Прошу не путать с «Очарованным странником» Лескова. Но что-то общее между героями этих повестей, безусловно, есть. Носит их по жизни, а они терпят и наблюдают. Но как бы со стороны. Почему так назвал свою повесть Платонов? Мне думается потому, что его Фома Егорыч Пухов – самый откровенный думающий человек, в народе про таких говорят – дурак. И своим откровенным отношением к жизни он ставит в тупик окружающих, а иной раз и себя самого. И отношение к революции у него самое откровенное, он ревниво следит за ней, стыдясь за каждую ее глупость, хотя к ней мало причастен.
Вот, например, картинка: подходит к Лискам поезд – хорошие пассажирские вагоны, красноармейцы у дверей, и ни одного мешочника. Из переднего вагона выходят музыканты, подходят к середине поезда, строятся и начинают играть встречу. Немного погодя на площадке среднего мягкого вагона появляется «толстый военный человек» и машет музыкантам рукой: будет вам! Кроме него и охраны в поезде никого нет. Музыканты умолкают. Военный начальник не спеша сходит по ступенькам и идет в вокзал. За ним идут прочие военные люди – кто с бомбой, кто с револьвером, кто за саблю держится, кто так ругается, – полная охрана. Начальник взошел на трибуну, сделал народу внушение за неуместные аплодисменты, разъяснил, что буржуазия целиком и полностью – сволочь и уехал. Мешочников в военный поезд не пустили, хотя те и просились по простоте душевной. Однако не положено. Пухову обидно, что целый поезд и американский паровоз пропадают зря, без пользы для людей.
Умерла у Пухова жена, и остался он один как перст, вследствие чего и записался добровольно, по призыву штаба IX Армии, в отряд технических сил для обслуживания нужд Красной армии, действующей на Черноморском побережье, – захотелось море посмотреть. По прибытии в Новороссийск специальная комиссия проверила техническую и политическую подкованность добровольцев. На вопрос экзаменатора «Что такое религия?», Пухов, не задумываясь ни минуты, отрапортовал: «Предрассудок Карла Маркса и народный самогон». После такого ответа остальные вопросы отпали сами собой. Эта сцена чем-то напоминает сцену освидетельствования военнообязанного Швейка Йозефа в больнице для душевнобольных.
В Новороссийске непрерывно дул ветер, это не нравилось Пухову, но он терпел и через силу ремонтировал судовые двигатели внутреннего сгорания, а он любил паровые. Поэтому и поплыл на настоящем пароходе «Шаня» в Крым вместе с десантом красноармейцев, чтобы высадиться где-нибудь на ЮБК и ударить в тыл Врангелю. Молодые красноармейцы-добровольцы поплыли в тыл врага, потому что «…строили себе новую страну для долгой будущей жизни и готовы были истребить все, что не ладилось с их мечтой о счастье бедных людей, которому (счастью) они были научены политруком. Они не знали ценности жизни, из детства они вышли в войну, не пережив ни любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того неимоверного мира, где они находились. Они были неизвестны самим себе и поэтому не имели в душе цепей, которые приковывали бы их внимание к своей личности».
По дороге в Крым «Шаня» вместе с десантом попала в шторм и с трудом вернулась назад в Новороссийск. А потом Красная Армия взяла Перекоп и все остальное, и нужда в десанте отпала.
Война заканчивалась, и надо было думать об устройстве в мирной жизни. Комиссар агитирует Пухова завербоваться в трудовую армию. По этому поводу между ними происходит следующий диалог:
– А ты знаешь приказ о трудовых армиях? – спросил комиссар.
– Это чтобы жлобы слесарями сразу стали и заводы пустили? Знаю! А давно ты их ноги вкрутую ставить научил?
– В Реввоенсовете не дураки сидят! – серьезно выразился комиссар. – Там взвесили «за» и «против»!
– Это я понимаю, – согласился Пухов. – Там – задумчивые люди, только жлоб механики враз не поймет!
– Ну, а кто ж тогда все чудеса науки и ценности международного империализма произвел? – заспорил комиссар.
– А ты думал, паровоз жлоб сгондобил?
– А то кто ж?
– Машина – строгая вещь. Для нее ум и ученье нужны, а чернорабочий – одна сырая сила!
– Но ведь воевать-то мы научились? – сбивал Пухова комиссар.
– Шуровать мы горазды! – не сдавался Пухов, – А мастерство – нежное свойство!
Во время пребывания в Новороссийске Пухов посвежел лицом и лодырничал, называя отдых свойством рабочего человека. Записываться в кружок политграмоты он отказался, деля свои, внезапно на него свалившиеся досуги, между теоретическими спорами с комиссаром и прогулками по гористым окрестностям города. Во время этих прогулок Пухов, присаживаясь в бурьян, отдавался отчету о самом себе, растекаясь мыслью по древу. И в результате этих размышлений, по прошествии четырех неподвижных месяцев в Новороссийске, овладела им тоска по родному месту и, взглянув последний раз на громоздящиеся невдалеке дикие горы с ненавистью степного человека, он отправился домой в пустой нефтяной цистерне. Правда, приехал сначала не домой, а в Баку, потому что от станции Тихорецкой поезда ходили только туда. Вылезая из своей цистерны на остановках, из которых и состояло движение поезда, Пухов обозревал скудные пейзажи, состоявшие из худых деревьев, горькой горелой травы и всякого другого живого и мертвого инвентаря природы, ветхого от климатического износа и топота походов войны.
В Баку Пухова приняли хорошо, потому что там он встретил знакомого матроса, который за время, потраченное Пуховым на уединенные размышления в бурьяне и споры с комиссаром, превратился, сам не зная как, во всеобщего руководителя Каспийского моря.
Из Баку в скором времени матрос отправил Пухова в командировку в Царицын – для привлечения квалифицированного пролетариата на нефтепромыслы, а так же для заказа на царицынских заводах подводных лодок, на случай войны с английскими интервентами, засевшими в Персии.
Во время путешествия Пухов познакомился с мешочниками, благо кроме них в поезде больше никто и не ехал. Какие-то бабы Тверской губернии теперь ехали из турецкой Анатолии, носимые по свету не любопытством, а нуждой, сменяв холсты на кукурузу. Один калека, у которого Пухов табачком угощался, ехал из Аргентины в Иваново-Вознесенск, везя пять пудов твердой чистосортной пшеницы. Ближе Аргентины пшеницы нигде не было. Голод до того заострил разум у простого народа, что он полз по всему миру, ища пропитания и перехитрив законы всех государств. Как по своему уезду, путешествовали тогда безыменные люди по земному шару и нигде не обнаружили ничего поразительного.
Добравшись до родного городка, Пухов устроился на работу на прежнее место – в паровозные мастерские. Тут с него взяли подписку – пройти вечерние курсы политграмоты. Пухов подписался от безысходности, иначе на работу бы не взяли и не было бы рабочего пайка, хотя и не верил в организацию мысли. Он так и сказал на ячейке: человек – сволочь, ты его хочешь от бывшего бога отучить, а он тебе Собор Революции построит! Вследствие этого репутация у Пухова была так себе: не враг, но какой-то ветер, дующий мимо паруса революции. Заскучал Пухов на родине, потянуло его к матросу, в Баку.
Там он и нашел себя, матрос поставил его машинистом на нефтяной двигатель – перекачивать нефть из скважины в нефтехранилище. Для Пухова это было самое милое дело: день и ночь вращается машина – умная, как живая, неустанная и верная, как сердце.
Квартиры Пухов не имел, а спал на инструментальном ящике в машинном сарае. На душе было тепло и уютно, поэтому он не нуждался в услугах для своей личности.
Уважаемый читатель! Если Вас заинтересовало это произведение, Вы можете найти его в бумажном, либо электронном виде или в форме аудиокниги.