Когда кто-нибудь спрашивал его, где он родился, Толстой «показывал на высокую лиственницу, растущую на месте старого фундамента. - Вон там, где теперь макушка этой лиственницы, была маменькина комната, там и я родился, на кожаном диване».
Фундамент был принадлежностью прежнего главного усадебного дома, насчитывавшего аж сорок две комнаты, который Лев Николаевич впоследствии продал соседскому помещику Горохову на вывоз.
А диван? Как ни удивительно, но диван до сих пор стоит в кабинете писателя в том флигеле, где он и его семья прожили всю жизнь. И мы даже сможем на него посмотреть.
Войдя в дом и поднявшись на второй этаж,
попадаешь в самую большую комнату, или в «залу»,
как было принято называть ее при Толстом. Как нетрудно догадаться, именно здесь собиралась вся семья и трапезничать, и провести время за музицированием, настольными играми, рукоделием и чтением вслух.
Листайте:
Ах, как хороши были те вечера! Именно тогда Лев Николаевич, сызмальства лишенный матери, чувствовал себя в кругу семьи. Хоть и непросты были его отношения с женой, но человек без семьи стоит лишь на одной ноге – так он считал.
По одной стене залы – портреты предков, деда, князя Волконского, и отца, Николая Ильича – именно таким, в розовых пухлых щечках, я всегда себе представляла графа Ростова.
Листайте:
На стене напротив – портреты нынешних владельцев усадьбы, среди них знаменитый портрет Крамского, «не-копия», второй оригинал.
Художник Крамской долго уговаривал Льва Толстого позировать для портрета, тот отказывался – некогда, в самом разгаре работа над «Анной Карениной». Но в процессе уговаривания Лев Николаевич проникся к Крамскому симпатией – эдакий славный человек! – ну и согласился. По окончании работы попросил сделать копию для себя, ведь оригинал уже ждали в Третьяковской галерее. Оказалось – художник копий не делает принципиально, но – в виде исключения – готов сделать второй оригинал портрета. Его мы и видим.
Зала – самая парадная комната, остальные гораздо меньше, скромнее, «разночиннее» - комнаты в чеховском Мелихове обставлены примерно в том же духе, так что никакого «графства», лишь целесообразность, функциональность и приятность глазу – женская рука Софьи Андреевны все же чувствуется: вышитые подушки, вязаные покрывала, кружевные салфетки, по всем стенам – картины и фотографии в рамках, простых и замысловатых.
Вот что писала свояченица Льва Николаевича Татьяна Андреевна Кузминская о своем впечатлении от дома в Ясной:
«Простота в яснополянском доме поражала меня, пока я не привыкла. Никакой роскоши не было в нем. Мебель довольно простая, вся почти жесткая. За столом простые вилки и ножи.
В столовой и гостиной – олеиновые лампы, купленные отцом, а чаще горели калетовские свечи, как называли тогда полустеариновые, полусальные свечи. Простота эта распространялась не только на домашнюю обстановку, но и на привычки Льва Николаевича. Например, он спал всегда на темно-красной сафьяновой подушке без наволочки…
Людей в доме было немного. Горничная Дуняша и лакей Алексей, маленького роста, плотный, молчаливый, честный и очень привязанный ко Льву Николаевичу».
И впрямь, столовое серебро появилось в графском доме только после приезда туда молодой жены, это было ее приданое.
В кабинете писателя
тоже всё предельно функционально: вот это стол, за ним творят, вот это стул, на нем сидят.
А вот и кожаный диван – на нем родились еще три брата, сестра и все дети Льва Толстого. Чудом пережил немецкую оккупацию. Диван героический, сколько всего он перевидал.
На столе всё осталось так, как было после ухода писателя из дома, когда в 1910 году он покинул Ясную Поляну, как оказалось, навсегда.
Стул удивительно мал для человека ростом в 181 сантиметр, а всё потому, что Толстой, страдая близорукостью, очков не носил, а, работая, предпочитал сидеть на детских стульчиках, чтобы столешница была ближе к глазам. Стул в кабинете и в самом деле раньше был детским стулом его дочери Татьяны.
И в спальне всё предельно просто
– покрывало мне очень понравилось, я даже рассмотрела его и поняла, как оно сделано. Буду пытаться повторить покрывало Толстого для личных нужд.
Неподалеку от кровати – умывальник с двумя ведрами и гантели. С гантелями Лев Николаевич упражнялся до последних дней и с ведрами управлялся сам, не позволяя себя обслуживать, а нужны они были для утренних умываний.
Комната Софьи Андреевны
значительно просторнее, но, впрочем, у нее не было кабинета, а потому в спальне помещалась и швейная машинка, и секретер, то есть это была спальня-рабочая комната.
Листайте:
Внизу две комнаты представляют особенный интерес:
комната со сводами –
в разное время она имела разное назначение, от продуктового склада - в сводах еще остались кольца для подвешивания снеди - до кабинета ЛН, а в последние годы там жила младшая дочь Толстых Александра.
Именно к ней и именно сюда писатель зашел попрощаться перед уходом из дома.
И вторая комната – та, куда его принесли на руках со станции Козлова Засека. Эта комната называлась по-разному – и гостевая, и
комната с бюстом:
здесь, по желанию Толстого была обустроена ниша, а в ней установлен бюст его любимого умершего брата Николая.
Тогда, поздней осенью 1910 года, на низкой кушетке под бюстом был установлен gроб с телом писателя, и тысячи людей, пришедшие прощаться с ним, проходили через комнату, выходя через стеклянную дверь, ведущую в сад.
Интересно нам взглянуть и
на летнюю веранду,
где вся семья коротала вечера за самоваром – для него в стене дома даже было проделано специальное окошко, через которое он и подавался.
Веранда пряталась в буйно разросшемся девичьим винограде, защищавшем ее от летнего зноя, а балясины веранды были украшены стильными резными узорами – их придумал и нарисовал художник Философов по просьбе одной из дочерей Толстых, а когда рисунки увидела Софья Андреевна, то тут же пожелала, чтобы такой резьбой украсили и ее любимую веранду.
Много можно рассказать о долгой и такой насыщенной жизни Льва Толстого в Ясной Поляне, но не уместить это в одной публикации.
А на мой взгляд, интереснее читать первоисточники – воспоминания его родственников, так щедро оставленные ими, это и «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» Татьяны Кузминской и дневники Софьи Андреевны, и ее же воспоминания «Моя жизнь», и воспоминания дочери Толстых Татьяны Сухотиной, потому что, несмотря на естественную субъективность подобной литературы, в итоге все-таки получаешь портрет эпохи и одной из самых значительных личностей, живших в ней.
Видео прогулки по усадебному парку можно найти здесь.