Когда видишь работу этого актёра в театре или в кино, ему всегда веришь и сопереживаешь. Его персонажи всегда живые, трогательные и не похожи ни на кого, как и он сам. В гостях у «Жизни» звезда сериалов «След» и «Физрук» Евгений Кулаков.
– Чтобы раскрыть человека…
– Нужно его напоить.
– Идея отличная, Евгений, но я о другом. Нужно спросить его про распорядок дня. Какой у Вас распорядок?
– Чем активнее, тем лучше. Я люблю, когда у меня на день назначено много дел и чтобы на одно я обязательно опаздывал. Тогда мне максимально комфортно.
– В котором часу Вы встаёте?
– Примерно в 8.30 подъём. Либо на работу, либо к детям. У малышки, естественно, садик, у парня – школа, его туда возит сиделка, но я должен вызвать такси. Дочь ещё два раза ездит на каток – в эти дни подъём в 6.30. Встаём мы по будильнику – кто сам проснётся в 7 утра? Мы все – совы… Мы не завтракаем. Только сын – у него отдельная полка в холодильнике. Еду мы готовим ему с вечера. У Ильи ДЦП и аутизм, поэтому ему нельзя выбирать еду самому – он выберет что-то повкуснее, например, колбасу, и он это делает довольно часто. А засыпает Илья поздно – в три часа ночи и в школу ходит к часу дня…
– Вы тоже, получается, засыпаете в три часа ночи?
– У нас с женой вахтовая система.
– Вы с женой вместе играете в новом спектакле. Это тяжело?
– Нет, даже наоборот, появляются новые краски. Актёр ведь забывает, кто перед ним.
– Творческие конфликты?
– Постоянно! Мы даже дома стараемся не репетировать, потому что дети начинают волноваться. Мы ругаемся… Понимаете, актёру всегда неприятно, когда коллега делает ему замечание. Но это пустейшие замечания, и нам нравится играть это вместе. Мы наслаждаемся.
– О чём этот спектакль?
– О преданности, поддержке, о том, что нельзя бросать того, кто рядом, о женской силе. Если бы не Надежда Мандельштам, мы бы и не узнали стихов её супруга. Она всё сохранила, всё запомнила. Бродский, по-моему, написал про неё: «Взгляд как уголёк, посмотришь – обожжёшься». Даже в старости она сохранила активность.
– Почему Ольга для афиши взяла девичью фамилию?
– А это не девичья фамилия. Эта фамилия её отца, а девичья фамилия у Ольги мамина.
– Как у вас всё интересно…
– Да, у Ольги всё интересно. У её папы фамилия Бужор, а мама – Васильева. Как рассказывает мама, когда-то Бужор был красным генералом, а Васильев – белым генералом, и они воевали друг с другом. И, как говорит мама, в Ольге сейчас этот конфликт.
– Так почему же Ольга на афише не Кулакова?
– Она сказала так: «Менять Васильеву на Кулакову – хрен редьки не слаще». А Бужор – это что-то красивое! В общем, жена фамилию так и не поменяла.
– Вы получили израильское гражданство всей семьёй. Это сложно?
– При фамилии Бужор – нет!
– Это означает, что Ваша дочь, когда вырастет, пойдёт в израильскую армию?
– Если она будет жить там, то да, будет обязана, но меня это не пугает…
– Вы присутствовали на родах дочки…
– Это было чудо! Мы ходили вместе на курсы, и это было крайне полезно. В общем, у меня не было страха. А вот во время появления на свет Ильи меня рядом не было – он родился в Одессе, а я в Москве играл в спектакле.
– Как Вы помогали Ольге при рождении дочери?
– Ольга говорит, что ей было тяжело, но, по мне, это так легко всё произошло. Мы долго были дома и приехали рожать в последний момент, когда Ольга уже начала паниковать. С нами ещё была помощница Полина, которая не имеет права принимать роды, но находится рядом до самого главного момента. Самое трогательное – это взять ребёнка на руки. Говорят, малыш будет счастливым, если его завернуть в рубашку. Я снял её с себя и завернул в неё дочь.
– Что Вы посоветуете отцам, которые ещё сомневаются участвовать в этом?
– Во-первых, отбросить все предрассудки. Это большое дело! Я не жалею ни о чём – это осталось в моей памяти. Самое дорогое – это же память.
– Расскажите, пожалуйста, о своём детстве, родителях…
– Моя мама работала телефонным оператором в милиции на Петровке, 38. Есть даже такой фильм, и мама однажды попала в кадр, когда его снимали. Ещё совсем молоденькая.
– То есть все самые жуткие вызовы поступали ей.
– Да, но, вы знаете, мама у меня такой лёгкий человек. Мне кажется, она всё очень легко воспринимала. Папа же в лихие 90-е занимался бизнесом.
– А как Вы жили до 90-х?
– Нормально! Не помню, чтобы мы в чём-то нуждались. Однажды отец привёз с Сахалина огромную трёхлитровую банку чёрной игры. Сейчас, когда я общаюсь со сверстниками, выясняется, что это было распространённым делом – банка икры. Ещё помню, как пришёл период очередей, меня брали с собой, писали номер на руке, помню, как сдавали бутылки с товарищами, чтобы иметь карманные деньги.
– Как изменилась Ваша жизнь, когда случился развал Союза?
– В школе я не помню, чтобы что-то происходило, просто слово «Россия» было для меня очень большим, и я спрашивал: «Это больше, чем СССР, или меньше?» Мне кажется, этот вопрос до сих пор у нас под кожей. И мне говорили, что это меньше. И я помню, как меня это расстраивало.
– Что ещё вспоминаете?
– Помню какие-то события и картинки, очень хорошо помню друзей, как умер дедушка и как бабушка кричала. Хотя я не помню, чтобы их отношения были очень нежными.
– Он умер неожиданно?
– Насколько я знаю, он пошёл на работу и попал под поезд... Наверное, с тех пор я очень боюсь известий о том, что кто-то ушёл и не вернулся.
– У Вас есть брат и сестра…
– Двойняшки Андрей и Аня. Младше меня на шесть лет. На Новый год я был для них Дедом Морозом. Нашёл как-то какую-то старую мочалку, придал ей форму бороды, распорол бабушкино пальто с красной подкладкой, чем вызвал бурную бабушкину реакцию… Помню, у нас был шкаф, где можно было прятаться, и отдельная тумба к нему для постельного белья, из которой получался отличный домик – там мы играли.
– Вы жили все вместе?
– Да. Квартира была двухкомнатная. Находилась она в бывшем общежитии, и прелесть была в том, что в этом общежитии жила сестра дедушки, которая тоже была нашей бабушкой. Вот так мы и жили одной семьёй: родители, мы, дед, две бабушки.
– Какие у Вас сейчас отношения с братом и сестрой?
– С возрастом мы стали дружнее. Хотя был момент, когда мы потеряли связь: я ездил учиться в школу в Москву, рано уезжал и поздно возвращался, потом начался вуз. Сейчас мы общаемся более откровенно, дочки сестры и моя малышка хорошо дружат.
– Двойняшки имеют какую-то особенную связь. Это так?
– Вы знаете, они абсолютно разные. Конечно, у них всегда были какие-то свои секретики, но помню, что кто-то из них сладости съедал быстрее, скорее всего, брат, а сестра сохраняла, а потом была вынуждена делиться.
– А Вы сами в детстве были хулиганом?
– Нет, я был тихоней. Хулиганство пробудилось, наверное, после вуза, когда я почувствовал свободу.
– А вообще, строгие правила были дома?
– Никаких правил не было. Мама и сейчас к этому так относится. У неё не было последовательности в воспитании, всё было довольно хаотично, но в этом есть и своя прелесть. С одной стороны, это хорошо, но с другой – я очень жалею, что меня не отдали учиться музыке. Но, собственно, кто мне мешает пойти учиться сейчас? Так что у меня нет претензий к маме в этом смысле.
– А в каком есть?
– Помню, мама несла ёлку, а я хотел ей помочь, но, очевидно, своей помощью только обременял её, и поэтому она сказала: «Если не будешь слушаться, оставайся здесь». И я в качестве протеста решил остаться на месте. До сих пор помню удаляющуюся маму. Считаю, что так ломать детей нельзя.
– А каким был Ваш отец?
– У меня очень милая картинка про папу. Он с трепетом к нам относился, несмотря на то что потом оставил нас.
– Вы не общаетесь?
– Нет, хотя это довольно странно. Мне кажется, что можно это переломить и начать общаться. В любом возрасте. Не случилось ничего настолько страшного, чтобы перестать общаться. Не было никакого предательства.
– После школы Вы пошли учиться в технический вуз.
– Я пошёл учиться на экологический факультет Института стали и сплавов, должен был стать экологом.
– А сами Вы чего хотели?
– Я интуитивно вышел на актёрское дело, вовремя осознал, что хочу этого. Но тогда. после школы, я не знал, чего хочу. На лекциях в этом институте я был всего два раза. Помню зал амфитеатром и лектора, который рассказывал что-то скучное. И что-то внутри меня стало протестовать – мне хотелось чего-то поинтереснее, и совершенно случайно я купил книгу для поступающих в вузы, стал ее листать и решил пойти в театральное. Причём это произошло настолько быстро, что год я не потерял.
– То есть до этого предпосылок посвятить себя актёрской профессии не было вообще?
– Были! В детском лагере я как-то вызвался играть в спектакле и почувствовал, что мне интересно стать вдруг кем-то другим. И это всё время как-то проявлялось. Мне, например, нравилось разыгрывать. В старших классах я перешёл в другую школу, надо было наладить контакт с одноклассниками, и на первом уроке физкультуры я залез по канату под потолок и сделал вид, что боюсь оттуда слезть. Мне было прикольно, что я держу эту интригу, привожу всех в возбуждение и привлекаю к себе внимание.
– Вы поступали одновременно в разные театральные вузы?
– Нет, только в один. Я пришёл и увидел знакомую фамилию – Ширвиндт, а мне нравился фильм «Миллион в брачной корзине» и игра Ширвиндта особенно. И мне повезло – на курсе было мало мальчиков. Ну и потом я старался: когда читал басню «Волк и ягнёнок», сделался сначала волком, потом – ягнёнком.
– Как отнеслись к этому родные?
– Мама узнала об этом, когда я сообщил, что поступаю на коммерческий курс. Это был первый эксперимент Щукинского училища – весь курс был коммерческим. И тут мама призадумалась. Мол, надо ли тебе это? Я благодарен маме за то, что она не стала сопротивляться. Была продана квартира, которая досталась маме от бабушки, и так мне оплатили обучение. Тогда, в 1996 году, это стоило довольно дорого...
Продолжение следует...
Из второй части интервью с Евгением Кулаковым вы узнаете, почему Александр Ширвиндт не взял его в свой театр и как он добивался взаимности от однокурсницы Ольги, которая позднее стала его женой.
Автор: Юлия Ягафарова (@bianzel)