«Иногда, на него нападал жор. И тогда он всё время ел или готовил.
С утра каша; через два часа чай с бутерами; ещё через три тарелка супа и коржик молочный, под компот. В полдник кофе, яблоко и горсть семечек. К вечеру картоха или макароны; на ночь —кефир и булочка. Ночью ломоть хлеба и пластинка ветчины..
Он ходил по комнатам, вылезал на крыльцо, наворачивал круг по саду и мечтал об очередном приземлении за стол. Одёргивал себя в желании «внеурочно» посетить «камбуз». Шёл трудиться в кабинет, заводил долгие телефонные разговоры с заказчиками. В назначенное время нёсся через ступени к заветной плите.
К слову сказать, он подходил к нападавшему аппетиту творчески. Листал страницы кулинарных сайтов, обшаривал книгу рецептов — выискивал шедевры и изыски. Тщательно готовил, тщательно сервировал, тщательно пережёвывал. Чтоб через час забыть о съеденном, а через два томиться ожиданием — с тревогой глядя на ходики, на стене — следующей трапезы. Мыл посуду уже без ажиотажа, а чаще запихивал в посудомойку.
Не мудрено, что спустя срок поглощённое — сальцо, макарошки, кефир и даже яблоки.. — оказывалось на самой солидной части организма. На животе. Он мял его, стеснялся и надевал безразмерные свитера, в любую погоду. Знакомые женщины посмеивались, меж себя поговаривая: «Нууу, завёл шарманку. Жениться б ему..»
Проказа завелась три года назад, когда жена ушла. Не выдержала бессмысленности и бесперспективности неудавшегося брака. А он любил её. С первой минуты, как увидал. И до последней, когда она хлопнула дверью, уходя. Гордая, молчаливая, с чемоданом в руке. Ушла, но в другой край не съехала.. Бывало, они пересекались в городе. Куда более далёкие друг другу, чем прежде! Штамп о разводе, словно клеймо бросал тень на любые сближения. Мнилось, погорячились — теперь жалеют. Но не знают, каким образом и зачем исправить. Как думала она он не представлял, так думал он, «исправить».. После нечаянных встреч каждый раз — вот уже 36 месяцев! — он и принимался «заедать»! Слышал подобный термин про брошенных баб — теперь на себе освоил!
Спустя недель пять морок проходил — смотреть на еду становилось противно. И он стремительно худел. Снимал свитера, надевал борцовки и футболки в обтяг, красовался. Перед кем, она всё равно не видела..
Но вот те — благословенные.. — недели безудержной жрачки. Он вспоминал с нежной благодарностью. Думать про еду было значительно легче и куда менее опасно. Чем думать о ней. Ушедшей в «никуда» жене..»