Школьный роман
КНИГА 1. ЛЕТО
Часть 1. Двадцатые числа июня-21
***
Дождь, ливший более суток, прекратился, но небо было по-прежнему затянуто тучами. Дул холодный промозглый ветер, срывавший с деревьев листья, которые успели засохнуть за предыдущие жаркие дни. Выйдя из подъезда, Эля остановилась, зажмурившись, отвела от лица волосы, взъерошенные ветром, и натянула на голову капюшон курточки.
– Ну, вот! А ты говорила, что на улице тепло! – засмеялась Людмила Георгиевна.
Эля чуть дернула уголками губ, что должно было означать смущенную виноватую улыбку: действительно, одевалась она под нажимом – Людмила Георгиевна заставила и колготки под брюки надеть, и, помимо теплой рубашки, еще и джемпер под куртку, Эля сначала попыталась возразить (мол, там не холодно), но потом решила не спорить с Людмилой Георгиевной из-за мелочи в первые же дни, тем более, на глазах Иринки Сафьянниковой – зачем ребенку плохой пример подавать? А тут, оказывается, действительно холодно, Русланкины одежки в самый раз.
Дворец культуры находился совсем близко – минут через десять Людмила Георгиевна уже ввела девочку в большой зал с множеством зеркал на стенах и старым роялем в углу. «Блютнер», – безошибочно определила Эля. – Хороший инструмент». Три женщины разного возраста обернулись на скрип двери, поздоровались с вошедшими.
– Вот вам новый концертмейстер, – сказала Людмила Георгиевна.
Наверное, она что-то рассказала вчера гимнасткам об Эле: женщины, услышав слово «концертмейстер», глянули на девочку со страхом и жалостью. Ладно, пусть. Знают – значит, спрашивать ни о чем не будут. Наконец самая старшая шагнула Эле навстречу и попыталась улыбнуться.
– Ну, садись, поиграй для знакомства, – она указала на рояль. – Инструмент, говорят, неплохой.
От растерянности ни одна из них не представилась, но Эля решила не заострять на этом внимания – не так важно, еще успеют познакомиться. Она села за рояль, положила руки на клавиши. «Этюды и Баха не буду играть, – решила она. – Рахманинова?..».
И заиграла «Элегию» Рахманинова. Инструмент оказался чудесным – клавиши не были тугими, как у многих роялей, и чутко отзывались на каждое прикосновение. Мягкие глубокие басы, звонкий и в то же время певучий верхний регистр – и произведение звучало именно так, как Эля слышала его внутренним слухом и как хотела сыграть. Прекрасная печальная мелодия была близка ей. Просто «спасибо» не скажешь – нет подходящих слов благодарности для ее бывшей учительницы из музыкальной школы, которая позволила сыграть ей такое сложное произведение! Рахманинов считается «мужским» композитором – девчонки его играют редко: у большинства просто не хватает руки, чтобы взять рахманиновские аккорды. Эля в начале минувшего учебного года еле выпросила «Элегию» для выпускной программы и, к удивлению учительницы, выучила ее быстро, даже все аккорды умудрялась брать, несмотря на то, что руки у нее были маленькими, «минимального» размера для профессионального исполнителя; просто она заметила, что некоторые ноты, которые стоят в аккорде для одной руки, можно взять другой. А какая разница? Главное, чтобы нужный звук слышно было... И исполняла ее не по-детски. Жаль только, что это не вступительный экзамен в училище...
Отзвучали последние пассажи, заключительные аккорды. Эля подняла взгляд на стоящую рядом Людмилу Георгиевну, та вопросительно посмотрела на тренеров.
– Чудо! – сказала одна из молодых гимнасток – худенькая женщина лет тридцати, одетая в черный облегающий свитер и джинсы.
– А вальсы Шопена не играешь? – поинтересовалась старшая.
– Играю некоторые. Третий, седьмой, десятый, четырнадцатый...
– О! Сыграй седьмой! – оживилась женщина и несколько раз присела на выпаде, проверяя внутренний шов на брюках. – Получится!.. Погоди, я ленту возьму.
Она потянула за маленькое колечко, ввинченное в одно из зеркал, и открыла дверцу. Взяв ярко-красную ленту на палочке, гимнастка сбросила кроссовки, стала на расстеленный среди зала палас, кивнула Эле. Эля заиграла, одновременно следя за ее движениями. Первый аккорд – первый шаг... Короткий мелодический оборот – неуловимо быстрое движение, от которого по воздуху пробежала красная змейка... Эля играла, мысленно восхищаясь гибкостью немолодой женщины (наверное, ей уже больше сорока) и тем, как та чувствует музыку. За последние три года Эля выучила довольно много произведений композиторов-романтиков, и ей нравилось в них именно то, что исполнителю предоставлена полная свобода: хочешь – ускорь темп, хочешь – замедли, все зависит от того, как ты понял произведение, это не жесткие рамки во время исполнения классиков. Вот и сейчас – побежала, закружилась новая мелодия, и Эля стала ускорять темп от такта к такту, а гимнастка кружилась все быстрее, и вокруг нее вились алые кольца. Эле казалось, что женщина не успеет остановиться с окончанием первой части вальса, но она не только остановилась, как вкопанная, но даже после секундной паузы успела опуститься на колени и под более медленную музыку средней части выполняла такие упражнения, что у Эли дух захватило. Ну, как можно, например, быстро-быстро прокатиться по ковру и при этом не запутаться в длинной ленте, которая вьется вокруг тебя? И тут же снова подняться – причем, поставив при этом ногу (одну!) не на всю ступню, а только на пальцы?.. Медленно прогнуться, подбросить высоко в воздух ленту, перейти в стойку на руках, снова стать на ноги, ленту поймать… вроде движения медленные и плавные – но все это за то время, пока летела вверх-вниз длинная лента!.. А потом – снова закружился алый вихрь... И Эле вдруг показалось, что она работает с этой женщиной очень давно, и та каждый день выполняет упражнения под этот вальс и уже знает, где Эля заиграет быстрее, а где медленнее...
Алый змей, извиваясь причудливыми кольцами, пронесся по залу в третий раз, растаяла, замедляясь и затихая, мелодия вальса, гимнастка на этом завершении поклонилась зрителям и замерла вместе с последним аккордом. Людмила Георгиевна и молодые гимнастки зааплодировали, а старшая подскочила к Эле и расцеловала ее, оставив на бледных щеках девочки розовые пятна помады.
– Это я когда-то выполняла на Всесоюзном первенстве, – весело сказала она. – Тогда, конечно, все это у меня выходило немного лучше. Кстати, моя аккомпаниаторша играла этот вальс примерно так же, потому у меня сейчас все получилось – через столько лет, просто удивительно! Будто три месяца вместе готовились.
Женщина осторожно растерла помаду на Элином лице на манер румян и улыбнулась. Эля ответила своей короткой нервной улыбкой.
– Хороший концертмейстер, Людмила Георгиевна! – решительно объявила старшая гимнастка, обняв сидящую за роялем Элю за плечи и легонько прижимая к себе.
– Плохих не держим, – небрежным тоном проговорила та и тоже улыбнулась.
– Только вот в чем сложность, – с сожалением заговорила самая младшая из спортсменок. – Нам нужно, чтобы играли в очень ровном темпе – как метроном: раз-два-три... А у нее все буквально дышит, все живое – каждый звук! Просто грех такого ребенка в машину превращать.
– Не превратится! – так же решительно сказала старшая. – А «все живое» нам тоже нужно, не только метроном – сами же только что видели.
Мысленно Эля не согласилась относительно «ребенка», но то, что ее игру оценили по достоинству, было приятно. А еще возникло чувство, будто она долго-долго барахталась в трясине, а теперь вдруг неизвестно откуда взявшийся чистый поток выхватил ее из этой трясины и разом выбросил к солнцу. Все-таки случаются чудеса, жаль только, что редко. Но неужели это уже чудо – встретить добрых чутких людей?
– Кстати, Ольга Дмитриевна, ребенок пока не знает, как кого зовут, – заметила Людмила Георгиевна.
– Да, в самом деле! – весело согласилась немолодая гимнастка. – Как-то скомкали… официальную часть… Итак, я – Ольга Дмитриевна, это – Тамара Анатольевна, – она указала на самую младшую, девушку лет двадцати пяти с короткой стрижкой, не характерной для гимнасток и балерин – обычно у них волосы стянуты узлом на макушке, а девчонки такой узел еще и бантом обвязывают. – А это – Марина Владимировна, наш самый большой мастер: десять лет назад в олимпийской команде была!
Женщина в черном свитере улыбнулась Эле, и Эля тоже улыбнулась. Коллеги понравились ей, понравилось место работы, и все же что-то подсознательно забеспокоило девочку, она сама еще не поняла, что именно. Тревога кольнула неожиданно – как заноза.
Людмила Георгиевна ушла в свой кабинет; тренеры стали пересматривать инвентарь.
– А ты играй, – сказала Эле Марина Владимировна. – У тебя какая работа? Ты должна играть. Три часа.
– Играй-играй! – поддержала Ольга Дмитриевна. – Все, что помнишь наизусть, раз нот пока нет. А мы будем думать: что и кому больше подойдет.
Эля заиграла. Теперь можно было играть все подряд. Не прикоснувшись к клавишам целых два дня, она чувствовала себя какой-то изголодавшейся, поэтому почти с удовольствием немного «погоняла» для разминки и нудные гаммы, предварительно извинившись, чем рассмешила коллег, и упражнения из сборника «Пианист-виртуоз», и вспомнила этюды, которые учила в первом полугодии, и полностью сыграла программу, которую готовила для вступительных экзаменов, и другие произведения, которые выучила не только в восьмом классе, но и раньше – нравились они ей, вот она и повторяла их время от времени, чтобы из пальцев не ушли. А уж сыграть их на хорошем инструменте – вообще одно удовольствие!..
– Что ты сейчас играла? – поинтересовалась Ольга Дмитриевна.
– Это двадцать пятый этюд Шопена. Концертный.
– Прелесть какая! – вздохнула Тамара Анатольевна. – Никогда его не слышала. Обязательно для упражнений с лентой надо взять. Для кого-нибудь из младших. Верно?.. Именно – с лентой! Тут мелодия прямо сама, как лента, вьется.
Остальные согласились…
– А это что? – подбежала к самому роялю Ольга Дмитриевна, когда Эля исполнила еще одно произведение.
– Хачатурян. «Танец Эгины» из балета «Спартак». Концертная транскрипция.
– Девочки… – Ольга Дмитриевна потрясенно смотрела на коллег. – Это же…
– Это Кире Мальковой! С булавами! – непререкаемым тоном заявила Марина Владимировна. – Такой темп больше никто не выдержит. И только с булавами – ни обруч, ни мяч, ни тем более лента к этой музыке не подойдут.
С ней тоже согласились…
Рабочий день был в разгаре: Эля играла все, что помнила, а гимнастки потихоньку спорили, какое произведение больше подойдет для упражнений с лентой, какое – для упражнений с булавами, с мячом, с обручем, со скакалкой... Иногда Элю просили повторить какую-либо пьесу и, доказывая свою правоту, каждая из женщин хватала из разложенного на ковре инвентаря нужный предмет и выполняла упражнения (что-то примерное на будущее) и твердила, что так будет лучше. И Эля, повторяя одно и то же по несколько раз, удивлялась тому, как легко она вошла в коллектив, и мысленно благодарила свою учительницу из музыкальной школы за каждое выученное произведение, которое вдруг оказалось нужным. А нужным было почти все – ведь девчонок в секции много, с каждой надо будет готовить какую-то композицию, и она будет счастлива играть каждый день и вальсы Шопена, и его же двадцать пятый этюд, и «Танец Эгины» для незнакомой пока Киры, возможно, будущей чемпионки…
Еле слышно скрипнула левая педаль – совсем как у Элиного пианино... Пианино! Старинное пианино, сохранившееся с незапамятных времен в маминой семье! Инструмент необыкновенной красоты, с потрясающим звуком... Теперь, когда Эли нет дома третий день, мачехины «Антоши» изо всей дурацкой мочи долбят на нем ненавистный «Собачий вальс»!..
Настроение вмиг испортилось. Эля поняла причину своей смутной тревоги: пианино, о котором из-за новых переживаний она почти не думала в прошедшие дни, вот в эти, два последние, – ведь дома Эля играла очень редко, уроки учила в основном в музыкальной школе… А там, дома, еще осталась Ночка – маленькая черная кошечка, которую постоянно треплет Антошка, сын мачехи… На душе стало тяжело: словно оставила двух родных людей, старого и маленького, одинаково беспомощных, среди чужих и бездушных.
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данного произведения.
Совпадения имен персонажей с именами реальных людей случайны.
______________________________________________________
Предлагаю ознакомиться с другими публикациями
