул руку в её сторону.
- Тогда дай автомат мне, но это будет хуже, я прицельно не смогу, не получится... Но. всё-равно - дай!
Он снова окинул взглядом лежавших рядом солдат:
- Видишь, нас уже осталось совсем чуть-чуть и то, мы не жильцы. Кое-кого придавило балками, кто-то уже без сознания, как вон, Сабитов.
Ольга посмотрела в ту сторону, куда указал Кашпур, Сабитов, похоже, не дышал, тогда она выронила из рук свой автомат и закрыла ладонями глаза.
Осмоловская, как-то неестественно замерла, лицо её сделалось неподвижным, точно высеченным из мрамора, русые волосы чёлкой упавшие на изогнутые дугой брови, прилипли от пота, стекавшего по лбу и вискам. Встрепенулась она лишь тогда, когда у колодца раздался взрыв и пулемётная очередь смолкла.
- Вот и охранение ваше накрылось, - невесело проговорил Кашпур, - а, что же наши-то, ушами хлопают, где подмога из Аркадино?.. Да, что теперь... - он попытался немного приподняться. - Ну, Татьяна, ну - смелее... Давай, а то поздно будет, эти палачи сейчас разберутся, что к чему, поймут, что здесь никого больше нет из резерва, и ворвутся сюда... Таня, я прошу тебя, как коммунист, не отдай нас на поругание этим гадам. Ну!..
И он снова сделал жест, чтобы приподняться.
Осмоловская встала во весь рост и, плотно сжав губы, бросилась к выбитой двери. От леса бежали немцы с автоматами наперевес, в дверном проёме их можно было уже разглядеть. Она остановилась у порога, потом резко развернулась, сняла свой автомат с плеча, вскинула его и, пройдя пару шагов вперёд, дала длинную очередь... Первые пули достались Кашпуру, который с улыбкой на лице сполз по стене и растянулся вдоль окна, дальше они полетели в лежавших на полу и на койках солдат: в Сабитова, в Бондаренко, Гусева, Лаптева...
Она в каком-то неистовом и бешеном порыве расстреляла почти всю обойму, оборвав стоны и жизни. Потом сникла, опустила голову и вновь вскинула её, когда заметила в своём горячечном бреду Ольгу, обречённо стоявшую в углу у дальней стены. Она страшными, безумными глазами посмотрела на неё и направила в её сторону дуло автомата. Тихонова непроизвольно шарахнулась к стене, буквально впечаталась в неё, в ужасе глядя на произошедшее. Она готова была принять на себя град спасительных пуль, но Татьяна стрелять в неё не собиралась. Она подскочила к девушке, рывком схватила за руку и с силой потянула из барака во двор. Там, добежав с ней до колодца, она свернула к недостроенной землянке и потащила Ольгу по земляным ступеням вниз за собой. Потом буквально скинула её ещё ниже, в тёмный и сырой подвал для хранения медикаментов. Там по углам лежали мешки с песком и стояла железная бочка доверху наполненная цементом. Солдаты из хозвзвода не успели до конца забетонировать этот погреб и стройматериалы, так и остались тут лежать до лучших времён. Осмоловская, ища глазами нужное ей место, продолжала крепко держать Ольгу за руку, будто та могла сбежать от неё. Потом, наконец, увидела в углу деревянную кадку и кинулась туда. Кадка была полупустая. Цемент, лежащий на дне, уже промок и слипся, образовав толстую корку внизу, а так же по бокам этой широкой дубовой ёмкости. В неё ещё можно было пролезть и Татьяна Петровна, схватив Ольгу за шкирку, стала молча запихивать её в эту кадку.
Было тесно, но худенькая Тихонова туда легко поместилась. Пригнув ей голову, как можно ниже, Осмоловская вытащила из-за пазухи склеенный воском пакет и протянула его испуганной девушке.
- Возьми и спрячь куда-нибудь в лифчик или трусы... Если останешься жива и выберешься отсюда - передашь командованию. Запомни - это очень важно.
И Осмоловская в спешке подхватила с пола увесистый мешок с песком и высыпала его на голову Ольге в кадку. Затем второй, а потом схватив ржавое ведро с бетонного пола, зачерпнула им сухой цемент из железной бочки и тоже высыпала на Ольгу и утрамбовала всё ладонями.
Потом Тихонова, будто сквозь вату в ушах слышала скрип деревянной лестницы, ведущей из подвала в землянку. А потом секунды спустя вверху раздался сухой треск пистолета. Этот единственный выстрел дал ей понять, что Осмоловская застрелилась.
(Из воспоминаний Максима Бондаренко, единственного выжившего тогда солдата: "Эта молодая женщина, Татьяной её звали, была прекрасным снайпером. Она долго отстреливалась, а потом после приказа Кашпура, сделалась как безумная. У неё были холодные глаза и совершенно мёртвое лицо. Она понимала, что жить ей осталось считанные минуты и потому, была уже не живая... К тому моменту, когда она взвела курок, я уже лежал на полу под кучей брёвен. Она, видимо, посчитала меня умершим, как и те фашисты, которые вскоре вошли в наш разрушенный барак, а потому град летящих пуль из автомата не коснулся меня, лишь кисть руки задело..." - из воспоминаний солдата Максима Бондаренко, опубликованных в рассказе "Солдатская гимнастёрка", из журнала "За Родину!", издательства "Вече", 1997 год).
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.