В театре сегодня давали драму о жизни и гибели Александра Сергеевича Пушкина.
Пушкина играл актёр Сурков, Дантеса – актёр Лямин. В других ролях были заняты менее значительные персонажи. Сурков и Лямин были одарённые актёры-универсалы. Они по очереди играли то Пушкина, то Дантеса, чтоб никому не обидно.
Между собой Лямин и Сурков были очень дружны. Их объединяли любовь к искусству, рыбалке, женщинам и водке.
Шёл очередной спектакль. Перед финальным отделением, в котором Пушкин должен погибнуть на дуэли, всегда делался небольшой антракт. На время антракта Сурков и Лямин – оба в чёрных сюртуках и цилиндрах – заперлись в гримёрке, подальше от зоркого глаза директора Бузовикова.
- Нам надо выпить, друг Сурков, - сказал актёр Лямин, игравший Дантеса. – Я всегда нервничаю, когда играю эту скотину. Скверно чувствовать себя убийцей светоча русской поэзии!
- Понимаю тебя, - вздохнул Сурков. – В дни, когда я играю Дантеса, жена вечером даже отказывает мне в интиме. Заявляет, что ей стыдно спать с палачом великого поэта. Так выпьем же!
В гримёрке стоял бронзовый кубок, задействованный в какой-то другой пьесе. Сурков и Лямин обожали этот кубок, поскольку он вмещал не меньше трёх литров водки. Они сели и стали пить из него по очереди.
- Да, - сказал Сурков, выпив из бронзовой посудины. – Жалко парня. Пушкин был молодца, такие надежды подавал!
- Но наш худсовет его бы не принял, - заметил Лямин. – Бузовиков обязательно зарубил бы молодое дарование!
- Это верно, - согласился Сурков. – Бузовиков разнёс бы молодого Пушкина в пух и прах. Он бы приписал ему творческую незрелость и недостоверность подаваемых образов.
- А про «Капитанскую дочку» Бузовиков сказал бы: «Тема сисек не раскрыта!» - добавил Лямин. – И пошёл бы наш Александр Сергеевич работать упаковщиком в «Валдберрис».
По мере опустошения кубка разговоры актёров становились всё отвлечённее.
- … ниже плотины, брат Сурков, подлещик хорошо берёт. Конгениально там берёт подлещик! Ближе к правому берегу есть изумительная заводь, и когда там встанешь на зорьке, подлещики сами залезают в лодку…
- … второе сопрано Аськина – просто шарман, друг мой Лямин. – Она потрясающе берёт… в смысле, потрясающе берёт «фа» в четвёртой октаве! Когда мы репетировали с ней, и она взяла… эту ноту… я подумал «ни фа себе!»
От беседы актёров оторвал дикий стук в дверь гримёрки. Там бесновался директор Бузовиков.
- Где эти сволочи Дантес и Пушкин? – орал директор. – Уже был звонок! На сцену, живо, пока сам обоих не пристрелил!
Сурков и Лямин были изрядно пьяны, но внешне это было почти незаметно – они были актёры-профессионалы. Нахлобучив цилиндры, друзья спрятали кубок и твёрдой походкой поднялись на сцену.
На сцене стояли заснеженные январские деревья. Оркестр играл тревожную увертюру. Дуэлянты взяли из футляров пистолеты системы Ле Пажа и разошлись по разным углам сцены.
- К барьеру, господа! – вскричали секунданты.
Перед глазами Суркова всё плыло, а в голове смешались Пушкин, Дантес, бронзовый кубок, второе сопрано Аськина и рыбалка на утренней зорьке.
«Старею, наверно», - подумал он, сжимая бутафорский пистолет.
Напарник Лямин чувствовал себя не лучше. Его слегка штормило и он ежеминутно поправлял съезжающий набок цилиндр.
Зрители напряглись в трагическом ожидании. Скрипачи выводили последние ноты печальной мелодии. Сейчас грянет роковой выстрел…
- Лямин! – тихо позвал Сурков. – Чёрт подери, совсем выпало из памяти. А кто из нас сегодня Пушкин? Кому падать-то?
Пьяный Лямин задумался, покусывая пистолет за ствол. Оба актёра были одеты почти одинаково, а выпитая из кубка водка мешала им сосредоточиться.
- Бес его знает, Леонид Евгеньевич, - прошептал Лямин растерянно. – Я думал, что Пушкин сегодня ты, но теперь уже сам засомневался.
- Та же фигня, - сказал Сурков. – Мне почему-то кажется, что Пушкин – ты.
- И что теперь делать? – спросил Лямин, косясь в зал. – Кто из нас кто? Вот будет умора, если Пушкин сегодня замочит Дантеса! Это перевернёт ход мировой истории!
- А Бузовиков лишит нас премии, что гораздо хуже, - добавил Сурков. – Вспоминай скорее, брат Лямин, ху из ху? Кому сейчас падать носом в снег и красиво умирать? Кто из нас своей кончиной осиротит творческое наследие страны?
- А вчера ты кем был, Сурков? – спросил Лямин. – Шевели извилинами, время идёт! Кем ты был вчера, Пушкиным или Дантесом? Кого из нас вчера уносили со сцены?
- Пора бы вам знать, мсье Лямин, - высокомерно сказал Сурков. – Что я… ик!... играю в этом театре тридцать лет и ещё ни разу… ик!... не уходил со сцены своими ногами! Ик!
Увертюра закончилась. Звукорежиссёр нажал кнопку на пульте. Под сводами театра раздался звук выстрела. Но озабоченные разборками Сурков и Лямин даже не подняли пистолетов, поэтому выстрел получился не к месту.
- Ты слышал звук? – спросил Лямин, оглядываясь. – Похоже, стреляли.
- Браконьеры, наверно, - сказал Сурков. – Зайчика, небось, промышляют по снежку… Так кто из нас Пушкин?
- А я что – Пушкин? – спросил Лямин философски. – Я вообще не в теме. Может, на «камень-ножницы-бумага» разыграем? Или попросим помощь зала?
Публика безумствовала. Мнения в зале разделились. Половина считала, что Дантес – слева, половина – что Дантес справа. Оркестр с горя начал играть печальную увертюру по второму кругу.
- Убью обоих! – орал из-за кулис директор Бузовиков. – Паяцы! Андроиды! Чепухоиды! Алкалоиды проклятые! Падайте уже кто-нибудь – и занавес! Где занавес? Почему в этом театре всё всегда через задницу?
- Ну давай, Лямин! – сказал Сурков, вскидывая лепаж. – Будем считать, что Пушкин – ты. С богом! Ду-ду-ух!
- Нет! – вскричал Лямин. – Пушкин – это ты, я тебя узнал! Ду-дух тебя! Ду-дух, ду-дух! И дух из тебя вон!
Кончилось тем, что оба упали и уснули мёртвым сном. Публика безумствовала. Занавес падал. Директор Бузовиков капал себе валидол в бронзовый кубок. И Лямину снились подлещики, а Суркову – второе сопрано Аськина и «фа» в четвёртой октаве.
(использованы иллюстрации из открытого доступа)
Мира и добра всем, кто зашёл на канал «Чо сразу я-то?» Если вам понравилось – подпишитесь, буду рад. Здесь для вас – только авторские работы из первых рук. Без баянов и плагиата
