Жека провёл самые счастливые времена в этом дворе, по причине его дряхлости. Дело в том, что двор был постройки девятнадцатого века, и пережил три войны. А во вторую мировую был разбомблен, причём это была его фасадная часть.
То есть передняя часть двора была пятиэтажной, а вот внутренняя – трехэтажной, и вот именно пятиэтажный дом был поврежден настолько, что восстановить его было невозможно. Поэтому он был оставлен как есть и представлял из себя двухэтажные руины, которые подровняли снаружи. Но из внутренней части двора он выглядел, как выглядят дома после бомбёжки в старых фильмах про войну.
Именно через этот дом был парадный вход во двор через уцелевшую арку. Изнутри уцелели все входы в дом, и его подвалы, но ходить детям туда было строго запрещено. Дворовые уркаганы пользовались его опасными ходами, как схроном, а также прятали там оружие и воровской общак.
Сами блатные не представляли для жителей двора никакой угрозы, а напротив, были очень сильной его защитой. Так как никто из воров, зная кто проживает в этом дворе, и помыслить не мог не то что зайти во двор, но также и дотронуться до его жителей на нейтральной территории.
Дело в том, что Топа был некоронованный король блатного мира, и вокруг него всегда крутились с десяток воров помладше.
Мать как-то рассказывала Жеке, что какой-то бедолага забрёл в арку по малой нужде, а урки заподозрили его в том, что он работает на милицию. На этом жизнь несчастного прервалась от удара ножа, и его бездыханное тело было брошено в щель, которая образовалась от бомбёжки в стенах переднего дома.
Достать что-либо оттуда было просто невозможно, как говорится — с концами.
Но для детей этот двор был раем на земле. После дождя Жека ловил лягушек, и сажал их в банки с водой. После чего прятал эти банки на крыше старых сараев, в надежде продолжить игру с пленными лягушками после возвращения из детского сада. Но после нескольких часов стояния в воде на солнце, лягушки были вареными, что очень удивляло и расстраивало Жеку.
Но после каждого дождя он, не теряя надежды, продолжал одностороннюю дружбу с лягушками. Тем, кто вовремя не спрятался, приходилось стать его маленьким другом, разумеется с фатальным исходом.
Но лягушками дружба с окружающим живым миром Жека не ограничивался. В его друзья попадали все насекомые, от американских вонючек, живших под камнями, до слизняков, которые по этим камням ползали. Муравьи всех пород тоже постоянно испытывали приступы Жекиной дружбы на себе.
Но самыми любимыми друзьями были мохнатые разноцветные гусеницы, которых Жека бережно прятал в самом безопасном для них месте – к себе за отвороты носков. И ни разу не было, чтобы, придя в садик, он не забыл о них, и к концу дня не обнаружил их засушенными и прилипшими к носку. Это немного расстраивало его, но дружбу с гусеницами не отменяло.
Дальше по шкале любви к животным, можно было отметить розыск и изъятие, голубиных яиц из кладок на стенах разбомбленного дома. Яйца голубей были ещё тёплыми. Они бережно снимались с выступающих кирпичей стен и так же бережно передавались из рук в руки его друзей до тех пор, пока кто-либо из них, от избытка чувств, их не раздавливал.
Тогда дети, решив, что не пропадать же яйцу зря, проводили дальнейшие эксперименты, то есть бросали его в воду, топтали, а также оставляли на солнце для того, чтобы посмотреть, как оно засохнет.
Но вершиной всей любвеобильности к животным был момент, когда во двор приезжала бригада, которая уничтожала крыс. Они травили крыс. Когда те ползали по двору в момент засыпания от яда, все дети с невиданной до этого долгожданного момента лёгкостью, ловили их и, держа на руках как держат щенков, гладили их, и восхищались их красотой и спокойствием.
Этой идиллии мешали только бешеные крики взрослых, которые почему-то не могли быть с детьми на одной миролюбивой волне, и бегали с мокрыми тряпками, стараясь ими выбить крыс из цепких и нежных детских объятий.
Но не только животный мир создавал райские кущи в старом дворе. Вокруг было полно сверстников, с которыми можно было дружить, драться, дразниться, ну и вообще, вести здоровый образ жизни советского ребёнка.