Никому не дано освободиться от времени, от нажитого за отпущенный каждому миг на этой земле наследства: веры или неверия, знаний, воспоминаний, сомнений, переживаний… А еще – иллюзий, разочарований, искушений… Всего того, что, по сути, и составляет не зоологическое, животное, а духовное существование человека. Говорят, в этом мире есть места силы, но порою каждому из нас требуется иное – место тишины, хотя и не подозреваем об этом. Место, где можно задуматься без помех оглушающей пустотой многословия реальности о себе и своем пути среди выдающих себя за истину мнимостей. Их множество, этих фантомов изощренных, испорченных, а то и больных умов, которые пытаются навязать свои нормы и правила остальным, еще не лишенным наивной свежести восприятия, способности к восхищению красотой и живому чувству, сопереживанию…
Где найти такое заповедное место, если вдруг возникнет безотчетная потребность остановиться на жизненном бегу? Если настигает состояние опустошенности или внутренней дисгармонии? Когда «иллюзии лопнули, большие буквы умалились, но кошмар остается, обезглавленный, голый, и мы продолжаем любить его, потому что он наш, и нам нечем его заменить»… А если все-таки есть чем?
Невозможно поверить — одно из таких мест спасительной тишины — посреди Москвы, на Старом Арбате, заманивающим витринами ненужных вещей, звучащем сумбуром уличных музыкантов, заполненном толпами праздно слоняющихся зевак и туристов… Ярмарка суеты, где художники предлагают сделать твой моментальный портрет на века… Вспышки камер, жующие челюсти, визгливый смех, клоуны, куклы- рекламные зазывалы, акробаты, растерянный памятник Окуджаве, походкой зябнущего с похмелья выходящий из каменной подворотни, чинные Пушкин с Гончаровой, в бронзовой ручке которой постоянно виден букетик увядших живых цветов …
Любой мегаполис – плевок Хаоса.
Утопия — найти место тишины в его средоточии…
Но банальная проза бывает непредсказуема.
Арбат, 33, небольшой особняк, не примечательный, если бы ни тот, кто долгое время жил в нем… Большинство и не догадывалось: его обитатель был «учителем жизни», что проскользнуло в словах его ученика, философа С.С. Аверинцева, написавшего:«Умер Алексей Федорович Лосев — это звучит как слова из античной легенды: «Умер великий Пан!» Словно мы выглянули утром в окно и видим, что гора, на памяти поколений замыкавшая горизонт, за ночь исчезла»…
Великий слепой провидец, идеалист Алексей Федорович Лосев, знаменитый философ, исследователь античности, ушел в день святых Кирилла и Мефодия, 24 мая, в год Тысячелетия Крещения Руси.
Только после его кончины стало возможным говорить о том, например, что в 1922-м, когда начались жестокие гонения на церковь, Лосев и его невеста, Валентина Соколова, дочь хозяина квартиры на Воздвиженке, где он снимал комнату, тайно обвенчались в Сергиевом Посаде, а обряд провел Павел Флоренский.
Алексей Федорович с первой встречи поразил девушку не только образованностью, но и невероятной духовной глубиной, которую непросто было встретить в России в те смутные времена. Когда в стране стали рушить храмы и расстреливать священников, Лосев не отрёкся от православной веры. Наоборот, он пронёс её через всю жизнь. В 1929 году молодая чета приняла постриг афонских старцев… Насколько сложен такой жизненный выбор – далеко не всякий поймет…
В дневниках Валентины сохранилась пророческая запись: «Предстоит мученичество за исповедование Христа. Или надо уходить в пустыню, или на подвиг исповедничества».
И они совершили этот подвиг… Пребывая в том же сердечном убеждении, что и Ф.М. Достоевский, который писал: «Если бы кто доказал мне, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели со истиной».
Кажется, ничто не предвещало впереди подвижнического пути. У Алексея было счастливое детство в большой семье в столице Войска Донского, живописном Новочеркасске. Успехи в школе, увлечение театром и игрой на скрипке, пение в церковном хоре… А еще – множество книг, журналов на самые разные темы, интересы юного Лосева простирались от географии и природоведения до астрономии и философии. Как впоследствии он писал в воспоминаниях: окончив гимназию с золотой медалью, в это время он был уже «готовый философ и филолог». В 1911 году восемнадцатилетний Лосев поступает в Московский университет и с головой окунается в интеллектуальную жизнь города, посещает Религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьева, где знакомится с выдающимися философами Серебряного века — Николаем Бердяевым, Семеном Франком, Иваном Ильиным, Павлом Флоренским. Однажды в этом собрании Лосев зачитал свой университетский диплом «Мировоззрение Эсхила», который высоко оценил знаменитый символист Вячеслав Иванов.
3 июня 1918 года – заседания Общества прекратились, но его участники продолжали собираться под эгидой основанной ими Вольной академии духовной культуры, пока в августе-сентябре 1922 года группа деятелей русской культуры, науки и философии не была выслана из России на так называемом «философском пароходе»…
Наступили трудные времена. Заниматься философией, отличной от марксистских трактовок истории, религии, проблем гуманизма, становилось невозможно. Государственные издательства не печатали философские сочинения. А.Ф. Лосев решил действовать самостоятельно и в период с 1927 по 1930 год выпустил восемь книг с пометой «издание автора». Последняя работа цикла — «Диалектика мифа» — стала для него фатальной: эта книга еще на стадии подготовки к изданию была значительно покалечена цензурой, однако Алексей Федорович вернул удаленные фрагменты, понимая, чем это грозило ему и его близким.
Как пишется в его биографии: «Ночью 18 апреля 1930 года в квартиру на Воздвиженке пришли, и Лосева увезли на Лубянку. Кроме обвинений, связанных с «Диалектикой мифа», ему и Валентине предъявили обвинения в связи с «Истинной православной церковью». Лосеву назначили срок — 10 лет лагерей».
К перипетиям дальнейшей судьбы Алексея Федоровича подходит рассказ о судьбе Гермия в его книге «Платон-Аристотель», изданной в ЖЗЛ. Гермия, повелителя городов Атарнея и Асса, ученика Платона и друга Аристотеля, выманил хитростью из дома и пленил полководец персидского царя. Его пытали и распяли на кресте, но при этом спросили, какой последней милости он для себя просит. И Гермий ответил: «Передайте моим друзьям и товарищам, что я не совершил ничего недостойного философии и не изменил ей».
Так и Лосев: ничему не изменил в себе, скорби лишь продвигали его в познании…
После приговора ученого отправили по этапу на строительство Беломоро-Балтийского канала: «Сначала Кемь, потом Свирь, работа в 40 км от лагеря на сплаве леса, затем (после тяжелого заболевания) вновь на Свирстрой в поселок Важина, где философ (и это к счастью) стал сторожем лесных складов. Все как всегда обычно и обыденно в лагерях: мокрые оледенелые палатки, теснота нар в несколько этажей, голод (по тем временам еще терпимо — разрешали иной раз посылки), цинга…»… Он вспоминал, что работать приходилось по 12 часов, стоя по пояс в ледяной воде. За ночь вещи просохнуть не успевали, отчего у Лосева развился ревматизм. Зрение философа стремительно ухудшалось — он почти ослеп. Став сторожем дров, во время этих вахт он обдумывал труд «Диалектические основы математики». Валентина Лосева отбывала наказание в «Сверлаге», где работала учетчицей на лесоповале.
В 1933 году строительство Беломорканала завершилось, Лосевых освободили, и они смогли вернуться в Москву.
Он годами ездил на заработки с чтением лекций по разным учебным заведениям страны, восстанавливал утраченные при обыске рукописи, много переводил, на него однажды написали донос с обвинением в идеализме, грозил новый срок… Обошлось… Его увольняли с преподавательской работы, но он продолжал писать, подготовил двухтомную «Античную мифологию», начал трудиться над «Историей античной эстетики»… Им создано 99 книг! Из которых самые знаменитые – «Диалектика мифа», «Гомер», «Эстетика Возрождения», «Дерзание духа», «Философия имени», «Проблема символа и реалистическое искусство», «Владимир Соловьев», «Жизнь», «История античной эстетики».
На что он надеялся, для кого писал? Ведь практически до конца дней Алексей Федорович Лосев был лишен возможности публиковаться, работал в стол…
Если вырваться из московской толчеи в лосевский арбатский дом, можно не только узнать еще многие подробности из поразительной биографии философа. Главное — здесь есть возможность для каждого углубиться в его книги и книги других замечательных философов, найти единомышленников. В этих стенах есть, с кем поговорить, и с кем помолчать…
Стараниями заслуженного профессора МГУ, заслуженного деятеля науки РФ — Азы Алибековны Тахо-Годи, ученицы и соратницы А.Ф. Лосева, 18 апреля 1990 года было создано Культурно-просветительское общество «Лосевские беседы», одной из целей которого стало создание Библиотеки истории русской философии и культуры в доме, где долгое время жил Алексей Федорович, в том самом, на Арбате, 33. В декабре 2000 года там же состоялось учреждение Библиотеки истории русской философии и культуры «Дом А. Ф. Лосева». Для читателей Дом А.Ф. Лосева гостеприимно открыл двери 23 сентября 2004 года.
Почитаем немного из Лосева. У него существуют ответы на многие нынешние «роковые» вопросы :
«Единственное и исключительно оригинальное творчество новоевропейского материализма заключается именно в мифе о вселенском мертвом Левиафане, вселенском дохлом чудище. Вы живете холодным блудом оцепеневшего мирового пространства и изувечиваете себя в построенной вами самими черной тюрьме нигилистического естествознания. А я люблю небушко, голубое-голубое, родное-родное… Неимоверной скукой веет от мира ньютоновской механики, от абсолютной темноты и нечеловеческого холода межпланетных пространств. Что это как не черная дыра, даже не могила и даже не баня с пауками, потому что и то и другое все-таки интереснее и говорит о чем-то человеческом. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной «яже не подвижится». А то вдруг ничего нет: ни земли, ни неба «яже не подвижится». Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту. Читая учебник астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома. А за что?»
* * *
«Хочешь мыслить — бросайся в бездонную пучину мысли. Вот и начнешь мыслить. Сначала, конечно, поближе к берегу держись, а потом и подальше заплывай.
Ощущение родины и родства не имеет ничего общего с рассудочным накоплением знаний. Но любовь к родному не есть также и слепота. Любить — значит критиковать, то есть находить в любимом положительное и отрицательное. Любить — значит радоваться тому, что в любимом положительно, хорошо, и страдать от его недостатков. Это значит поощрять в любимом добрые начала и бороться с несовершенным в нём. Это и значит жить общей жизнью» («Дерзание духа»).
* * *
«Но что же сказать о любви чистой и ясной, о любви идейной, о любви к Родине? Она бескорыстна, но это потому, что и всякая любовь бескорыстна (или она не есть любовь). Она готова на жертвы, но это потому, что нет любви без жертвы и подвига, нет любви без самоотверженности и самоотречения. Любовь к Родине тоже мечтает войти в некую общую жизнь, в жизнь родного и народного, и раствориться там, найдя себя в этом саморастворении. Любовь к Родине открывает глаза человеку на то, что не видно ему обычно, что не видно никому чужому и что вызывает насмешку у равнодушных и сытых. Но такова любовь вообще. Любящий всегда видит в любимом больше, чем нелюбящий; но прав — он, любящий, а не тот, равнодушный, ибо любовь есть познание.
Любят люди не за что-нибудь. Любовь не сделка, не договор, не корыстный обмен вещами, не юриспруденция. Любящий любит не потому, что любимое — высоко, велико, огромно. Родители любят детей и дети любят родителей не за высшие добродетели, а потому, что они друг другу родные. Благородный гражданин любит свою Родину также не за то, что она везде и всегда, во всем и непременно велика, высока, богата, прекрасна и пр. Нет. Мы знаем весь тернистый путь нашей страны; мы знаем многие и томительные годы борьбы, недостатка, страданий. Но для сына своей Родины все это — своё, неотъемлемое своё, родное; он с этим живет и с этим погибает; он и есть это самое, а это самое, родное, и есть он сам.
Я когда-то убивался и изнывал, наблюдая звериную жестокость и кровавые страдания в животной и человеческой жизни. Но теперь я спокоен. Кто видел мало зла, тот хлопочет, суетится, ёрзает, ужасается и убивается. Но кто знает, что весь мир лежит во зле, тот спокоен, ибо самая эта суета мира как лежащего во зле уже сама по себе предполагает, что мир не есть зло, что это его временное состояние, что существует истина и правда, превысшая жизни, и что каждому велено природой отдать свою дань и злу, и добру. («Жизнь»).
* * *
«Жизнь есть жизнь — вот чего не понимают многие рассуждавшие на эту тему. Само познание есть только результат жизни. Само знание вызвано потребностями жизни. Не мы познаем, но сама действительность в нас познает самое себя. В конце концов, не мы и живем, но живет в нас общая мировая жизнь. Мы — только всплески на общем море бытия, только струи единого и всемирного потока, только волны неизмеримого океана вселенной. Что такое наше познание? Это — лишь отдельные цветы, листики, стволики, отдельные травинки на невместимом лугу общемировой жизни; и все это уходит в почву, в темные недра, питается в корнях своих бесформенным, скрытым от взора, неясным и мглистым» («Жизнь»).
Людмила Лаврова
Фото в музее: Юлия Свиткова
Читайте больше материалов на нашем сайте