Со скалы сыплются мальчики и девочки, Энтони ловит их на лету. Никто не должен упасть. Такая работа. Если Холден наверху кого-то упустил, Энтони здесь подхватит. Для того и стоит, зарылся корнями в каменистую породу, раскинул неловкие руки-сучья.
Раньше в ущелье никто не падал. Когда Энтони был ещё семечком. И потом, когда пробивался сквозь толщу сухопарым побегом. И позже, когда только начал себя понимать и решал, расти ему вдоль или поперёк, ведь грунтовые воды шептали, что братья в лесу стоят прямые и подтянутые и не топорщат руки-ветки во все стороны.
Да, тогда никто не падал. Холден всех ловил. Каждого. Энтони слышал смех играющих наверху детей и думал, что люди - это голоса.
А потом увидел первого. Ему показалось, что мальчик летел секунды, а тот успел вырасти и устать. Дождевой каплей впитался в почву, оставил несколько тетрадей и рисунки фломастерами. Часть их унёс ветер. Энтони знал, что это неправильно, мальчики и девочки не должны здесь летать. Им положено смеяться в поле или хотя бы ходить по земле.
Тогда-то он и заметил Холдена. Тот наклонился и смотрел, смотрел, смотрел... А потом вернулся. Кто подхватит остальных, если он будет бесконечно пялиться вниз?
Энтони и не думал ему помогать. Только... неуютно расти, если рядом что-то неправильно. Он принялся изгибаться и тянул, тянул вширь новые ветки, делал их гибкими и прочными. Пока занимался ростом, упустил ещё одного человека. Девочку. После неё остались цифры, которые она превращала в слова, а слова - в стихи и сомнения. И что-то ещё, чего Энтони не умел назвать. Он же дерево.
Третий свалился на него случайно. Оба не сразу поняли. Лишь когда Холден заглянул в ущелье и отчаяние в его глазах сменилось облегчением, Энтони сообразил. Неловко наклонился и поставил мальчика на землю. Тот пошёл медленно, оглядываясь. Зато всё стало правильным, и древесный сок приятно щекотал кадмий.
Девочку он поймал сам. Держал как жемчужинку, баюкал, ссадил осторожно прямо в мягкую густую траву. Трава зашушукалась, и девочка стала ступать легче: не пригнуть, не помять. Гладила бугристую кору, и Энтони что-то почувствовал, но не мог назвать. Он же дерево.
Пятый, шестой, седьмой... Они падали слишком часто. Может, Холден устал и потерял сноровку, а может, их стало больше там, наверху. Энтони не думал. Подставлял свои ветки и стоял усыпанный усталыми детьми, как фруктами. Они должны смеяться в поле или ходить по земле. Больше никто не исчезнет каплей, не бросит листочки на ветер. Энтони здесь. Он поймает.
Иногда он смотрит наверх и спрашивает себя: отчего же никто не придумал поставить у самого края забор?