Жизнь происходит быстро и не сказать, что легко. Записываю свои потоки, но не хватает времени, может, терпения, сделать что-то не сумбурное, завершенное...
Не судите строго.
Позавчера
Перенервничала наверное из-за судов. И из-за того, что много работы.
Какие-то были слабые проблески вдохновения, но работа отвлекла и я записала лишь обрывки.
Работы было очень много. Стол весь завален. И я боялась не справиться и что-нибудь забыть.
Элеганца была тоже дёрганая, жаловалась, что ее разорвали на части.
Вечером написала Яна.
Мне почему-то совсем плохо стало от ее сообщения. Хотя ничего ужасного в нём не было.
Просто спрашивала, чего я хочу от процесса. И что она должна была следовать за мной, превысила свои полномочия, тащила меня в счастье.
Я очень расстроилась.
От того, что так не совпадали наши представления о том, что в процессе происходило.
Она думает, что тащила меня, а я наоборот думаю, что она отдала мне руль, и я устроила свои любимые невротические игры, троллинг, вывалила на нее трупы и прочее дерьмо. Хотела, чтобы она меня принимала со всем, что есть, как родитель. И если бы она приняла, я тогда бы может быть тоже... Сама себя бы приняла и не отвергала.
Но увы. Всё как всегда.
Через два часа этого тяни-толкай она оборвала процесс и сбежала.
Все сбегают.
Я и сама однажды сбежала.
Чего я хочу от процесса?
Я хочу его бросить. И больше никогда не делать!
Меня даже физически замутило от этого вопроса "чего я хочу", как будто она прислала мне змею или паука.
Как будто этот вопрос риторический, издевательский.
И я отшатнулась с ужасом. Лежала тосковала, что снова это неясное предчувствие непойманного вора, грядущего неизбежного пи..еца.
Ещё и на кухне бубнил сериал "Позвоните Солу" - я вдруг поняла что у меня вся голова уже заср.та этим сериалом. Фонит вовсю.
Уже поселились в мозгу все эти Джимми-Чак-Ким-Говард, и я уже живу их жизни, за каждого. Снова стою в суде, участвую в прениях.
Я попросила Рыжего в комнате смотреть, чтобы я не слышала.
Наверное не скрыла свое раздражение, обидела его. А он и так переживает из-за поисков работы.
Уже начал говорить, что у меня откат пошел без таблеток, и я ещё больше разнервничалась, что будет кошмарить на отмене дальше-хуже.
Хотела продолжать писать Заказ, но ничего не видела.
Только экраны с чёрной кишащей рыбой. Которая текла как нефть, как теряющая очертания биомасса. Мучительно доживающая последние минуты рыба-рыба-рыба давилась в узких обезвоженных руслах, друг другу кусала бока и голову, кровавые рты, кровавая скользкая река кишела ими, ползла, задыхаясь, осклизлая, густея, изнемогая, колотилась в поисках влаги. И медленно сковывал лёд, кровь подергивалась сгустками белёсого. Летела снежная крупа на всё это. Обжигаясь холодом и болью слабело шевеление.
Рина вытащила закоченевшие руки из своего прошлого.
Сидела застывшая в том мире.
Я лежала провалившись головой в нагретую подушку - в этом.
Что угодно, только бы уснуть, не терпеть этот мутняк. Нет, не что угодно. Кроме таблеток.
Стояла под душем. Вымыла голову тупую.
Тщетно пыталась догнаться в одиночестве ёрзая под одеялом.
Рыжий пришёл.
Долго вылизывала ему шерстяной живот влажным кошачьим языком, пока ему не захотелось.
Смотрела как он раздевается.
Долго-долго-долго, все в поту, я заорала хрипло, цепляясь за подушку, за кровать, и смеялась от стыда.
Лежали неподвижно.
Он повернул меня лицом вниз и продолжил. Он был лёгкий, сильный. Живой. Мой. Было хорошо.
Вчера
Долго спала.
Проснулась в час ночи.
Потом в четыре.
В автобусе писала этот текст.
Дописала до рыбы, чуть не проехала остановку.
Тупила, работала плохо.
Элеганца угостила огурцом, который вырастила в своей новенькой теплице. Схрупала его. Восхищалась, как вкусно и какая она молодец.
Рыжий снял в Зеленограде и прислал какую-то невероятную мерихлюндию, абсурдятину.
У подножия сурового бюста Шокина шевелились белые глисты.
Глядя на это безобразие, я не могла сдержать смех. Причины которого не понимала.
Отправила Н.
Она ответила: "они такие свободные."
Н. становилась для меня в последнее время всё запредельнее, всё более неявной, как игра тени и света. Я жадно ловила эту игру, то проблески, то прохладу тени, пытаясь познать и присвоить.
Но я не видела, как она, свободы в этих штуках.
Видела абсурд. Гротеск, шутовство.
Иронию может.
Они росли из земли и не могли улететь - оторваться. Являли собой... Являли собой вечный огонь из искусственных белых воздушных глистов!
Я сначала не узнала, что это Зеленоград и Шокин.
Подумала почему-то, что это Горбачёв.
Снова смотрела, как шевелятся, и угорала!
Ехала в электричке, позвонил Рыжий, я радостно являла ему свой восторг от этого его видео.
Поднималась на мост, снова заморочилась вопросом Яны, что же я жду от процесса?
Да ничего-ничего я не жду! Просто в нём (в процессе) я живу, когда ей рассказываю.
Устала от себя. Устала терпеть эту жизнь, когда не радуюсь.
То заторможенная, то меня короти́т, как под высоковольткой. Я даже толком понять не могу, что и почему чувствую, все эти части во мне совсем разбалансировались. И вокруг враждебный мир, совершенно иррациональный.
Мне страшно. Меня парализует иллюзия страха.
Я застыла в животном ужасе, не понимая, чего же я так боюсь.
Что со мной?
Передо мной спускалась с моста моя старшая дочь.
Несла перед собой переноску с каким-то маленьким животным.
Котом?
Мысли крутились как шальные.
Сколько я её не видела? С мая...
У нее та же красная круглая сумочка. Мы покупали вместе.
Она носит теперь всегда очки. Упало зрение.
Она красиво одета и волосы красивые.
Сама одна везёт это животное. Никто не помог, ни отец, ни брат.
Что-то случилось? Заболел кот? выпал с высокого этажа? Возила в ветеринарку? Парень, который рядом идёт - с ней? Нет, вроде не с ней...
Взяли другого кота, ещё одного, или не кота? Или просто оставляли кому-то, может уезжали отдыхать?
Наверное всё хорошо...
Почему же я испытываю такой ужас, что она увидит меня?
Раньше я радовалась, что она есть, красивая, взрослая.
А сейчас как пойманный преступник корчусь.
Нет, всё. Прекратить. Хочешь снова таблетки?
Я ушла прочь с этого моста.
А если бы я её догнала?
Она бы как всегда шарахалась от меня. Нет.
Сразу не осталось ни сил ни воли. Ни на что ничего не осталось, как будто врезали под дых.
Потащилась во вкусвилл, купила со скидкой готовую еду. Дошла домой. Сели ужинать.
Рыжий смотрел какую-то жуть про наркобаронов итальяшек в переводе Гоблина. Изображал их, бегая с пневматом и зверской рожей, я хохотала.
Рассказала ему про дочь. Сидела застывшая, мёртвая. Жаловалась, что ничего не понимаю.
Почему такие плохие чувства. Не как раньше любовь, а страх. Дрожащая жуть...
Хочу отсюда уехать. Чтобы больше никого из них никогда не встречать.
Меня просто перемололо материнство, пропустило через мясорубку.
Стояли обнявшись.
Хотела пойти в бассейн, но вспомнила, что четверг, значит будет аква - групповая с тренером, которого сегодня совсем невыносимо было видеть.
И я упала лежать.
Потом встала, мыла посуду.
Рыжий сказал, что болеет мать. Рассказывал про свои поиски работы. Безуспешные.
В ночь каким-то хэлпером за две тыщи из которых останется шестьсот после покупки еды, энергетиков и билетов на электричку и метро.
Я предложила звонить матери почаще. Больному нужно общение, знать, что до него есть дело. Жаль, что нечего ей отправить, но у нас в обрез.
Сегодня
В общем тошно от самой себя и я решила признаться во вранье.
Меня так выбесила Ксения, которая прислала рубль для К., что я наврала о том, что мне прислали много денег.
На самом деле мне кроме этого рубля не прислали ничего. Зеро)
Это было глупо - врать. Но я пошла на поводу эмоций, позволила на себя влиять этой... Ксении. И вообще не особенно умная.
Для меня унизительно просить и зарабатывать я не очень умею.
Мне нравится моя работа тем, что я могу в разъездах и в ожидании судов писать. А работу, в которую надо включаться на разрыв аорты, выжимая из себя все соки, я не хочу, да и не потяну.
Даже сейчас, когда банк ещё не взял меня за ж.пу, мне почти ни на что не хватает. А скоро просудит и возьмётся всерьёз. И тогда я смогу обеспечивать впроголодь только себя, без надежды вырваться из нищеты и содержать ещё кого-то.
На этот случай заготовлен сценарий договориться с О. чтобы деньги шли на алименты, а не банку.
Или уволиться и подать на банкротство... Или... не знаю что.
Полгода можно жить так, как привыкла. Как сейчас. Не думая об этих проблемах.
Лезут неприятные мысли, что К. был как шёлковый все эти дни, наверное надеялся, что я дам ему денег, перевести матери.
Я бы дала без вопросов, если бы у меня были.
Но у меня нет. И он должен сам ей помогать, а не из меня тянуть.
В общем, я в каком-то раздрае.
Нет худа без добра - как раз подходящее состояние, чтобы писать.
И еду в суд на другом конце области.
- Где найти сильных людей, которые помогли бы советом, на которых можно равняться? - спрашивал К.
Мы сидели за столом. Я срезала белые пионы, лохматые, поставила в вазу.
- Я сильная, - сказала я серьёзно, - я конечно телепаюсь часто при́ смерти, но сильная. Не каждый выдержал бы мою жизнь. И я ещё всех уделаю, вот увидишь. Допишу свои книги. Этот мир обо мне ещё узнает.
К. был рад, что у меня такой настрой.
Но сам...
То говорил, что ему помогает слушать по ночам Библию. И понимать что он не бог, а жалкий ничтожный человечишка, от которого мало что зависит.
То гнал что-то совсем уж трикстерское, жуткое.
Про женщин с цветными розовыми и зелёными волосами, которые завизжат от ужаса, когда начнет по ним работать град, и о том, как сам он побежит, но не убежит никуда от новейшего оружия, которое запекает кишки в животе как в микроволновке. Изображал всё это в лицах. Как они все визжат от ужаса близкой смерти.
Наверное, так он пытался победить страх ещё бо́льшим страхом.
"Бросай ружьё и всплывай", - горько усмехнулась я.
Я тоже, как и он, не хотела ничем жертвовать. Сколько осталось той жизни? Впрягаться и везти, детей, родителей, любовника, мать любовника, своих, чужих...
А взамен что? А ничего.
Любовь не требует благодарности и удовлетворения. Только сама любовь в чистом виде. Абсолютная, как Зеро. Лишь она.
Я слабая и у меня нет столько и взять негде, хотя казалось совсем недавно, что сильная...
Лежала в темноте.
Ехала по солнцу.
Так чего я хочу от ТАТ процесса?