Это был трудный период в жизни поэта. Он узнал, что у его любимой жены Любови Менделеевой, дочери великого ученого, вовсю разгорелся роман с Андреем Белым, которого Блок считал своим другом.
Он был в отчаянии – и каждый день по вечерам уходил из дома, чтобы обойтись без сцен и мук ревности, успокоиться и забыться. В своих метаниях он наткнулся в Озерках, предместье Петербурга, на уютный маленький ресторанчик. Вскоре поэт стал там постоянным посетителем. Всегда занимал одно и то же место у окна, откуда открывался вид на железнодорожную станцию. Блок заказывал красное вино и пил до тех пор, пока не погружался в забытье.
Он потом говорил, что его настроение было сродни состоянию Версилова – героя романа Достоевского "Подросток", который признавался: "Я люблю иногда от скуки, от ужасной душевной скуки… заходить в разные клоаки".
Дату создания "Незнакомки" зафиксирует Андрей Белый. По его словам, Блок в полночь вернулся домой, где находился и Андрей Белый, "в мятом сюртуке, странно серый". На вопрос жены о причинах "окаменелости", ответил: «Да, Люба, я – пьяный», после чего вынул из кармана листок со строчками:
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна...
Впоследствии Блок скажет, что придуманная им в Озерках Незнакомка – это «не просто дама в чёрном платье со страусовыми перьями на шляпе». Это – некий символ неприкаянности и ирреальности бытия. Хотя многие литературоведы подозревают, что «Незнакомка» в реальной жизни была обыкновенной дамой полусвета. Такой же, что изображена на картине Ивана Николаевича Крамского «Неизвестная» 1883 года.
Писатель П.Д. Боборыкин так описывал это полотно: «Дама в коляске, в час прогулки по Невскому, от трех до пяти часов пополудни, в бархатном платье с мехом, с величавой смуглой красотой полуцыганского типа… Её наряд — шляпа „Франциск“, отделанная изящными легкими перьями, „шведские“ перчатки, сшитые из тончайшей кожи, пальто „Скобелев“, украшенное собольим мехом и синими атласными лентами, муфта, золотой браслет — все это модные детали женского костюма 1880-х гг., претендующие на дорогую элегантность. Однако это не означало принадлежности к высшему свету, скорее наоборот — кодекс неписаных правил исключал строгое следование моде в высших кругах русского общества».
Кстати, много позднее в частном собрании доктора Душана Фридриха в Праге был обнаружен этюд к «Неизвестной». Женщина на нем выглядит еще более высокомерной и вульгарной, она взирает с явным вызовом.
Таким образом, современникам социальный статус «Неизвестной» был хорошо понятен: и одежда, и вызывающий взгляд, и роскошный облик говорят о том, что это – дама полусвета. И фон картины тоже хорошо понятен: на заднем плане виден Аничков дворец, к которому примыкает Александринский сквер, где в те времена собирались фешенебельные жрицы любви. Их месячный доход составлял от 250 до 1000 рублей. Для сравнения: фабричная работница зарабатывала 20 рублей, рабочий высшей категории – 100 рублей, унтер-офицер – 120.
Критик Владимир Стасов, увидев картину, с иронией посоветовал Крамскому переименовать ее: не «Неизвестная», а «Кокотка в коляске».
Писатель и художественный критик Павел Ковалевский говорил о героине картины: «Разве это не одно из исчадий больших городов, которые выпускают на улицы женщин презренных под их нарядами, купленными ценою женского целомудрия. Портрет действительно обличительного свойства. И за такое обличение художнику спасибо».
А фраппированный всеми этими высказываниями Павел Михайлович Третьяков, которому Крамской предложил купить «Неизвестную», молча постоял перед картиной, а потом быстро покинул выставочный зал. Покупать полотно он не стал, чем художник был очень обижен.
О прототипе героини картины Крамского ничего неизвестно: ни в письмах, ни в дневниках он не оставил упоминаний о личности неизвестной. Самыми распространенными являются две версии. Первая. Это – курская девушка-крестьянка Матрена Саввишна, вышедшая замуж за дворянина Бестужева. Крамской познакомился с ней в Санкт-Петербурге и был покорен ее красотой. Согласно второй версии, прототипом «Неизвестной» была княгиня Екатерина Юрьевская, морганатическая супруга Александра II. Впрочем, это крайне сомнительно. Всего три года назад император обвенчался с Юрьевской, а еще через год погиб в результате теракта. Члены Дома Романовых крайне негативно отнеслись к этому браку. После смерти Александра II княгиня Юрьевская фактически попала в опалу и уехала за границу. И вряд ли Крамской, приглашенный ко двору писать портреты Александра III и других членов Дома Романовых, стал был без нужды рисковать своим весьма заметным положением и высокими гонорарами.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
