Люди ему не нравились. Куда бы он не бежал, где бы не прятался они везде его находили. Женщины и мужчины, молодые и старые, черные и белые - всё ему было одно.
Яд.
Он был и семьянином, он был отшельником, он был карпоратом. Он выигрывал войны. Он сдавался в плен. Его расстреливали. Он пытал.
Но даже это осточертело.
Он был миролюбивым старцем. Он был кровавым диктатором.
Он ненавидел тела - ему было тесно. Из изворачивался и ежился, словно желая прорвать оболочку - вырваться. Выходило дурно. Иногда тело уличного пса или ободранного кота казалось лучше - изворотливое и гибкое, он с легкостью уходил от случайных тактильных контактов, а еще легче - от намеренных. И пусть ему приходилось жить среди людей - он все равно не давал никому лишний раз себя касаться.
Пыльный столичный вечер мало чем отличался от своих собратьев. По-моему то была Россия, хотя вполне возможно и какая-то иная соседская страна. Герой не видел никакой разницы между бывшими странами Евросоюза.
То было время упадка, на столько сильного, с которым он ни разу не сталкивался, медленно подбиралось осознание того, что ему страшно.
Человеческая психика - слабый механизм, вытащи шестерёнку и часы перестанут ходить. Его психика - часы солнечные, но даже солнце рано или поздно угасает.
Одиноко кочуя от одного бара в другой, он чувствовал только еще большее угнетение. Бармен издавал белый шум, невыносимым пиком отдававшийся в мозгу. Тела заполняли помещение. Голоса заглушали шум ящика. Оставаться здесь было невыносимо. Алкоголь почему-то давал совсем не тот эффект, который должен был.
Что-то случилось. Что-то произошло. И какое-то ранее не знакомое чувство начало прожигать его изнутри.
«Может я умираю?» - с надеждой думал он. Но всё никак не умирал. И это угнетало его ещё больше.
На улице еще не стемнело, серые клубья отходов местной фабрики застилали небо. Во рту чувствовался привкус ртути.
Где-то тут заканчивались старые кварталы центра и начинался район новостроек. Некогда бирюзовая краска давно слезла, открывая потрескавшиеся плиты домов. Где-то они расползлись до основания, где-то наспех заделаны убого-серой штукатуркой. У лебезных скамеек, стоявших у подъездов, не хватало по паре-тройке досок, а где-то их и вообще не было. На голых каркасах бывших лавок лежали куски фанеры, старые деревянные двери, или даже просто доски.
- Какая мерзость. - выругался он, но шагу не сбавил.
Как будто у него было предназначение. Как будто он преследовал цель.
Наверное, он бы так и прошагал эти безликие однотипные дома, но неожиданно его что-то замедлило. Что-то заставило его сбавить шаг, а после, и вовсе остановится.
Его взгляд зацепился за одну из крыш многоэтажек. Зацепился и остался там.
Еле поведя плечами, он наблюдал за объектом, он покачивался стоя на краю крыше, словно колыхаясь от мимолетного ветра.
Тело слишком близко. Оно прыгнет.
Прямо сейчас.
Сейчас.
Но ничего. Он стоял, устремив взгляд к крыше, стояло и тело. Мимолетная ярость пронзила его. Всё не по нему, всё не правильно.
- Ну прыгай уже!
Объект пошатнулся, и резко развернулся, делая шаги от края. Капюшон упал. Тело девушки, юная и испуганная, бледная от подступающей тошноты и с огромными синяками под глазами. Ей вряд ли было больше 20ти, но казалось, что она прожила многие столетия. Есть вещи, которые не заметны таким простым обывателям как мы. Мы видим уставшую, запустившую себя девушку в мятой одежде с грязными волосами и красными глазами. Он видит себе подобного, среди чужих.
Он уже готов был подбежать, толкнуть в спину, а может даже полететь с ней. Мозг требует картин, или даже, этюдов. Чтобы волосы вставали дыбом от увиденного, чтобы руки тряслись от эйфории.
Он нашел себе развлечение на вечер.
Но девушка, казалось, уже передумала прыгать и только боязливо разглядывала незнакомца, словно прознала кто стоит перед ней.
- Ты прыгать будешь?
Что-то было не так, что-то не укладывалось в её больной голове. И она наконец это поняла.
- Как вы зашли сюда?
- Через дверь, - он усмехнулся, ситуация начинала его забавлять. Еще пару-тройку минут и какой-то прохожий, перепугавшись, вызовет службу спасения и её упакуют. Нужно успеть.
- Ложь, - девушка ответила тихо, но он всё равно услышал её. - Она закрыта.
- Я открыл её.
Её взгляд стал пристальным и холодным.
- Какая разница?
- Впрочем, да.
Снова воцарилось молчание и он снова повторил свой вопрос.
- Ты прыгать будешь?
- Кто вы?
Он молчал, отвечать не хотелось.
Она боязливо сделала несколько шагов от края здания.
Он шумно выдохнул и развернулся к выходу. Тело было скучным.
- Давайте со мной.
Он остановился, и облизнулся словно почувствовав вкус произнесенных её слов.
- Я вижу вас насквозь.
- Ложь.
- Нет-Нет... - опешила она, - вижу. Вы устали и я устала. Вместе будет проще...
Он подумал, что насквозь она его точно видеть не можешь - вот глупость, представить что тело может увидеть что-то за гранью собственного разума. Но как же точно она угадала его самое сокровенное, скрытое от всех и даже от самого себя - желание.
- А давайте.
Он подошел к ней, на некоторое мгновенье зацепился за её острые черты лица, и встал к краю, протянув руку. Она зацепилась, и слегка подрагивая, встала рядом. Дым фабрики заполонял небо. И конца и края этому не было.
- Давайте на 3....
- Да, давайте. - вновь повторил он.
- Один.
- Стойте! - она стиснула его ладонь. - Скажите как вас зовут.
Вот тебе. Совсем скоро она умрет, а ей надобно знать его имя. Ему вдруг показалось это совершенно глупым, ведь имя принадлежащие его телу - самое бесполезное что он может ей дать в последний момент. Он мотнул головой. Она кивнула, словно понимая что он почувствовал.
- Два.
Её жизнь оборвется через секунду, оставив его вновь одного. Эти пара минут - секунды понимания, животного инстинкта, неведомого его, одолевавшего - исчезнут. Она умрет, а он нет. Зависть и ненависть пронзила его, обида и унижение.
- Три.
Он упал на шифер крыши, утянув женское тело от края новостройки. Вскочил, боязненно глянул на неё и поспешил к выходу с крыши. Дверь не удивление поддалась.
Она осталась одна на влажном покрытии, приподнялась, еле опираясь на ушибленную коленку.
Сменяя один лестничный пролет другим, она прихрамывала к квартире меж рядов одинаковых гнезд. В коридоре горел блевотно-желтый свет мерцающих ламп, облепленных мошками.
Она шумно выдохнула и сползла по стенке, пытаясь осознать что именно произошло. Кровь в висках стучала, сердце колотилось так сильно, что казалось вот - вот вырвется из груди, отправляясь в свой собственный полет.
Она огляделась, словно пытаясь понять где она находится. Удивительно, но за 15 минут времени в квартире ничего не изменилось. Покрывшиеся толстым слоем пыли мебель всё так же стояла на местах, паруса - занавески, так же развивались порывами ветра за окном, и абсолютно так же на паркете сидел Тараканище, сверля ее взглядом и шевеля своими антенками - усами.
Словно она никуда не уходила, словно не было всех этих крыш, странных людей и такого близкого сладкого конца.
- Я в порядке. - сказала она Тараканищу, последний зашевелил усищами еще активнее.
Найдя в себе силы она встала и вновь огляделась, пытаясь найти хоть что-нибудь, что поможет её отвлечься. Но квартира молчала.
Только бы эмоции не взяли вверх. Только бы не снова.
Диван показался ей лучшим другом, запустившим в свои объятия.
Обнимая подушку, она слышала как Тараканище обедает, шелестя пакетами и фантиками, бесхозно брошенными на кухонном столе. Шелест с каждой минутой становился все активнее, сильнее, заползая в барабанные перепонки, словно добираясь до самого мозга. Звук резко прекратился и она услышала шаги. Сначала редкие и тихие, но потом шаги стали тяжелее, сотрясали, словно землетрясение обрушилось на квартирку. У самого дверного проема шаги затихли.
Она наконец открыла глаза и взглянула на дверь, расплывшуюся на картонной стене. В проеме стоял Тараканище, надев одни из тапок, стоящих в коридоре, но почему-то никем не использованных. Тапки были пушистые, розовые, в самый раз Тараканищу. Шевеля усищами он присел на край дивана и только сейчас она обнаружила в его лапках кружку горячего чая. Она взяла ее, отпив маленький глоточек горячей жидкости.
- Спасибо. - поблагодарила она. Тараканище кивнул. - Что же мне теперь делать?
- Ничего. - Тараканище разговаривал басом - Всё то же что и обычно.
Она смотрела в его глаза - бусинки, хотя скорее не бусинки, теперь они были размером с два крупных яблока.
- Вместе жить будем. - вновь подал голос Тараканище.
Она кивнула, размышляя сможет ли она прокормить такое неожиданно выросшие насекомое.
- Наверное вместе будет проще, - рассудительно сказала она. - Возьмем себя в руки.
- Или в лапки. - утвердительно кивнул Тараканище.
Они замолчали.
- Куда ты уходила сегодня?
Девушка перевела взгляд на насекомое, расстраивать друга не хотелось. Она уже практически придумала отмазку, как услышала отдаленный звонок в дверь. Тараканище обернулся рассматривая коридор и вдруг поплыл, тело стало ватным, покачиваясь словно на волнах теплого, как молока, моря.
Сонные глаза встречаются с серым потолком. Тараканища рядом не было, не было и кружки с чаем, и розовые тапочки, никем не тронутые стояли в коридоре.
Звонок затих. Мирные крики детей на площадке залетали в открытое окно, успокаивая и унося сознание куда-то далеко-далеко, в неосязаемый мир, успевший стать совсем родным. Может быть ей снова удастся встретится с Тараканищем и поговорить о трудоустройстве?
Повторившийся звук, заставил ее хрупкое тело содрогнуться. Теперь это точно был не сон.
На секунду она подумала, а что если это он? Проследил за ней? Увидел какая из дверей её?
Однако за дверью никого не было. Лишь все дальше удалились неторопливые шаги какого-то незнакомца.
На коврике лежала обычная платежка.
Она вернулась обратно в квартиру. Посмотрела во окно, где малиновые облака пожирали звезду. Из окна доносился лай собак, над левым ухом неугомонный треск соседского ящика, но она абсолютно ничего этого не слышала, зато, казалось, само солнце зовет ее к себе.
"Мне бы только к тебе поближе"
На секунду она даже представила, как разбивая окна, она вольной птицей вылетает из серой коробки, и взмывая все выше, уносится прочь от ненавистного города, от ненавистных людей в объятия мягких, розовых, облаков.
Всё выше и выше, крылья обдает холодом, но скорость не сбавляет. Облетая самолеты, машет пассажирам рукой и выныривает из белого моря. Солнце уже село и на небе показались первые звезды. Вот куда ей надо! К ним! В нему! Она шевелит лопатками, стараясь унять уставшие крылья перед новым полетом. Взмахи от совсем медленных, практически ленивых, ускоряются, она делает толчок от невесомости и летит, летит, летит! Звезды становятся все ближе и ближе, кажется вот-вот и она достанет до них. Вскидывая руку она тянется к ним в надежде ухватить хоть одну.
Скатывается по подоконнику, хватаясь руками за ледяные мокрые трубы. Плачет. Сжимается комочком как испуганный зверь, еле-еле жмыгает носом. Обхватывает голову руками. И все медленно, долго.
"Если дом это тело" - подумала она, - "То как же мне выбраться? Нельзя покинуть собственное тело".
-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Он сидел на лавке уставившись на уток. Птицы ему казались тупыми, хотя в чем-то они явно превзошли тела - точно знали когда нужно остановится. Утиная утопия взмахнула вверх, в грязно - черное небо.
Выдохнул, уперся кулаком в подбородок. Курить хотелось безбожно. За это он тоже не любил тела - травят себя даже те, кто казалось бы хочет прожить долгую жизнь. Он вспомнил, что когда-то даже делал так - пытался жить жизнями тел. Ходил на работу, имел жену и детей, кажется, у него даже была собака. Он наморщил лоб - все никак не мог вспомнить как звали пса. Хотя, будь он телом сейчас он бы курил без остановки, курил самые тяжелые, самые дешевые и ужасные на вкус сигареты - лишь бы все закончилось.
Шум, утки, тела, небо - все смешалось в его голове и тут, резко и неожиданно, в его сознании всплыла она. Он подумал: из-за чего в нынешнее время тела выбрасываются из окна? Да по всяким пустякам. Неужели получается что он вовсе не продлил её страдания, а спас её? Он давно никого не спасал - более того, он испытывал отвращение ко всему что было связано с помощью телам. Он осознал, что то что показалось ему сходством, какой-то инстинктивной и совершенно не понятной ему связью на самом деле глупая ложь и самое главное, врал он себе сам.
Он вскочил с лавки. Зашагал туда сюда, освещенный желтыми фонарями сквера. Самое банальное что пришло на его ум - вернуться, сесть перед входом в новостройку и ждать когда она появится, а потом набросится на неё с ножом или даже просто голыми руками, душить, пока она не перестанет дергаться, дышать, пока сосуды в её глазах не полопаются, а сердце не остановится. Он отчетливо представил эту картину в голове, вопрос был только в том, стоит ли вернуться прямо сейчас или дождаться пока солнце вновь не появится. А вдруг это не её обиталище? Что если она живет в другом месте? Это было просто глупо прождать её там несколько дней или даже недель - дураком ему тоже быть не хотелось.
Но он все рано пошел обратно в сторону новостроек, преисполненный какой-то, хоть и смутной, но все же решительностью. Чем ближе он подходил, тем страннее чувства внутри него становились. Он уже, конечно, испытывал что-то подобное, и много раз, но все же именно сейчас, это казалось ему совершенно новым. Квартал за кварталом, улица за улицей, все ближе и ближе, как ураган застилающий ясное небо он шел туда.
В голове как четкая математическая формула читалась - найти дом, сесть на обшарпанную лавку перед подъездом, ждать. Смотреть, высматривать, вслушиваясь в каждый скрип открывающейся и двери и когда на пороге он увидит то самое тело, те острые черты лица - схватить, повалить на землю, асфальт, бетон - убить.
Конечно, он не знал, что испытывают люди когда умирают по настоящему, ведь ему такого подарка жизнь (если это так можно назвать) не подарила. Не знал он и что происходит дальше. Наверное, как бы он того не хотел признавать, в этом и было его сходство с телами. Сходство и объект зависти.
Дом возвысился перед ним и его план вмиг рассыпался как карточный домик. Был и подъезд с обшарпанной дверью и лавка стояла на месте, только вот на лавке кто-то сидел. Он приблизился к ней неторопливыми шагами, взглянул на тело и замер.
Это была она.
Прошла минута, другая. Она должна была уже биться в конвульсиях, цепляясь за его руки, шею, лицо, борясь, хватаясь за последние секунды своего существования, но ничего.
Подняла голову, увидела незнакомца - не проронила ни слова, лишь подвинулась ближе к краю, уступая тому место.
Он сел.
- Хотите сигарету?
- Да, хочу.
Он взял самокрутку - она была белая, скрученная из мерзкой рисовой бумаги, попробовал на вкус табак - ещё хуже. Но он все равно курил, втягивая в себя затяжку за затяжкой.
В его голове было на удивление пусто. На столько пусто, что эту пустоту даже не могло ничего заполнить, казалось наоборот, она только разрастается все больше и больше, как черная дыра, поглощая все мысли. Мешать ей не хотелось, наоборот будь существование сопроводимо этой, неощущаемой никому кроме него, пустотой - все было бы гораздо проще.
- Вы вернулись чтобы закончить?
Он ожидал любого вопроса, но точно не этого. Он даже повернул голову в её сторону, на столько этого его озадачило. Казалось, что она вела свою, неизвестную ему поныне, игру. Сигарета кончилась и лишь тлеющее ацетоновое волокно обжигало его пальцы.
- Я...- он к собственному удивлению запнулся, - я вернулся чтобы убить.
Она совершенно не смутилась, наоборот расслабленно откинулась на спинку лавки, запрокинув голову.
- Да, хорошо.
Он прыснул:
- Неужели не страшно?
- А чего бояться? - она тяжело вздохнула - Всяко там не хуже чем здесь.
Он давно не верил не в Ад ни в Рай, не верил перерождение, в касты, да вообще в любую религию, учения и прочую муть которую сами тела и написали, хотя он и допускал что сам является проклятием этого мира - глупой шуткой. И если бог и существует то вот он - сидит на обшарпанной лавке и втягивает в себя блевотно-дешевую сигарету.
Ну либо дьявол - тут уже кому и как больше нравится, сам он затер эти мысли на столько, что казалось вместо этой мысли в его бессмертном мозгу уже образовалась дыра.
- Ты так говоришь, - обратился он к телу, - Потому что ты не можешь этого осознать, как вы вообще можете судить о том с чем никогда не имели дело? Вы дураки, только и всего.
- Так и вы, получается, дурак тоже.
Он разозлился, что она вообще смеет себе позволять!? Вскочил, встав на против нее, она удивленно уставилась своими огромными, утяжеленными двумя большими и синими мешками, глазами.
Но ничего не сказал - в общем и целом, она была права, как бы он не жаждал смерти, умереть он никак не мог, а значит и узнать что скрывается за пеленой вечного молчания - тоже. Сел обратно.
Сейчас ему резко захотелось все ей рассказать, чтобы она прочувствовала всю его боль, чтобы прознала кто перед ней стоит. Конечно, у него когда-то были тела которых он называл товарищами или даже друзьями, знали его и знали о нем, но они - исчерпаемый ресурс, а тратить в его то время силы на то, чтобы среди масс изуродованных тел зовущих себя людьми найти пару, или хотя бы одного достойного - идея глупая. Нет-нет, он не увидел в ней кого-то достойного, кого-то кто может удостоится того что бы сам он назвал её не глупой или даже человеком. Просто хотелось дать ей вкусить боль которую он несет с собой год за годом, век за веком, миллениум за миленниумом.
Проблема лишь в том, что уместить все это в паре фраз бы не вышло.
Вот бы, думал он, передать ей все что тяготит его, всю боль, все мучения что он прошел - тогда бы она поняла что бывает судьба похлеще судеб любого из живущих или живших когда-либо тел"
Он все еще мог убить её - мог, но почему-то не хотел. Пустота вновь вернулась в его больной разум и теплотой растекалась от мозга до кончиков пальцев.
- Знаете, - начала она, - У меня нет телефона, но если хотите, заходите еще. Квартира 32.
Она говорила спокойно и отчетливо, расставляя, как невидимые точки, паузы. Затем встала и направилась к входу в здание. Он ничего не сказал, даже не взглянул в её сторону. Конечно, он не вернется, он проявил подвиг, снисхождение - он подарил ей жизнь. Она должна стоять на коленях, почитая его, славя.
Дверь захлопнулась.
В голове отчетливо слышалось: 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32, 32